— Так в чем же опасность? — задал традиционно тупой вопрос Макфинли.
— В разрывности эволюции, — несмотря на глупость собеседника, стала отвечать ему гостья, — в мире все должно быть сбалансировано. Если в одном месте, некто прорвавшийся сознанием далеко вперед, решает искусственно изменить порядок в менее развитых мирах, то эти миры будут подвержены революциям со всей их кровью, ошибками и возвратами назад. И вместо трансформации мы получаем скачок в неведомое для тех, кто в происходящем ничего не понимает. Разве крестьяне, работающие на ваших пастбищах, обратилась она к Эрхарду, — готовы к тому, чтобы владеть землей? Знают ли они экономику, финансы, бухгалтерию, наконец, чтобы по хозяйски грамотно вести свое дело?
— Нет, конечно, — откликнулся хозяин дома, — их образование оставляет желать лучшего.
— Это тоже плохо, — сказала гостья, — и не снимает с вас ответственности за такое отношение к людям, но «Демиург» сделает еще хуже, если вдруг бросит их в хаос свободы и собственности, потому что эти понятия неразрывны с ответственностью.
— Что же нам делать? — спросил, мало, что понявший из этого монолога, Макфинли.
Неожиданно женщина посмотрела в пустое пространство кабинета и сказала:
— Фабио, ты согласен со мной? — собеседники изумленно вытаращились на нее, не понимая, как она узнала о невидимом присутствии здесь еще одного человека, но Александра не собиралась им объяснять, что такое интуиция.
Возникла небольшая пауза, а потом мальчишеский голос тихо выдохнул:
— Да.
— Я предлагаю тебе следующее: клад уже твой. Это я знаю из новостей. Значит, твоя семья теперь богата. Но я знаю, что ты хочешь вернуть отца, это так? — она снова подождала, пока услышала тихое «да», и продолжала, — мы выполним это твое желание вместе с «Демиургом», но потом ты должен позволить мне уничтожить прибор.
— Разве это возможно? — раздалось в комнате.
— Ты же видел в лаборатории Охо лужицу жидкого металла.
— Ну?
— Это был "Демиург два". Его уничтожил мой муж.
— Но ведь силу, о которой вы говорили невозможно просто так уничтожить.
— Никто и не говорит о простоте, но я могу это сделать.
— Кто же вы такая? Откуда вы все знаете? О Галактическом и Вселенском солнцах, о том, что я хочу вернуть отца, о переменах в долине, которые я задумал? Кто вы?
Александра немного помолчала, а потом улыбнулась:
— Я все еще не знаю ответа на этот вопрос, малыш.
Снова пауза, которую прервал детский голос:
— Никто еще меня так не называл.
— Но ведь ты сам зовешь себя так?
— Да.
— Так, мы договорились?
— Я согласен.
— Постойте, постойте, — воскликнул Макфинли, — вы-то какое отношение имеете к прибору, что собираетесь его уничтожить?!
За Александру ответил Хенинкс:
— Эрхард, не будь смешным. Ты к этому прибору и вовсе никакого отношения не имеешь.
— Как это? Он был сделан на моей земле.
— Вы — действительно глупец, господин Макфинли, — жестко отчеканила Александра, — и земля, о которой вы говорите, ваша лишь номинально, да и то на очень короткий срок оставшейся вам жизни.
— Я согласен с госпожой Пирс, — поддержал женщину адвокат, пока Эрхард ловил ртом воздух, — такая игрушка как «Демиург» не по карману человечеству.
— Конечно, пока у тебя не было миллиона долларов, такая искренность тебе тоже была не по карману, — и неожиданно обратился к лейтенанту, — задержите эту даму за нарушение границ частной собственности и за оскорбление личности.
Рони Логарт опешил, но двинулся вперед, однако Александра спокойно сказала:
— Дело сделано, господа. «Демиург» уничтожен, а малыш Фабио сидит на коленях у своего отца.
— Что? Как? Когда? — оторопел Макфинли.
— Только что.
Логарт что-то забубнил в рацию, и через минуту сказал:
— Все верно. Отец Фабио вернулся, а в сарае обнаружена лужица жидкого металла.
— Проклятье! — выругался Макфинли, — я этого так не оставлю.
— Неужели так хотелось поуправлять миром? — иронично спросила гостья.
— Что? Да я… — Макфинли зашелся от ярости.
— Я вам только напомню о судьбе Охо. Он тоже хотел править миром, а уж он-то был не глупее вас, если создал «Демиург». Поверьте мне.
Макфинли обмяк. Хенинкс подошел к нему и положил руку на плечо, сказав:
— Ну, что ты, Эрхард. Ведь мы хорошо отделались. Могло быть и хуже. Забудь обо всем, и все будет как прежде.
— Да! Но могло быть и лучше, — промелькнула в голове Макфинли глубокая философская мысль.
