За Фуше внимательно следили: сверху — Савари, снизу — префект парижской полиции Дюбуа, но даже под скрещивающимися лучами двойного наблюдения Фуше оставался неуловимым, хотя Наполеон был внутренне убежден, что Фуше неверен. Поступали также неоспоримые доказательства — их раздобыл ненавидевший своего начальника Дюбуа, — что Фуше поддерживает какие-то отношения с роялистами в Лондоне, чуть ли не с главным агентом графа Лилльского Фош-Борелем. Но Фуше сумел выйти сухим из воды[934]. Наполеон сохранил за ним министерство полиции; его поразительный талант проникать бесшумно сквозь непроницаемую стену или замочную скважину был уникален; с таким человеком нельзя было просто расстаться: его надо было либо сохранить, либо уничтожить. Наполеон полагал, что время Фуше еще не пришло; он ошибался.
Но все эти разговоры недовольных, сообщаемые весьма старательно в донесениях полиции[935], вызывали его раздражение. Надо было их пресечь какой-то радикальной мерой, и он сразу же нашел ее. Декретом 19 августа 1807 года был уничтожен Трибунат. Роль этого представительного учреждения, как, впрочем, и всех иных, давно была сведена к чисто декоративной. Но Наполеон хотел показать, что он не побоится убрать и все декорации; пусть сцена будет пустой, совершенно голой; он может остаться на ней один, декорации ему не нужны.
Роспуск Трибуната не имел последствий ввиду полной беспомощности этого учреждения. То была мера устрашения, и именно так ее и поняли. Время Республики прошло. Империей правит император. Теперь не нужны ни трибуна, ни трибуны, ни Трибунат; есть только одно мнение и одна воля — императора, и его воля — закон.
Бонапарт это доказал и иным путем. Вернувшись в столицу империи, он начал реформы с изменения состава правительства. Первым должен был уйти его бессменный министр иностранных дел князь Беневентский — Талейран. При том влиянии, которое приобрел в стране и за ее пределами этот знаменитый дипломат, его отставка стала крупным событием. Чем она была вызвана? Одни объясняли ее тем, что Талейран, поздравляя императора с победой при Фридланде, посмел высказать надежду, что эта победа будет последней. Другие искали причины немилости в чрезмерных поборах, налагаемых министром иностранных дел на иностранных партнеров, которые по необходимости имели с ним дело; говорили, что на него жаловались короли Баварский и Вюртембергский.
Третьи объясняли отставку общим расхождением внешнеполитических концепций: Талейран не одобрял суровых условий, предъявленных Австрии и Пруссии; его навязчивой идеей был союз с Австрией. В Тильзите Наполеон проводил избранный им курс, не считаясь с мнениями Талейрана, обязывая министра быть исполнителем его воли.
Во всех этих объяснениях была доля истины[936]. К указанным мотивам следовало бы добавить еще один, хотя он был и менее определенным. Талейран своим тонким политическим чутьем сумел уловить, что Наполеон, самоуверенность и диктаторский тон которого все возрастали, где-то сбился с пути, потерял верную ориентацию. Талейран не был, как раньше, уверен, что направляемый Наполеоном корабль сумеет благополучно пройти через подводные рифы и преодолеть встречные ветры.
Князь Беневентский и сам был не прочь на всякий случай на время отойти в сторону. У него к тому были и внешне убедительные доводы: он считал себя обиженным, полагая, что за свои заслуги имел право на получение высших отличий — стать одним из «архи»: архиканцлером, или архиказначеем, или великим электором. Наполеон удовлетворил претензии Талейрана, правда внеся некоторые поправки. Он назначил его вице-великим электором, но зато отнял портфель министра иностранных дел. Фуше это дало повод для злого каламбура: по-французски слова вице (vice) и порок (vice) пишутся и произносятся одинаково: Се le seul vice qui lui manquat — «Это единственный порок, которого ему недоставало». Талейран был заменен послушным, безличным Шампаньи; новый министр мог быть только исполнителем воли Наполеона. Но император имел неосмотрительность по-прежне-му доверять Талейрану некоторые важные поручения; тот воспользовался этой оплошностью не только для того, чтобы пополнять этим путем свои постоянно просвечивающие карманы, но и чтобы вести тонкую партию против своего суверена, которому он клялся в верности.
Бонапарт счел неудобным убирать одного Талейрана. Одновременно от обязанностей военного министра он освободил и Бертье. Военным министром был назначен Кларк, обращенный им в свою веру еще в дни Кампофор-мио. Кларк был самым невоенным из всех генералов. В 1797 году его называли генералом-дипломатом; десять лет спустя, когда он продолжал восхождение по иерархической лестнице, его вполголоса именовали маршалом чернил. Практически назначение Кларка означало, что он будет беспрекословным исполнителем воли императора, как Шампаньи в министерстве иностранных дел[937]. Бертье получил такую же синекуру, как Талейран, дававшую ему лишние полмиллиона дохода в год, которые ему в сущности были не нужны. Наполеон сделал Бертье владетельным принцем Невшательским и маршалом империи. Но он сделал его также несчастным человеком: он заставил Бертье покинуть госпожу Висконти — привязанность всей его жизни — и жениться на какой-то германской принцессе, выбранной Наполеоном по политическим мотивам. То было одно из частных проявлений «династического безумия», по выражению Маркса, овладевшего Наполеоном, когда он пытался большие политические вопросы подменять брачными комбинациями в верхах, представлявшимися ему более или менее удачными.
На освободившееся место министра внутренних дел претендовал Реньо де Сент-Анжели, один из видных деятелей брюмера. Наполеон дал ему синекуру — хорошо оплачиваемое звание государственного министра, а министром внутренних дел назначил бесцветного и послушного Крете. Смерть Порталиса освободила должность министра культов — она была замещена бывшим фелья-ном Биго де Прамена. При всей кажущейся случайности этих назначений они имели определенный смысл: из правительства устранялись брюмерианцы — люди, игравшие значительную роль в событиях 18–19 брюмера. Нетрудно было также заметить, что перемены, произведенные в персональном составе правительства, имели и другую тенденцию. Люди, сколько-нибудь самостоятельные, мыслящие и способные защищать перед императором свои взгляды, заменялись простыми агентами, беспрекословными исполнителями распоряжений императора.
***
С тех пор как 26 августа 1789 года Учредительное собрание приняло Декларацию прав человека и гражданина, в 1-й статье которой было записано: «Люди рождаются и остаются свободными и равными в правах», великий принцип, сформулированный в этих словах, не раз нарушался. И все же целое поколение французов выросло в убеждении, что этот принцип — незыблемая основа общества, что сословия и титулы давно уничтожены, как противоречащие «естественным правам человека», и что все французы не в смысле имущественном, а юридически равны. Наполеон нарушил этот принцип. Учреждение ордена Почетного легиона, а затем учреждение звания маршалов империи было юридически оформленным актом создания особой элиты — высшей привилегированной верхушки. Официальной формой обращения императора к маршалам было «мой кузен». Тем самым устанавливались хотя и подновленные, но в общем давно знакомые иерархические ступени. Учреждение ордена Почетного легиона вызвало недовольство, созданию института маршалов не придавалось большого значения хотя бы потому, что всех маршалов вместе с почетными насчитывалось не более двадцати. В равной мере легко примирились с принцами — членами императорской семьи, и гоф-маршалами, камергерами и фрейлинами: раз есть император, то неизбежен и императорский двор.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
