Мак-Грегор замялся. – Как раз в Англо-Иранскую компанию я бы не хотел возвращаться, – сказал он. – Это, знаете, для меня все связано одно с другим.
Профессор Уайт сочувственно кивнул. У него было доброе сморщенное личико с большими глазами навыкате и мирно торчащие уши. Рот казался беззубым, но когда он говорил, видны были ровные квадратные зубы. Он был низенький и коренастый, и его медлительная речь как-то не подходила к его малому росту.
– А все-таки, – сказал он, – если вы захотите вернуться, это легко можно устроить.
– Меня интересует, не ведутся ли какие-нибудь исследовательские работы на севере, – сказал Мак-Грегор. – Полевые или лабораторные, все равно. Может быть, вам случайно известно о каких-нибудь университетских или частных экспедициях в те края. Мне бы очень хотелось именно на север.
– Что-то не слыхал. Я порасспрошу, узнаю, но имейте в виду, Мак-Грегор, для такой работы, какая вас интересует, время теперь неблагоприятное. Сейчас все больше разведка, пробы – грубая работа, но на промыслах Англо-Иранской для хорошего геолога всегда найдется что-нибудь интересное. Начнете работать со мной, а когда я уеду, останетесь с Сэттоном; может быть, даже удастся поставить кое-какие самостоятельные работы. Нам очень, очень нужны такие люди, как вы.
– Когда надо вам дать окончательный ответ? – спросил Мак-Грегор.
– Не позже воскресенья.
– А летите вы когда?
– В понедельник.
На понедельник было намечено обсуждение азербайджанского вопроса в Совете безопасности.
– Хватит вам времени? – спросил профессор Уайт.
– Да. Я, собственно, должен решить один вопрос – вернусь я в Англо-Иранскую или нет.
– Вы только не прислушивайтесь к газетной болтовне. – Профессор постучал пальцем по газете, лежавшей перед ним на столе. – Это все измышления неинтеллигентных людей. Они стараются взять реванш за свое невежество.
– Нет, кажется, на сей раз дело серьезнее, – сказал Мак-Грегор.
– Да, я представляю себе, что кругом плетется множество разных интриг, но вы от них держитесь подальше. Никогда не следует ввязываться в политику, особенно если ничего в ней не смыслишь. Ученым не место в политике, Мак-Грегор: они слишком неосторожны, слишком честны и слишком разумны. Но ничего, это вам пойдет на пользу: обжегшись на молоке, будете дуть на воду.
– В политике я разбираюсь плохо, но, во всяком случае, я разбираюсь в ней не хуже газет, – сказал Мак-Грегор, хотя он и не предполагал высказываться так определенно. – А уж что касается Ирана, то газеты понятия не имеют о том, что там на самом деле происходит. Зато вы, профессор, знаете это так же хорошо, как и я.
– Может быть, не так хорошо, – предусмотрительно заметил профессор, – но, во всяком случае, знаю.
– И вам не кажется, что не мешало бы немного разъяснить существующее там положение?
– Не нам с вами заниматься такими разъяснениями. – Профессор Уайт на мгновение запнулся, но тут же продолжал: – Найдутся, вероятно, люди, которые более нас способны пролить свет на все эти политические сложности.
– Люди есть. Но они этого не делают.
– Верно. А все-таки вам, Мак-Грегор, в это соваться незачем. Не ваше это дело, политика. Вы молодой ученый, из вас при благоприятных обстоятельствах может выйти большой толк.
– Сомневаюсь, – сказал Мак-Грегор. – Кажется, во мне уже очень мало осталось от ученого.
– Вероятно, вы немного поотстали за войну, но ведь это наша общая беда. Возвращайтесь к своей работе. Пусть они там спорят между собой, а вы не вмешивайтесь. Всех нас теперь стараются втянуть в эти дела – политические споры, экономическое соперничество. Это ставит под угрозу нашу работу, и мы должны сопротивляться.
– Как? – спросил Мак-Грегор.
– Игнорируя мелкое политиканство, – сказал профессор.
– Тут не мелкое политиканство. – Снова Мак-Грегор почувствовал, что говорит больше, чем хотел, но спор возникал сам собой и уклониться нельзя было. – Как можно сидеть и молчать, когда на твоих глазах затевается большое преступление?
– Трудно, согласен, но необходимо, – стоял на своем профессор. – Наука должна двигаться вперед без помех, а если мы внесем в свою работу политику, мы перестанем быть учеными.
– А лучше, если мы перестанем быть людьми? – воскликнул Мак-Грегор, забываясь в своем стремлении оправдаться перед самим собой. – Лучше, если мы передоверим все свои дела тем, к кому сами относимся с презрением?