— Но, уж насколько плохо могло быть, вы даже представить не можете, — сказала Александра вставая, — позвольте откланяться.
— До свиданья, — буркнул хозяин дома, вслед за которым попрощался с гостьей и лейтенант.
Самуэль Хенинкс учтиво предложил:
— Разрешите проводить вас?
— Будьте любезны, — улыбнулась женщина.
Они вышли из дома и побрели по аллее парка. Александра вдохнула чистый альпийский воздух и сказала:
— Хорошо у вас тут, спокойно.
— Да, — подтвердил адвокат, — скажите, госпожа Пирс, а почему вы без мужа?
— Почему же без мужа? — откликнулась она. — Он в гостях у семьи Синти.
— Как? — изумился Хенинкс, — когда же он туда попал?
— Сразу, как я договорилась с Фабио.
— А как он об этом узнал?
Александра постучала по лбу, улыбнувшись, и сказала:
— Что-то, вроде телепатии.
— А-а, — произнес спутник, не очень-то поверив ей.
Они дошли до дома Синти, и женщина предложила:
— Зайдете в гости?
— Удобно ли? — смутился Самуэль.
— Почему бы и нет. Если бы не господин Макфинли, вы были бы совсем неплохим человеком, но, думаю, что с вашим отъездом все уладится. Вы же умный.
— Спасибо, — немного покраснел адвокат.
Они постучали в дверь. Из нее вылетел счастливый Фабио, и, в мгновение, разглядев Александру, кинулся ей на шею. Она немного покружила его.
— Ну вот, видишь, как хорошо быть просто малышом, — тот уткнулся в золото ее волос.
На пороге появился Марчелло Синти. Он улыбался, но при виде Хенинкса лицо его изменилось, однако голос Джонатана Пирса, донесшийся из глубины дома, успокоил его:
— Не стоит вспоминать прошлое. Господин Хенинкс — блестящий адвокат и еще послужит миру во благо, не так ли, Самуэль?
— Я постараюсь, — ответил тот скромно, — и еще, я прошу мне простить мою преданность господину Макфинли.
— За что ж извиняться, — ответила Лючия, — каким же вы были бы профессионалом, если бы не выполняли требований клиента? Но забудем об этом, у нас сегодня праздник. Проходите в дом.
Когда все расселись за столом, Александра, подняв бокал шампанского, сказала:
— Возблагодарим Господа за то, что Он позволяет нам исправлять Его ошибки.
"Но, кто же я, что могу их исправлять?" — подумала женщина, делая глоток.
Ужасный грохот раздался снаружи над долиной сразу после этого. Испуганные люди выбегали из своих домов и в изумлении смотрели, как над одной из вершин, в вечернем воздухе тает образ необычной женской фигуры.
— Господи! Это еще что? — воскликнул ошеломленно Хенинкс.
— Насколько я понимаю, — ответила загадочно Александра Пирс, это — Египетская богиня …
— … Изида? — изумленно выдохнул адвокат, глядя на исчезающие контуры.
— Вот именно! — раздалось в ответ.
Никаких комментариев у Самуэля больше не нашлось. — ВМЕСТО ЭПИЛОГА-
ИЛИ
ПОСЛЕДНИЙ СОН АЛЕКСАНДРЫ.
Колокол….
Вода заливает уши и рот. Я барахтаюсь изо всех сил, как лягушка, попавшая в кувшин с молоком. Водоворот тащит меня на дно, но я не хочу туда: там нет света, нет жизни, нет сознания.
Сознание размыто и сейчас, и есть только одно, неотвязчивое, вопящее желание — воздух! Вокруг меня проносятся какие-то предметы, люди, эпохи, а я тянусь мимо них к одному лишь глотку чистого воздуха. Я вижу, но не помню кажущегося многообразия этих предметов, слышу, но не понимаю сотни разно говорящих об одном и том же людей, сравниваю и поражаюсь схожести сменяющихся эпох, и я задыхаюсь в этом монотонном многоличии.
Сколько осталось сил для борьбы с бесконечным потоком иллюзий? Откуда прибывают эти силы, когда я, уже готовая пойти на дно этого вязкого в своей бессознательности хаоса, вдруг ощущаю отклик моим молитвам, идущий откуда-то сверху. Тогда в голове вспыхивает свет, проблески сознания возвращаются, и, пронзенная волевой мощью неведомых энергий, я устремляюсь на поверхность как торпеда.
Не соображая еще, что произошло, дышу. Дышу полной грудью и вопль радости переполняет меня: свободна!
И тут я уже отчетливо слышу два удара колокола: бо-ом, бо-ом. Будто, кто приветствует меня — еще одного путника, сумевшего преодолеть жизненный омут. Но — нет! Колокол призывает меня к осознанию реальности, вырывая меня из мира иллюзорной свободы. Еще бы: я по-прежнему мало что вижу вокруг, все застилает густой туман, а я стою по горло в болоте, утопая ногами в вязком иле.
