Этим перемещениям предшествовали напряженные переговоры моих друзей между собой и с медициной разных рангов. Исходные параметры были такие: я дозрел уже до состояния, когда на все согласен. Леня Лившиц склонял меня к радикальной операции на позвоночнике, которую в СССР делал только доктор Цевьян (?) в Новосибирске. Доктор разрезал живот, разгребал требуху, вслепую выдалбливал дефектный диск между позвонками, вставлял вместо него кусок твоей же, заранее изъятой из ноги, кости. Чтобы все срослось надо было всего лишь полгода (!!!) полежать с загипсованным туловищем, после чего можно было начинать жизнь сначала совершенно здоровеньким. Была, кажется, еще возможность превратиться в беспозвоночное животное: если пересаженная кость не приживалась, то начинал разрушаться весь позвоночник…
Был также более простой способ «заднего доступа» к дефектному диску. Для этого выкусывалась дужка позвонка и отодвигался в сторону пучок нервов. Последствия таких перемещений пучка я уже видел в клинике на Лесном…
Волчков выдал сведения о военном нейрохирурге Шустине, который успешно сделал ему такую операцию еще в 1967 году. Попал он на операцию случайно в качестве «интересного больного». Волчков занимался подводным плаванием. К нему подошел незнакомый врач и сказал ему, что у него просматриваются признаки дискогенного радикулита, посоветовал беречься, не переохлаждаться. Когда Волчков лежал в госпитале, то его и узнал этот врач. Он там отбирал «интересных» больных для оперирования Шустиным. В эту категорию и попал Волчков.
Шустин Владимир Анатольевич 2 года проходил стажировку в США. Ходит легенда, что он успешно оперировал шахиню (королеву?) в одной из ближневосточных стран. Через несколько месяцев шахиня-королева участвовала с блеском в танцах, после чего монарх-муж снял с себя и надел на целителя орден «Алмазный крест» (правдоподобней – «полумесяц» или «звезда»). В общем, – что-то очень блестящее и драгоценное, что обычно дарят монархи. Покрасовался врач с подарком недолго: люди в штатском сняли с него подарок и спрятали в надежный сейф как достояние всего СССР. А Шустину выдали талоны в «Альбатрос», какие выдавали тогда морякам загранплавания.
…Я не знаю сейчас достоверно, кто вышел на Шустина: Волчков, Дина или Леня Лившиц, – непосредственно, или через высокопоставленного посредника. По-видимому, все прямые переговоры легли на плечи Лени, Волчков и Дина работали «наводчиками». Леня, осознав, что Цевьян мне не совсем подходит, а капитальное лечение трудно реализуемо в военной жизни, закатал рукава. Шустин в принципе был согласен сделать операцию, но сказал, что он давно не оперировал и сейчас лучше него делает такие операции нейрохирург Панюшкин, его ученик, работающий в Железнодорожной больнице на проспекте Мечникова. Доктор Панюшкин согласился принять меня на лечение.
Лене Лившицу пришлось затратить массу усилий, чтобы получить разрешение на мое лечение в гражданском учреждении: военная медицина оказалась ревнивой: «не положено!».
Давно известно: тот, кто нам нужен, всегда очень занят. Занят был не только хирург. Все отделение заполнено до краев очередью жаждущих попасть под его нож. Палаты переполнены, часть кроватей установлена в коридорах. На одну из коек в коридоре укладывают и меня. Тем не менее – никто не чувствует себя изгоем: всем уделяется внимание, персонал «крутится» не покладая рук.
Центр этой вселенной – Александр Иванович Панюшкин. Молодой, красивый, энергичный, всех помнящий, всем помогающий. Прошедшие операцию в нем души не чают: им стало лучше, они выздоравливают. Ожидающие смотрят на него как на будущего спасителя, ловят каждую его шутку и взгляд. Два-три раза в день он делает обход палат и коридоров. Его приход для страждущих– что появление солнца для зимовщиков на Севере. Обход – быстрый, тем не менее – он успевает увидеть все, услышать каждого. После осмотра, разговора, часто – просто взгляда на страждущего, доктор принимает решения – четкие, короткие, тем не менее – наполненные юмором и улыбкой. Его команда – второй хирург, медсестры, санитарки работают также четко и слаженно: все предписания шефа ловятся на лету и «железно» выполняются.
Первый осмотр меня в коридоре Александр Иванович (дальше – АИ) проводит тщательно: я должен занять какую-то полочку в его собственной классификации пациентов. Кажется мне, что его интересует не только болезнь, но и нечто другое: устойчивость психики и моральное состояние. Мы ведем почти светскую беседу «за жизнь», одновременно врач делает свое дело. Почти нет обычного простукивания рефлексов и укалывания иглой для определения чувствительности. Легкие чувствительные пальцы хирурга пробегают по позвоночнику.
– Здесь больно?
– Больно.
– А здесь?
– Не очень. А тут – очень-очень больно!
– Ну, понятно. Где это вы так повредили себя?
Я коротко объясняю АИ, что поднял тяжелый настил, спасая своих матросов во время шторма. О том, что корабль следовал на атомный полигон, что мы – «кузнецы ядерного щита Родины», я тогда и намекнуть не имел права. А то, что внешнее и внутреннее – «проглоченное» – облучение повреждает в первую очередь все суставы «опорно-двигательного аппарата» я и сам тогда не знал и не мог даже предположить…
Следуют короткие указания сестре, что и когда надо проделать с моим организмом, к чему готовить, что глотать, что измерять, какие анализы сделать. Через неделю должен выписаться больной «Х», и АИ распоряжается поместить меня туда. Сестра напоминает шефу, что это место зарезервировано для больного «Y».
– «Y» немного подождет, мы его положим вместо «Z», так будет лучше.
Между делом спрашиваю у АИ о докторе Цевьяне в Новосибирске, говорю, что меня прочили туда на лечение. Корпоративная солидарность действует, и Александр Иванович мягко объясняет:
– Это вам не нужно. Они там все чистые ортопеды и решают другие проблемы. Нам же, чтобы освободить нерв, не требуется потрошить всего человека: можно это сделать проще. Кстати, если ваши друзья знакомы с Владимиром Анатольевичем Шустиным, – попросите у него американские инструменты для операции: они тоньше отечественных, меньше придется выкусывать дужку позвонка, быстрее все заживет.
При очередном осмотре выясняется, что мне придется опять делать пневмомиелографию. Я содрогнулся и взмолился:
– Александр Иванович, может не надо? Мне ведь делали ее в Академии не так давно!
– Надо, надо. Вы же не хотите, чтобы я разрезал весь позвоночник в поиске дефектного диска?
Я этого вряд ли очень хочу. Но память о десяти попытках добыть мой родной ликвор на Лесном 2 заставляет меня трепыхаться дальше:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
