Кирилл (смеется). Наверное, со стороны я выгляжу сегодня весельчаком! Еще бы! У них у всех кучи денег! Они все — скупые рыцари, они спят на своих деньгах или пересчитывают их ночами! А мы с тобой несчастные, нищие студенты, но красивые, как ты, и здоровые, как я. И у нас все впереди. Как говорит популярная пословица — лучше быть здоровым, но богатым, чем бедным, но больным! У тебя глаза все время узкие и светлые. Что с тобой сегодня? (Пауза.) Честно говоря, я надеялся, что на сегодняшний день ты понимаешь больше. Больше как раз для того, чтобы об этом не разговаривать.
Дина. А знаешь, что мы будем делать, если у нас появится наконец своя комната?
Кирилл. Ты развиваешь все ту же тему. Ну, хорошо. Сейчас я тебе покажу, с чего лично я начну, когда мы войдем в нашу комнату. (Он осторожно берет двумя руками ее лицо и медленно приближает к своему.) Глаза у тебя стали сейчас асимметричными, а вот, скользнув, слились в один чудовищно большой глаз, он сбоку, как на картине какого-то художника, западноевропейца. И этот смещенный огромный глаз все равно светлый. В этом нет ничего хорошего для меня, и потому я его сейчас поцелую.
Дина (отодвигаясь). Мы войдем в нашу комнату и будем считать, сколько денег осталось у нас в карманах!
Кирилл (вскочил). К черту! Что ты несешь! Какие деньги?
Дина. Желтые, белые, красные, зеленые, металлические, бумажные — всякие, потому что наша комната будет нам уже не нужна!
Кирилл. (Он сел на другую скамейку.) Значит, ничего нет. Выходит, что ты всегда мало что понимала.
Дина. Есть. Ты ведь прекрасно знаешь, что есть.
Пауза.
Кирилл. Кажется, весь сквер отражен в носках моих ботинок. Мама никогда не забывает зеркально начистить мне ботинки. Она говорит — человек с нечищеными ботинками не может рассчитывать на успех. То же — с крахмальными носовыми платками. (Достает из кармана носовой платок и машет им в воздухе.) Ей это кажется ужасно важным.
Дина. И больше ничего ей не кажется ужасно важным?
Кирилл. Перестань. (Пауза.) Из-за этих густых кустов не видно перекрестка, и кажется, что машины, которые мчат на полной скорости, непременно сталкиваются…
Дина. Да-да, а из-за того, что не слышно звуков, неизбежных при катастрофах, все вокруг кажется нереальным. И этот скверик, и ты…
Кирилл. И ты…
Дина. Как странно сейчас стало.
Пауза.
Кирилл. Знаешь, у меня сейчас ощущение, которое я испытывал в детстве, или позже, когда читал книги, или когда смотрел кино, конечно еще до тебя. Это ощущение я никому бы не мог объяснить, а тебе сейчас попробую. Понимаешь, мне кажется, что я смотрю в бинокль на множество шикарной еды на другом берегу реки. От увеличения еда делается еще шикарнее, еще соблазнительнее, уже в каком-то другом, духовном, что ли, смысле, но доступнее от этого, конечно, не делается, и вот мне очень хочется протянуть руку, но я руки не протягиваю, потому что знаю, что еды не достану, что еда — все равно что призрак, что я еды не достану, и если я протяну руку — все равно станет только хуже. Ты поняла меня?
Дина. Да.
Кирилл. Я называю это ощущение идеальным видением. Мне кажется, что ты все время живешь среди таких идеальных видений, ты протягиваешь руку и все время черпаешь холодную воду или ранишься о стекло. А ты подумай — сколько тысяч людей в мире погибают сейчас каждый день от землетрясений, наводнений и, наконец, в войнах? В конце концов, у нас с тобой все совсем не так уж плохо, и главное — все впереди. Я знаю, что ты не переносишь упреков, но пора же с этим кончать.
Дина. Ты забыл про Пенелопу или как ее там… Сколько лет она ждала своего Одиссея?
Кирилл. В мире еще не все правильно и не все в порядке…
Дина. Только в ней текла не кровь, а остуженное кипяченое молоко.
