Старостин. Со всей своей комсомольской совестью подумайте.
Октябрь. Пока мы тебе выговор дадим по комсомольской линии. Кто за? (Все поднимают руки.) Ясно. Единогласно. В комитет был сигнал, мы должны отреагировать, ну а дальше твое уже дело исправиться. Мы, твои товарищи, надеемся на тебя. Шагай. Позови Голубева.
Д и н а убегает. Входит К и р и л л.
Кирилл. Что вы ей здесь наговорили? Она чуть не сбила меня с ног! Что вы ей наговорили?
Старостин. Комсомолец Голубев, вопросы на комсомольском бюро задаем мы.
Октябрь. Да. И вот первый. Почему в начале прошлого семестра, когда комсомольцы оказали тебе доверие и выдвинули тебя опять в комсомольское бюро курса, ты взял самоотвод?
Кирилл. Потому что меня раньше выбрали уже старостой группы. А вы знаете, на нашем факультете третий год самый тяжелый!
Голоса.
— И у нас год тяжелый!
— И у нас!
— И на нашем трудно!
Старостин. Трудно везде, комсомолец Голубев, я, как дипломник, вам говорю — дальше труднее будет, учиться в институте вообще трудно. Легко только с девушками гулять во время лекций. А вот ваша мать совсем иначе ваше поведение объясняет. Она пишет нам, что вас отвлекает от учебы и общественной работы Ярцева.
Кирилл. Это она сюда написала… написала… Ой, плохо-то как…
Октябрь. Ты на мать давай не тяни. Ты на себя лучше посмотри. Вот у меня здесь выписка из журнала посещаемости. Только за второй семестр ты пропустил двадцать одну лекцию, а ведь ты староста группы.
Старостин. А сколько всего вы пропустили за этот семестр академических часов? Сумеете сосчитать? Как у вас дела с математикой?
Оживление.
Кирилл. Сорок два часа.
Старостин. Значит, вы пропустили сорок два академических часа без уважительной причины. Как же по вам будут равняться другие? Устроят соцсоревнование, кто больше прогуляет?
Октябрь. Несколько лет назад с тобой никто бы не стал церемониться… Тебя бы без лишних разговоров вытурили из института. Правда, успеваемость у тебя на высоте, в отличие от Ярцевой, я смотрел в деканате — у тебя опять кругом пять баллов.
Старостин. Но это только значит, что учение вам, Голубев, дается легко, и значит, у вас остается свободное время. И это свободное время вы должны вернуть стране, которая заботится о вас, учит и воспитывает. Мне стыдно объяснять вам эти общеизвестные истины, как в детском саду.
Октябрь. Какое дадим ему общественное поручение, ребята?
Голоса.
— Экскурсию по революционным местам города организовать!
— Стенд о Хрущеве сделать!
— А разве стенд теперь можно?
Октябрь. Ну, со стендом мы подождем пока. Этот вопрос нужно в райкоме согласовать.
Голоса.
— Первомайскому вечеру пусть поможет.
— Точно! Пусть музыку новую достанет!
— А музыку новую разве можно?
— Можно! Теперь можно! Вон, я слышал, в университете уже какой-то новый танец рок-н-ролл на Новый год танцевали!
— Ну да! А мы все под музыку тридцатых годов подошвами шаркаем! Злятся все!
— Скоро никого в институт на вечер не заманишь!
— Дома-то у себя они давно уже совсем другое танцуют!
Старостин. Вопрос о музыке надо еще с райкомом согласовать. Мы с Октябрем завтра сходим. И потом, на первомайский вечер мы уже Ярцеву бросили. Нельзя, чтобы они все время носами сталкивались, и так они в одной группе, с утра до вечера в одних аудиториях, вот и лезет им в голову всякая баланда. Надо развернуть штурвал от всяких флиртов в сторону общественно-полезных дел.
Октябрь. Вот что, Голубев. Сколоти-ка бригаду из хороших ребят, поедете летом в одну из наших подшефных деревень. Радио проведете. Там после войны две погорелых избы осталось, не то что радио, избы отстроили и электрификацию мы с вами прошлым летом повсюду закончили, а вот радио кое-где еще нет, представляешь, деревня в глуши, грязь по колено, куры по насестам в темноте квохчут, и вдруг по всем задворкам — говорит Москва, говорит Москва! Да это же настоящее революционное дело, это же прямо лампочка Ильича! О чем еще может мечтать комсомолец, как не о таком вот деле! Будешь командиром отряда по радиофикации деревни. Меня первым записывай к себе в бригаду — я с вами поеду. Как на праздник поеду. Это же самая настоящая революция в деревне! Ты куда летом ехать собирался?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кирилл. Не знаю… На заработки… Мне комнату снять нужно…
Октябрь. Как комнату? Ведь ты же не иногородний как будто. Где живешь?
