погиб, – сказал Густав, сдерживая рыдания. – У него переломана шея…
За ним шли два студента, бережно неся тело. Они положили Михаэля под деревья и накрыли его одеялом. Джим потрепал Густава по плечу.
– А где Вилли? – спросил Карл. – Все еще в кабине?
Они посмотрели на изуродованные шпалы. Зловеще мерцало пламя, и темные стволы маячили, как театральные декорации. Джим не удивился бы, если бы бутафорские деревья вдруг расступились и в просвете появился сам Луи де Франчи из «Корсиканских братьев», раненный в роковой дуэли.
– Держитесь, – устало сказал он и покачал головой. – Вилли нигде нет, да и этого солдата, как бишь его?..
– Швайгнер, – ответил капрал. – Я с самого начала не доверял ему. Черт возьми, я должен был находиться с ним в кабине.
– Невозможно все предусмотреть, – сказал Джим. – Заберите все необходимое из поезда.
Как будто подчеркивая его слова, вспыхнул вытекший из цистерны газ, и мощное возгорание на секунду лишило их дара речи.
Пока два студента лезли в вагон за оружием, Джим обратился к капралу:
– Вы случайно не знаете, где мы находимся?
– Не более чем в трех-четырех километрах от Андерсбада. Глядите, вон верстовая отметка.
Прямоугольная оловянная пластинка с поблекшими цветами Рацкавийской железнодорожной компании была прибита к стволу дерева. Заслоняя глаза от жара, Джим пытался разглядеть, что там, за пылавшим паровозом, но не видел ничего, кроме бесконечных рядов сосен, которые мрачным строем исчезали в темноте.
– Мы, кажется, совсем близко от замка, – пробормотал он, ни к кому не обращаясь.
– Замок – на вершине холма, – послышался измученный голос.
Джим оглянулся и увидел Бекки, которая сидела на пне и держалась за бок.
– Если это так близко, мы сейчас же пойдем туда, – сказала Аделаида. – Нам надо поднять флаг…
Она остановилась, услышав, как и все остальные, характерный шум идущего вдалеке паровоза. Хотя поезд был еще на солидном расстоянии, фырканье пара и стук кривошипов отчетливо доносились в беззвучной ночи.
– Решение принято, – сказал Джим. – Мы выступаем немедленно.
– А как быть с фрейлейн Винтер? – перебил его Карл.
Бекки сидела не шевелясь. Джим видел слезы, блестевшие на ее щеках.
– Сможешь идти? – нежно спросил он.
Она покачала головой:
– Оставьте меня здесь. Спрячусь или что-нибудь придумаю.
– Не дури! – прикрикнула на нее Аделаида. – Уж не думаешь ли ты, что я позволю тебя бросить? Даже и не мечтай! Эй, кто-нибудь, вытащите одеяла из вагона и соорудите носилки.
Карл и еще два студента полезли за одеялами, а Джим с капралом Коглером выломали пару молодых деревьев и очистили их от веток.
Через несколько минут Бекки уже лежала на одеяле, которое по углам было привязано к двум длинным жердям. Ей было безумно больно, и, когда ее носильщики спотыкались на неровном подъеме, она едва сдерживалась, чтобы не закричать.
Отряд двигался упорно и хмуро; через некоторое время они отошли на достаточное расстояние от железной дороги и углубились в густой лес. Джим оглянулся и увидел отсветы горевшего паровоза. Он попытался уловить звук мчавшегося им вдогонку поезда. Тот был уже немного ближе. Казалось, что паровоз замедляет ход, а это значило: либо сошедший с рельсов поезд был замечен, либо их уже оповестили о крушении. Значит, их кто-то предупредил. Швайгнер… Джим пожал плечами.
– Далеко еще до замка? – спросил он Карла.
– На вершине этого подъема. Мы на верном пути.
– Нам бы сейчас хоть на какую-нибудь тропу выйти. А то, куда ни ступишь, одно чертово бездорожье. Эй, ребята, может, поменяемся?