Кирилл. Я ничего не говорил про Пенелопу, ты сама сказала о ней. Я говорю только о тех тысячах, которые если и остаются живыми, то остаются с детьми вообще под открытым небом, без какой-нибудь даже бумажной крыши над головой.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Дина. С детьми и мужьями?
Кирилл. С детьми и мужьями. Это сегодняшняя настоящая реальность, а не идеальные видения. И мы обязаны с ней считаться.
Пауза.
Дина. Бросим с этого года институт, уедем куда-нибудь в Среднюю Азию, будем жить у озера, среди солнца, на стеклянной веранде, будем строить дома, стойкие к землетрясениям, растить своих детей, учить чужих и любить друг друга…
Кирилл. Людей на улице стало больше. Кончился, как видно, рабочий день. В окнах верхнего этажа пылает солнце. Окна нижнего этажа темные и тусклые, как прежде. Еще очень светло. Весна.
Дина. Вот так.
Встала, за ней К и р и л л. Пауза.
Кирилл. Глаза у тебя совсем белые. Что с тобой?
Дина. Не могу понять, для чего тебе это так нужно?
Кирилл. Что?
Дина. Чтобы тебя все знали?
Кирилл. Тебе же первой надоест рай в шалаше. Разве тебе не хочется сделать что-нибудь такое, чтобы тебя все знали и любили?
Дина. Это само собой.
Кирилл. Но когда меня будут ценить и другие, ты меня будешь любить еще больше. Я знаю.
Дина. Нет.
Кирилл. Вот увидишь. (Усаживает ее опять на скамейку, садится рядом.) Стану скоро богатеем-аспирантом, сниму роскошную комнату и первый раз выйдем из нее только через месяц.
Дина (подвинулась к нему). И было это еще через три года.
Кирилл. Всего через три. А может быть, через два. Всего через два.
Дина. Мать тебя не отпустит. Она тебя не отпустит и через пять лет, она тебя не отпустит до тех пор, пока не увидит себя матерью академика. Как я ее ненавижу.
Кирилл. Не надо. Потом ты будешь жалеть об этих словах.
Дина. Не буду.
Кирилл. Нет, будешь. Ты сама же считаешь, что кого-нибудь ненавидеть — это просто ужас до чего плохо.
Дина. Уж о чем, о чем, а вот об этих своих словах я нипочем не пожалею.
Кирилл. Нет, пожалеешь. Я знаю. Выходит совсем смешно — я знаю о тебе больше, чем ты сама. А мама меня отпустит. Вот увидишь.
Дина. Нет. Я бы тебя ни за что не отпустила, если бы была твоей матерью.
Кирилл. Ладно, уговорила. Поднатужусь и напишу в будущем году замечательный диплом. Превращусь сразу в доктора или на худой конец в кандидата. И сразу получу квартиру из пяти необозримых комнат. И ты в ней станешь хозяйкой.
Дина (подвинулась к нему). Из пяти не дадут.
Кирилл. Тогда из восьми, но никак не меньше, чем из пяти. И тогда ты родишь мне сына.
Дина (положила голову ему на плечо). Нет. Ни за что. Вдруг у моего сына будет большое будущее, а его полюбит девушка, и ему, чтобы не уменьшить своего большого будущего, придется целоваться с ней в вонючих подъездах.
Кирилл. Ужасно люблю, как пахнут твои волосы. До тебя я не знал, что есть такой запах. Не придется. С нашим сыном будет все в порядке. Им будет легче, нашим детям. Наши родители не могут нам предложить квартир — большая война все разрушила, твои родители не смогли сохранить для тебя даже себя. А я буду здорово, до чертиков здорово работать, и за это государство даст мне отличную квартиру, а мы оставим ее нашим детям.
Дина. Конечно. Мы оставим ее нашим детям (на ухо). Откуда ты знаешь, что все так хорошо будет?
Кирилл (на ухо). Знаю.
Дина (смеется, на ухо). Откуда?
Кирилл (целует ухо). Какое у тебя милое теплое необыкновенное ухо! (Целуются. Появляется старуха в черном, с палкой.)
Старуха (очень громко). Приспичило!
Они вскочили, оглядываются. С т а р у х а уходит прочь.
