СОГе и отпросившиеся у начальства в связи с неотложными делами. Причём истечение срока по проверочному материалу уважительной причиной не считалось. Начальство относило сроки к проблемам планируемого характера. Меньше всего в зале присутствовало следователей. Начальница СО Лаврова, имевшая двадцать пять календарей выслуги, собственной властью освобождала большую часть подчиненных от бессмысленного протирания штанов и юбок на совещаниях не только пятничных, но и ежедневных. С учётом того, что основной показатель работы милиции — раскрываемость — целиком зависел от работы следствия, руководитель авторитарного склада Сомов мирился со своеволием Людмилы Гавриловны, туго знавшей своё ремесло. Послабления в части кворума иногда делались ещё уголовному розыску, из которого произрос начальник УВД. Самый строгий спрос предъявлялся к явке сотрудников строевых служб.
Поэтому перед началом совещания начальник МОБ Коробов, внешне разительно похожий на образцового милиционера дядю Стёпу, прославленного поэтом Михалковым в культовом стихотворении, с высоты гвардейского роста по головам пересчитывал подчинённых. Участковых, дознавателей, инспекторов по делам несовершеннолетних, офицеров батальона ППС, ОВО[172], ГИБДД, начальников медвытрезвителя, спецприёмника, ИВС и дежурной части.
Он же громогласно скомандовал: «Товарищи офицеры!», завидев появившегося в дверях Сомова. Товарищи офицеры, среди которых затесалось несколько прапорщиков и один старшина, шумно поднялись, вразнобой аплодируя полковнику стуком откидывающихся деревянных сидений. На «камчатке» следователь Озеров проигнорировал команду, спрятавшись за широкими спинами коллег. За обедом Озеров в честь крайнего дня позволил себе сто пятьдесят под соляночку и пребывал в озорном настроении, предвкушая скорое продолжение расслабона.
Сомов энергично поднялся на сцену, откуда бросил зоркий взгляд (Озерова не зацепивший) на притихший зал, скомандовал «вольно!» и по-хозяйски уселся за середину пустовавшего стола, покрытого кумачовой скатертью. Сотрудники вернулись в положение «сидя». Когда шум поулёгся, Сомов прошёлся по результатам достижений за неделю и по дисциплине. Полковник говорил в свойственной ему манере — напористо, образно, с грубоватым юморком. Отличившихся помянул добрым словом, проштрафившихся критикнул. Уложился в им же установленный пятиминутный регламент.
Затем на трибуну взошёл кадровик, принявшийся оглашать свежий приказ министра за номером «тысяча тридцать восемь» о применении Положения о службе в органах внутренних дел Российской Федерации. Штабные писаки, готовившие документ, свой хлеб кушали не зря, приказ получился обстоятельным. Служака Коростылёв сначала пытался читать его с выражением и даже отслеживать реакцию зала, уличая сотрудников, слушавших без должного внимания. Но к завершению пятой страницы число невнимательных превысило допустимый уровень. По залу пошёл монотонный гул, перешёптывания и даже смешки. Пришлось рявкнуть Сомову, после чего установилось временное затишье.
Птицын сидел в первом ряду, отведенном для начальников служб. Казенные наставления приказа, содержавшие бесспорно важные моменты, на слух не воспринимались, пролетали мимо, как бумажные галки. Вадим Львович, внешне сосредоточенный, тонул в думах, далёких от служебной проблематики.
Сегодня вечером он решил прояснить ситуацию с женой. В среду после её очередного позднего возвращения с работы, объясненного посещением заболевшей мамы, подполковник уличил Елену в обмане. Жена вспыхнула, обвинила его в шпионстве и разрыдалась. Против таких приёмов мужская логика бессильна. Птицын пожалел, что затеял разбирательство и, глядя на горько плачущую супругу, усомнился в обоснованности подозрений. На следующий день Елена вновь пришла домой почти в девять. Вадим Львович, мывший на кухне посуду, отмолчался, тягостно размышляя, что долго так продолжаться не может.