Четыре носильщика с удовольствием уступили свои места Джиму, Карлу, Густаву и капралу. Бекки не шевелилась, но Джим уловил слабый стон, который, казалось, выворачивал всю ее наизнанку.
– Потерпи, девонька. Немного осталось, – солгал он.
Через пни и валуны, скользя по заледеневшему мху, спотыкаясь, с трудом выбираясь из снежных ям, в которые проваливались их ноги, они продолжали идти вверх. Каждый смотрел себе под ноги, но не видел ничего, кроме мутных серо-черных пятен. Джима мучила острая боль в колене, раненном много лет назад, но он не останавливался. В его ботинки набился снег, лицо горело от колючего терновника, и все-таки он старался нести свою ношу как можно бережней. Идущая впереди Аделаида прижимала флаг к груди, яростно шепча себе под нос все известные ей ругательства.
Вскоре откуда-то снизу послышались новые звуки, которые издавал подъехавший поезд. Лязг тормозов и протяжное шипение выпущенного пара, приглушенные расстоянием и деревьями, могли показаться галлюцинацией или плодом фантазии.
– Они уже на месте, – сказал Карл.
– Не останавливайся, – ответил Джим, и они заковыляли дальше.
Он мрачно отметил про себя, что Бекки молчала: похоже, бедняжка снова потеряла сознание. Конечно, нести ее было опасно, того и гляди, сломанное ребро пробьет легкие, но ее увечье всего лишь деталь в общей катастрофе. Джим был практически уверен, что в этой стране, на задворках Европы, им суждено погибнуть, сражаясь ради бессмысленной цели. Дэниел Голдберг был прав: Германия обязательно приберет к рукам Рацкавию, а не Германия, так Австрия.
Джим подумал, что если тщательно проследить причины и следствия, можно было бы протянуть нить событий из настоящего в далекое прошлое, может быть, за тысячи километров отсюда – к какому-нибудь гроссбуху банкира или к детству неудавшегося князька. Но скорее всего, существовало множество подобных нитей, и, порвись или запутайся одна из них, результат был бы совсем иным. Все как будто происходило наобум, не поддаваясь логике.
Из этого следовало, что группе хмурых, израненных людей ничего не оставалось, как водрузить среди руин шелковую тряпку и погибнуть, защищая ее. Так как смысла вообще ни в чем не было, их теперешняя затея не уступала в бессмысленности всем остальным.
Идти в гору стало чуть легче. Лес начал редеть; небо еще не просветлело, но что-то в воздухе говорило о приближающемся рассвете. Несмотря на предутреннюю свежесть и легкий бриз, стоял невообразимый мороз. Джим чувствовал, как по его лицу стекает ледяной пот.
– Меняемся, – сказал кто-то, и они передали носилки своим отдохнувшим товарищам.
Джим посмотрел на Аделаиду: она шла, упрямо склонив шею, ее запачканный плащ волочился по снегу. Белая сорочка была порвана, кружевные оборки забрызганы грязью, но Аделаида крепко прижимала флаг к груди.
– Все в порядке, детка? – спросил он.
Она подняла голову и огляделась. В это мрачное предрассветное время, в час волка, когда весь мир становится серым, ее большие темные глаза пылали еще ярче.
– Не беспокойся, – пробормотала она. – Еще долго осталось?
– Знать бы. Кажется, близко.
Он взял ее за руку и помог пройти последний трудный участок по заснеженному склону.
И вдруг деревья расступились.
Они стояли на опушке леса, впереди высились дикие гребни зубчатых гор, над горами висело небо, тяжелое от снежных, отсвечивающих серой сталью облаков. Прямо перед ними, в конце заснеженного склона, лежали руины Вендельштайнского замка, который Аделаида в последний раз видела теплым осенним днем. Теперь замок казался ей еще более заброшенным; башня торчала