– Это неразрешимый вопрос. – Профессор Уайт увлекся не меньше Мак-Грегора. – Но, ввязавшись в политику, мы должны обречь себя на все то, что сейчас приходится переживать вам, а дело того не стоит. Или, по-вашему, стоит?
– Не знаю, – мрачно сказал Мак-Грегор.
– Так зачем же губить себя?
– Мне кажется, что теперь уже иного выхода нет, – сказал Мак-Грегор. – Мне кажется, борьба, которая идет, это борьба за жизнь вообще, включая сюда и науку и все остальное.
– Может быть, вы и правы, – сказал профессор. – Это верно, что выбирать теперь почти не из чего. Только вчера ученые, вернувшиеся из Америки, предложили мне подписать протест против контроля военных властей и засекречивания исследований, которые ведутся в области физики атомного ядра. Если теперь примутся засекречивать науку, до чего же это может дойти? Уже достаточно скверно было, когда мы работали в Теннесси. Нельзя, чтобы невежественные политики командовали нами.
– Но ведь они и так нами командуют, – возразил Мак-Грегор. – Военные власти контролируют уже столько областей научной работы, что физики, например, превратились в простых конструкторов оружия – и только.
– Это не их вина, Айвр…
– Тогда почему они не откажутся, почему не бросят работать на армию? Вот теперь те же физики толкуют об облаках радиоактивной пыли, а биологи занимаются производством концентратов бактерий для массового распространения эпидемий. Что случилось с учеными? Неужели генералы так запугали их, что они покорно выполняют все, чего от них требуют?
– Такова жизнь, – грустно заметил профессор. – Политики не хотят мира, но, требуя от нас оружия, они хоть дают нам возможность с помощью дорогостоящих исследований быстро двигать науку вперед – возможность, которой мы иначе не получили бы.
– Допустим. Но неужели нам безразлично, как используются наши научные достижения?
– Вы ищете логику там, где ее нет, – сказал профессор. – Не наука правит миром, в котором мы живем, молодой человек.
– Да, сэр, но наука занимает свое место в этом мире.
– Очень небольшое. Человеческие судьбы решаются вне сферы науки. Свое место у нас есть, но, если вы хотите найти ту главную силу, которая управляет человеческим существованием, я не знаю, где вам ее искать.
– И я не знаю, – угрюмо признался Мак-Грегор. – Но я начинаю думать, что по-настоящему вопросы существования решаются в отдельных частных случаях, вот как Азербайджан, и постепенно все эти частные решения составят одно общее.
Профессор усмехнулся. – А при чем тут наука?
Мак-Грегор напряженно думал над тем, как бы все это выразить пояснее, и не заметил усмешки профессора. – Мне кажется, наука причастна ко всему. И с этим азербайджанским вопросом она связана так же, как и со всяким другим. И протест физиков тоже с ней связан.
– А ваше нежелание возвращаться в Англо-Иранскую компанию – тоже?
– В известной степени. Кстати, вы подписали этот протест?
– Конечно, подписал. Но я не вижу тут связи с той проблемой, которая стоит перед вами.
– Нет, связь есть, – сказал Мак-Грегор. – Но обстоятельства сложились так, что мы оказались разбиты еще до боя.
– Разве? – Профессор Уайт покачал головой, наблюдая, как обычно спокойное лицо Мак-Грегора хмурится от этой непривычной сумятицы в мыслях. Профессору не нравилось, что подобные вещи происходят с разумным, положительным человеком, каким он считал Мак-Грегора. – Я вижу, эта политика не дает вам покоя, – сказал он. – Быть может, я просто отстал, а вы опередили меня. Что ж, тем лучше; нам нужны молодые, ясные умы, которые будут бороться за существование науки. Но не губите себя, Айвр. Не забывайте, что вы ученый, превосходный специалист в своей области. Вы должны вернуться к научной работе. Вас не отпускают из департамента по делам Индии? Чего им еще от вас нужно?
– Я подал в отставку, – сказал Мак-Грегор, – но мою отставку не хотят принимать, пока вся эта нелепая история не будет улажена.
– Так кончайте скорей это дело и летим со мной в Иран. Я настаиваю на этом, Айвр. Еще немного – и уже может быть поздно; вы, верно, и сами это понимаете.
Мак-Грегор утвердительно кивнул головой и встал.
– Я буду ждать вас в понедельник, – сказал профессор Уайт. – Скажите мне, где вас найти, и я сообщу вам, куда надо явиться и тому подобное.
Мак-Грегор дал номера телефонов Асквита и миссис Берри.
– Даже если вы не хотите работать на промыслах компании, все равно летим, – сказал профессор, пожимая ему руку на прощанье. – Не сомневаюсь, что в Иране вы себе найдете и другую работу по сердцу.