Способ проверки он выбрал самый простой для опера — пропасти жену от работы. По пятницам налоговая заканчивала в семнадцать пятнадцать, однако с учётом информации о том, что Елена взяла моду отпрашиваться у начальства пораньше, выставиться у объекта следовало заблаговременно. Изначально подполковник определился провести мероприятие своими силами. Вопрос был слишком деликатным, чтобы привлекать посторонних, пусть даже из числа проверенных сотрудников. Теперь главное, чтобы не помешали никакие вводные, типа очередного убийства или квалифицированного разбоя.
«Серёнька отвезёт меня к универсаму, там оставит. Пройду дворами до Мира и встану у котельной. Оттуда вход нормально должен просматриваться. В половине пятого уже темно», — прикидывал Птицын, черкая шариковой ручкой в раскрытом ежедневнике.
Со стороны казалось — и.о. начальника криминальной милиции добросовестно конспектирует порядок отдания почестей при погребении сотрудников органов внутренних дел. В процессе ведения записей он насупил брови, что вполне соответствовало серьёзности зачитываемого кадровиком параграфа.
В действительности Вадим Львович озадачился мыслью: «А если такси её будет ожидать или другой транспорт?». Прокрутив подобный вариант, он пришёл к выводу, что в таком случае в следующий раз выдвинется на машине. Тогда придётся подтянуть верного Серёньку. У Птицына имелись права на категории «А» и «В», но автомобиль из-за отсутствия практики он водил плохо, своей машины не имел, а садиться за руль служебной «Волги» не рисковал.
«Будем надеяться, что вечером всё прояснится и ничьей помощи не понадобится», — подполковник резко захлопнул ежедневник.
На громкий хлопок отреагировал Сомов. Начальник УВД вопросительно вздёрнул тугой подбородок, уставившись на Птицына, который сидел прямо напротив него. Тот коротко качнул головой: «Всё в порядке, Евгений Николаевич».
Одолев приказ министра, неутомимый Коростылёв, не делая паузы, довёл несколько распоряжений начальника УВД области, также имевшего неслабый штат писарчуков в погонах. Предполагалось, что особенно много полезного одуревший в духоте личный состав почерпнёт из приказа об организации гражданской обороны.
Убийство рабочего времени для сотрудников КМ закончилось в пятнадцать часов тридцать минут. Мобовцы с завистью провожали взглядами спешно покидавших зал оперативников уголовного розыска, «обэпников» и экспертов ЭКО. А к освободившейся трибуне чеканно шествовал начальник МОБ, припасший подчиненным клизму со скипидаром за низкие, по его убеждению, служебные показатели. Коробов давно постиг, что показатель — святое, и он должен квартал от квартала, год от году прирастать. Познав истину, Коробов умудрился в тридцать три года стать подполковником.
Птицын спускался по лестничному маршу, шлифуя в голове детальки предстоящего мероприятия. Каким тоном следует произнести фразу: «Серёж, закинешь меня к универсаму и свободен», чтобы водитель не заострил внимания на нетипичном поведении шефа, укатившего в другую сторону от дома. Не забыть отключить сигнал мобильника. Приготовить мелочь без сдачи на троллейбус. Возможность поездки общественным транспортом, если Елена двинет обычным маршрутом, не исключалась. При подобном развитии событий нужно вести себя как обычный пассажир, светить перед кондуктором удостоверение ни к чему.
Экспромтам подполковник не доверял. Как правило, они ему не удавались.
У кабинета он обнаружил Маштакова, подпиравшего плечом дверь. Завидев приближающееся начальство, опер встрепенулся.
— Здравия желаю, Вадим Львович! Искали?
Птицын подал руку и придирчиво осмотрел подчинённого. Отметил суточную небритость, бледный цвет лица и синеву под глазами. Но зафиксировал также отсутствие амбре как от свежака, так и от перегара, а также ясный взор. Постоянный представитель группы риска оказался в тонусе, от