Кирилл. У мамы.
Октябрь. У Христа за пазухой, лучше скажи. У нас вон есть студенты даже угла снять не могут — на вокзалах до сих пор ночуют, ты же знаешь? А ты от мамы мотать собираешься! Ничего, помиритесь, уверен. Она о тебе вон как печется — заявление прямо в комитет накатала и на конверте — срочно! Что значит SOS, да и только. Миритесь давайте, тем более что там в деревне ты на комнату, конечно, не заработаешь, но на полное довольствие колхоз поставит, кормить будет, так что имеющиеся уже собственные капиталы сбережешь целиком. (Смех.) Ну как, займешься?
Кирилл. Ладно.
Октябрь. Так и запишем. Шагай, Голубев. Выговора мы на первый раз тебе объявлять не будем — на вид поставим. Кто за? (Все поднимают руки.) Видишь, единогласно. Так?
Старостин. Так.
Октябрь. А сейчас займись-ка опять на полную катушку общественной работой, если действительно личное и общественное у тебя совмещать, вон как Старостину, пока не получается. Поверь мне, общественная работа все заковыки лечит.
Старостин. С ней как с кругом — на дно не пойдешь.
Октябрь. Это точно. По себе знаю. Ну, шагай.
Кирилл. До свидания. (Уходит.)
Октябрь. Все свободны, ребята. Объявление о следующем заседании комитета будет вывешено на стенде у деканата.
Все начинают быстро расходиться. Реплики: «Пока! будь! физкульт-привет!».
Петров. Октябрь, ты на трамвае? Подождать?
Октябрь. Давай. Я сейчас. (Все уходят. О к т я б р ь собирает со стола бумаги, просматривает протокол.) Ох, не люблю я эти семейные телеги разбирать, понимаю, что надо, но не люблю. И когда только люди научатся в своих семейных делах без внешних инстанций разбираться? И перестанут строчить письма во все организации?
Петров. Лет через двадцать, наверное.
Октябрь (запирает все ящики стола). Ну, давай бог. Долгонько ждать, правда. Да ничего. Подождем. Смотри-ка, совсем стемнело уже. Можно и по домам. (Берет свой маленький чемоданчик.) Айда! (И вдруг, идя к двери, начинает отбивать чечетку и озорно напевать.) «В первые минуты бог создал институты, и Адам студентом первым был».
Петров (подхватывает). «Адам был парень смелый, ухаживал за Евой, и бог его стипендии лишил». Ха-ха!
Танцуя и напевая, уходят.
Картина восьмая
Комната Я р ц е в ы х. В ней еще больший беспорядок — на полу большие, облезшие раскрытые чемоданы с кипами желтых бумаг и ободранных папок. На полу разбросаны разноцветные афиши, пожелтевшие письма, папки, бумаги. О л и м п и я В а л е р и а н о в н а в своем ярчайшем потрепанном кимоно сидит на стареньком пуфе и что-то ищет среди бумаг. Пластинка играет песню Вертинского «Я ма-а-а-лень-кая балерина…». Входит Д и н а. Она ставит чемоданчик на пол и ложится на тахту лицом к стене. Пауза.
Олимпия Валериановна (не оставляя своего занятия). Ты бы перекусила, Диночка, заморила бы червячка. На окне, в коробочке, бульонные кубики, баночку крабов открой. (Д и н а молчит.) Этими крабами все магазины буквально завалены. Повсюду пирамиды из банок с крабами. Так, пожалуй, скоро их всех переловят. Лет через двадцать крабов и днем с огнем не найдешь, наверное. А теперь хоть поварешками ешь, ха-ха, надоели они тебе? (Д и н а молчит.) А все же я так скажу — бульонные кубики очень хорошая вещь. До революции таких вещей не было. Да что до революции — я и до войны их не помню. Правда, я в то время по ресторациям питалась или готовые обеды из рестораций домой брала. У меня и судки специальные были. Куда-то теперь подевались. Да сейчас нам судки на кой ляд — деньжишек все равно не наскребем за обеды из рестораций платить, хоть и со скидкой. (Д и н а молчит.) А то сама посуди — покупай мясо, вари его три часа, потом бульон заправляй. А тут — положила кубик в стакан с водой, ложечкой поболтала, и готово, ха-ха. И очень вкусно. Как ты считаешь? (Д и н а молчит.) Ты чего, Диночка, так рано сегодня? Никуда не пошла… (Д и н а молчит. О л и м п и я В а л е р и а н о в н а подсаживается к ней на диван.) Не мое это дело, конечно, Диночка, я понимаю, я ведь тебя с раннего детства знаю, и ты мне давно уже как родная дочь… я знаю, ты умная девочка, сама все понимаешь… а только ты бы с этим юношей… с этим Кириллом.
