Кирилл. Конечно помню.
Дина. А почему ты больше не приглашаешь меня в кино?
Кирилл. Потому что в кино мне наплевать на кино. Потому что в кино мне просто ужас до чего хочется с тобой целоваться. Потому что темнота стала для меня чем-то вроде ловушки. Потому что в кино здорово воняет мышеловкой. Впрочем, как и повсюду теперь…
Дина. Как и повсюду теперь… особенно, когда солнце… Ты бы не хотел перейти в общежитие?
Пауза.
Кирилл. Во-первых, никто не даст мне общежития — в институте полно иногородних студентов, которые снимают у старух углы и платят огромные деньги. А во-вторых, хотя достаточно уже во-первых, но все-таки уйти мне сейчас из дома в общежитие — это значит бросить ей вызов и до смерти ее оскорбить.
Пауза.
Дина. Тетечка без устали роется по чемоданам — собирает какие-то документы для Дома ветеранов сцены…
Кирилл. В дом престарелых? Из-за тебя?
Дина. Я ей говорю — прекрати, мне это совсем не нужно, я все равно ничего не возьму, а она — этакая упрямица! — все ищет какие-то бумажки по чемоданам и говорит: «Только бы у меня это дело выгорело, Диночка! Скучаю я одна целыми днями…» Эдакая упрямица.
Пауза.
Кирилл. На комитете меня обязали опять на все лето ехать… радиофицировать какую-то глухомань… А ты летом опять будешь в городе?
Дина. Да… буду ездить купаться к Петропавловке… шестьдесят копеек на трамвай.
Кирилл. С Бойко?
Дина. Бойко уедет домой, в Винницу. Одна…
Кирилл. А почему тогда — шестьдесят?
Дина. Туда и обратно. Пожалуйста.
Кирилл. Лабораторку по материалам все никак не могу остаться закончить… Могу курсовой проект к сроку сдать не успеть… До четырех ночи сижу, а потом, как медведь, все равно засыпаю…
Дина. Увы! Не видать тебе, выходит, повышенной на будущий семестр, пай-мальчик!
Кирилл. Пробьемся. А у тебя, наверное, на целый зоопарк хвостов накопилось?
Дина. Три курсовых — один еще с прошлого семестра, шесть лабораторок и… в общем, полным-полно шведов. Ничего, перезимуем.
Пауза.
Кирилл. Знаешь что? Поедем сейчас ко мне в гости!
Дина. Нет.
Кирилл. Дядя Сережа заболел, и мама уехала к нему на два дня.
Дина. Нет.
Кирилл. Трусишь?
Дина. Нет. Ты знаешь, что нет.
Кирилл. Тогда почему?
Дина. Не знаю… я не могу… я больше никогда не смогу пойти к тебе.
Пауза.
Кирилл. Что, опять будем сидеть до ночи на этой скамейке?
Дина. Можно и посидеть.
Кирилл (шутливо напевая). «На нашей лавочке уселись мы с тобой… На нашей лавочке от солнца золотой…» Солнце светит вовсю, а нос мерзнет. Не люблю апрель — ни то ни се.
Дина. А я люблю апрель. Это мой самый любимый месяц. Хотя апрель — черный.
Кирилл. Как это — черный? Символы уже пошли в ход, что ли?
Дина. При чем тут символы? Ты разве не замечал, что у каждого месяца свой цвет. Вот май — голубой с красным, июнь — зеленый, июль — пестрый, сентябрь — желтый, октябрь — радужный, ноябрь — черный в белых яблоках, декабрь — белый в черных яблоках, январь и февраль — белые, март — розовый, а апрель — черный. В апреле даже снег везде черный. Посмотри. Зато в апреле — солнце иное. Оно даже стрекается, как крапива.
Кирилл. Ты здорово образно мыслишь.
Дина. Я бы хотела, чтобы со мной произошло это именно в апреле.
Кирилл. У большого озера на стеклянной веранде на восходе солнца (тихо) как можно скорее. И тебе все равно, с кем это у тебя произойдет на восходе солнца на стеклянной веранде у большого озера как можно скорее?
Дина. Все равно. Лишь бы с тобой. (Смеются.)
