я готов всё бросить и остаться, снова сдать билет. Пусть я продолжу страдать, пусть мне будет сложно, невыносимо, только бы рядом с тобой. — Его голос задрожал. — Я ведь тебя так сильно люблю, Володь…
Володя чувствовал, как сердце буквально рвётся на куски. Он резко вдохнул, взял Юрино лицо в ладони, заставил посмотреть на себя. У него в глазах стояли слёзы.
— Юра… — беззвучно, одними губами, сказал Володя, пытаясь стереть влагу с его лица. — Юрочка…
Он притянул его к себе, припал к губам, стараясь вложить в этот поцелуй всю нежность и всё тепло, которые у него были.
Он никогда не нуждался в Юриных признаниях. Ведь любовь — не в словах. Любовь не обязательно озвучивать, её нужно показывать. Но всё же, стоило Юре произнести эти слова, как его любовь стала осязаемой. И целовал Юра так, будто хотел отдать её всю.
И Володя упивался ею, тонул в ней и сам не заметил, как нежные и аккуратные поцелуи стали глубокими и страстными. Он пришёл в себя, лишь когда Юра толкнул его, уронив на спину. Володя не стал его останавливать, наоборот — помог ему снять с себя футболку и стащить штаны. Поддался его прикосновениям, плавясь в них, растворяясь в его ласках.
И будто сквозь туман услышал:
— Я хочу тебя. Можно?..
Юра, нависнув над ним, внимательно посмотрел в глаза, и Володя даже не сразу понял смысла вопроса. А когда понял, приблизился к Юриному лицу и, тихо засмеявшись, выдохнул ему в губы:
— Тебе можно всё.
Володя отдал бы всё на свете, чтобы навсегда остаться в этом моменте. Просто остаться в этом моменте и не помнить ничего, что будет дальше. Он хотел, чтобы время застыло, а эта ночь не кончалась. Быть тут — в постели с Юрой, под тяжестью его горячего тела. И пусть больно — но это сладкая боль. Только бы не наступало завтра. Только бы не было всех этих сборов, чемоданов, тягостного молчания и бесконечно долгой дороги в аэропорт.
Но всё это было, и Володя не мог стереть себе память, которая, будто издеваясь, подкидывала кадры двадцатилетней давности.
Володя провожал Юру до стойки регистрации, а сам не мог избавиться от воспоминаний об их последнем утре в «Ласточке», не мог избавиться от горького ощущения дежавю.
Тогда он знал, что видит Юрку последний раз в жизни. Провожал до автобуса, говорил с ним — с тем, кого через полчаса уже не будет. Юрки не будет. Будут буквы в письмах, фото, может быть, голос в телефонной трубке. Но он знал, что они больше никогда не увидятся. Он слушал, как Юрка, полный надежды, планирует будущую встречу, как светится радостью, представляя то, чего никогда не произойдёт.
А в настоящем, видя, как Юра остановился и поднял голову к табло, Володя старался убедить себя, что этого не повторится. Что всё у них ещё будет.
И, прощаясь, он, как и двадцать лет назад, прошептал:
— Прости, — так тихо, что и сам себя не услышал.
— Что? — Юра посмотрел на него.
Володя замотал головой и, наплевав на всё, крепко обнял его, глубоко вдохнул, пытаясь сохранить в памяти Юрин запах.
Из динамиков объявили посадку на рейс «Харьков — Минск», и Юра, цепляясь за Володины плечи, сдавленно шепнул ему на ухо:
— До встречи, Володенька.
А тот, волевым усилием размыкая объятия, произнёс:
— До встречи, Юрочка.
Глава 23. Ошибка за ошибкой
Дом без Юры опустел. Володя бродил по этажам, смотрел на оставленный им бардак, но убирать его не спешил — вместе с беспорядком исчезло бы ощущение, что Юра только что был здесь. Но пока ещё дом хранил его тепло, и на секунду могло показаться, будто он просто вышел и вот-вот вернётся.
Зря Володя его отпустил. Он был уверен, что отравлял Юру своим присутствием, и думал, что дома Юре полегчает. Но теперь, когда Юра остался один, Володя засомневался. С чего бы ему стало лучше? Что они сделали для того, чтобы стало лучше? Разбежались по разным углам, подальше друг от друга и сами от себя. Но ничего не решили.
Герда, уныло повесив голову, бродила за Володей. Вслед за ним заглядывала в комнаты, будто вместе с ним убеждалась, что они остались одни. В доме было тихо и прохладно, серый весенний дождь принёс через открытое окно ощущение сырости. Володя запер окно и разжёг камин. Затрещали дрова, от огня пошло тепло, и Володя уселся прямо на пол. Согреваясь, задумался, что будет с ними дальше.
Юра окажется дома, и ему полегчает хотя бы на время. Как говорят, родные стены лечат. Но что станет потом, когда он осознает и прочувствует своё одиночество? Ему снова захочется выпить, но Володи не будет рядом, чтобы если не остановить его, то хотя бы ограничить. Но как ему помочь? Володя незряче уставился на сполохи пламени в камине, и в подсознании всплыл образ рыжеволосой женщины в Юрином мониторе. Сможет ли помочь Ангела? От таких людей, как она, Володя никогда не получал помощи, они лишь причиняли вред.
На пару с Гердой просидели у камина до самого вечера, пока не пришло сообщение от Юры. Он писал, что приземлился и, как только окажется дома, позвонит.
Спустя два часа он вышел на связь в скайпе.
— Ты поел? — видя его усталое лицо, тут же спросил Володя.
— Ещё нет, сейчас пиццу закажу.
— Пиццу? Юр, ну ты же знаешь, что это вредно.
— Мне лень готовить. Я устал. — Юра пожал плечами.
— Ну хотя бы пару яиц свари…
— Яйца кончились, а у меня нет сил даже выйти в магазин. Вообще многие вещи кажутся такими трудными. Я такой бесполезный, — протянул Юра.
Он поднял руку и отпил что-то тёмное из стакана. Володя без труда догадался, что именно.
— Ты же обещал… — устало простонал он.
— Я совсем чуть-чуть, всего один стакан. Я уменьшаю количество. Скоро откажусь совсем.
— Ты говорил, что можешь бросить