К и р и л л садится к ней на скамейку, она не отодвигается, он осторожно кладет руку сначала на спинку скамейки, потом ей на плечи. Она не отодвинулась, сидит очень прямо. Пауза.
Кирилл. Ты какая-то незнакомая. Я никогда не видел тебя спокойной, когда я тебя обнимаю. Что сегодня с тобой?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Дина. Больше не будем. На нас все смотрят.
Кирилл (оглядываясь). Но никого же нет. А этим (кивает в сторону целующейся пары) совсем не до нас.
Дина. К тому же я больше не выдержу и умру.
Кирилл (убирая руку). Ты сказала это таким тоном, каким говоришь обычно — если мы выпьем по большой кружке пива, у нас не останется денег и на одну порцию мороженого, а если маленькую пополам, то и на две порции хватит. Ты сказала это просто ужас до чего убедительно. И мне ничего не осталось, как убрать руки в карманы. Вот гляди, я засовываю обе руки по локоть в карманы и перехожу на свою скамейку. В самом деле. Все лучше начинать сразу. Это закаляет волю. Моя воля это как раз то, что нам с тобой сейчас еще как пригодится. (Садится на другую скамейку.)
Пауза.
Дина. У всех, кто живет в этом доме, есть свои комнаты.
Кирилл. Неужели ты начнешь говорить об этом?
Дина. Или квартиры.
Кирилл (смеется). Жилплощадь, одним словом (сел рядом, обнял ее). Ничего хорошего из таких разговоров не выйдет. Я знаю.
Дина. И они нужны им много меньше, чем нам с тобой эти два года.
Кирилл. Еще бы! Да они им совсем не нужны. Я и представить себе не могу человека, которому вообще нужна комната. Кроме нас с тобой, конечно. Все они могут ночевать прямо на тротуарах. Вот уж никак не думал, что ты вот так, просто, за здорово живешь, начнешь говорить об этом.
Дина. А над всеми их комнатами и квартирами торчат эти железные кресты антенн — кресты над тем, что у них было когда-то.
Кирилл (обнял ее). Ты здорово образно мыслишь. У тебя сейчас губы очень красные, как будто вот-вот лопнут и из них брызнет кровь. Уж лучше все-таки целоваться, чем такие разговоры. Что это сегодня с тобой?
Д и н а сняла с плеч его руку, аккуратно переложила к нему на колени.
Кирилл. Ты хочешь пройтись?
Дина. Сколько комнат в этом доме, как ты думаешь?
Кирилл. Во всем доме?
Дина. Хотя бы со стороны улицы?
Кирилл. Кухонные окна этих старинных домов обычно выходят во двор, в среднем, в каждой комнате по два окна.
Дина. Так. А по всей улице?
Кирилл. На таких улицах домов по сорок с каждой стороны, в среднем — четыре тысячи комнат.
Дина. А в скольких из четырех тысяч комнат сейчас целуются?
Кирилл. Ясно, какого ответа ты ждешь. Значит, отвечать незачем.
Дина. Эти закрытые, мутные после зимы окна с подоконниками, заваленными свертками и заставленными цветами и кастрюлями, выглядят так просто и доступно.
Кирилл. Да. Так выглядела бы, наверное, картинная галерея XVIII века, если бы в ней развесить на веревках неновое цветное белье.
Дина. Окна выглядят так, как будто совсем не важно иметь или не иметь собственный дом. В скольких же комнатах сейчас целуются?
Кирилл. А зачем им сейчас целоваться?
Дина. А знаешь, что они делают по ночам?
Кирилл. Ну вот. В вопросе явно слышится торжество. Ты, видно, выудила из меня то, что хотела с самого начала. Ну говори, раз этого не избежать!
Дина. Ночами они все сладко посапывают! Уж я-то знаю.
Кирилл (смеется). Ты сказала это таким тоном, каким, наверное, те английские ребята кричали в телефонную трубку в марте 53-го года: «Хэлло! Мы открыли секрет жизни — ген выглядит как двойная спираль!» Раз ты знаешь, что все они сладко посапывают, значит, это так и есть. Только ты напрасно все-таки говоришь об этом. Почему-то мне кажется, что сегодня нам лучше разойтись по домам.
Дина. А если не сопят сладко, то протирают тряпочками полированную мебель или отпирают ящики и считают в них деньги.
