— Матушка, голубушка, не надо, а? — молила Аннет, когда Лидия, услышав голоса очередных визитеров, натягивала чепец. — Обойдутся! А денег хватит, дом продадим, сами переберемся в гостиничку.
— Цыц! Не твоего ума дело! — Лидия торопливо терла ладони над рукомойником. — Кто там пришел?
* * *
— Кто там пришел? — вдова потерла опухшие лодыжки, поднялась с кресла.
— Да кто ж еще? Опять эти… — Аннет презрительно поджала губы.
«Шампанского хочу! И в оперу!» — Женский визг прорвался сквозь закрытые ставни.
Прокряхтели мимо рессоры наемного экипажа. «Какая опера, милочка? Десять утра», — раздраженно ответил мужской голос. И точно в подтверждение сказанному загудело над Слободой бесстрастное «бооооммммм… оммммм» и захлебнулось безмолвием. Скрипнули петли входной двери. Механический дворецкий, сопровождаемый гостем, въехал в мастерскую. Черный дым змеился над полом.
— Жестянку все никак не смените. Чадит… Тьфу ты! — Гость густо кашлянул. — Что, не признали?
Обветренное лицо вошедшего походило на маску, да и сам он больше напоминал пробкового болвана, из тех, что десятками пылились на полках и торчали в давно ненужной витрине.
— Ты? Говори, зачем пожаловал? — Лидия сжала губы в тонкую ниточку, нервно затеребила ленты чепца.
— Хе, вспомнила, мать, — гость сморкнулся в ладонь и вытер пальцы об отрез шерсти, разложенный на столе. — Думал, что у тебя совсем трюм потек или каракатицы тебя оприходовали, а ты ничего еще — барахтаешься.
— Не мать я тебе. Чего надобно?
— Волну не гони — дело есть. Не разучилась животы кромсать? Мне многого не требуется — за час справишься. И еще часа три у тебя отлежаться придется, не обессудь, мамаша.
— Говори.
Лидия скупо цедила слова. Щеки ее побелели, а пальцы шарили по поясу в поисках кисета.
— Не шемонай попусту, мать. Вон табачок твой, на кресле валяется. Потом посмолишь. — Краснолицый откашлялся, харкнул на пол. Тут же загудел дворецкий, подъехал к плевку, втянул жижу в металлическое чрево. — А сейчас слушай сюда. Фасад мне надо сменить. Так, чтобы ни свои, ни чужие не признали. Осилишь?
— Да, — выдавила Лидия и повернулась к застывшей у окна Аннет: — Сходи-ка наверх, посмотри, как там…
— А ты, значит, все по-старому промышляешь, нижних облизываешь. Да ладно, не дергайся. В прошлый раз сфордевинделись и в этот раз сумеем. Только не затягивай, а то джину я мало прихватил, а на старых дрожжах далеко не уеду.
Лидия Ван-дер-Ваальс недобро прищурилась. Оглядела гостя с головы до ног. Коренастая, массивная фигура с тяжелым торсом и несуразно большими руками, почти квадратная голова, вывороченный нос и торчащие уши. Лидия потянулась пальцами к рябому лицу, коснулась подушечками кожи, побледнела, задышала часто… знакомо… страшно…
— Я хорошо сделаю. У меня приживается… Все приживается, только потерпи… Я хорошо… Как надо. Ложись на стол-то. Терпи.
— Быстрее только, а, — мутные бисерины пота выступили на лбу гостя, — быстрее.
— Хорошо сделаю… — Модистка Лидия Ван-дер-Ваальс охотно уступила место безумной перекройщице в розовом атласном чепце.
Стрекотали «зингеры». «…наперсток да челнок…» — белошвейки, уткнувшись глазами в работу, пели, раскачивались вперед-назад, точно не замечая происходящего. Наперсток защелкала пальцами, прижимая лапку к серому крепу. Каблуки хозяйских туфель застучали по доскам, заметалась тяжелая фигура по мастерской. Замелькали в быстрых пальцах то спицы, то острое лезвие, то толстая игла. Пыльный иконостас над этажеркой с кружевами равнодушно пялился черными зрачками святых. Лидия сорвала холодную лампадку, отбросила в сторону. Дворецкий немедля залязгал шестеренками, подбирая сор. Серебряную фольгу с оклада Лидия сдирала аккуратно, также аккуратно расправляла ногтем блестящий лист, еще тщательнее вставляла тонкие пластины в располосованные лезвием скулы, вдавливала под веки перламутровые чешуйки, стягивала ноздри тонким шнуром. Лопнул в кулаке модистки пузырь, потекла рыбья желчь по запястьям, забралась под рукава.
— Быстрее… Невтерпеж!
— Еще чуток. — Лидия втирала в кожу коричневое, вонючее и приговаривала, шевелила губами, — чуток, хорошо сделаю… хорошо…
Она очнулась не сразу. Сначала обмякло туловище, затем успокоились руки, и только потом, проморгавшись, Лидия сглотнула судорожно и произнесла спокойно, размеренно:
— Ну и славно. Теперь отдохни, синяки и опухлость скоро сойдут.
— На что похож-то? — Язык едва шевелился в растянутых губах.
— Доволен останешься.
— Выпить есть?
— Отродясь не водилось. — Лидия медленно, едва переступая ногами, направилась к лестнице.
— Брешешь. В прошлый раз рому наливала…
— То в прошлый… Когда было-то? — Ступеньки затрещали, соглашаясь с хозяйкой. Анисья в сотый раз завела бесконечное «белошвееееейки дооооолюшка»… Наперсток подхватила напев, чудно картавя.
— Заткнись, сука косая! — ногти заскребли по столешнице.
* * *
Давно, лет тринадцать назад, Наперсток с Анисьей, сообразив, чем теперь занимается хозяйка, испугались и собрались было бежать, но, уступив уговорам Аннет, остались ненадолго, а затем и вовсе привыкли. Старая полька слепо шарила по полкам, ругалась по-своему, царапаясь о шершавую поверхность китовых шкур или об острые иглы сушеных морских ежей. Наперсток, хихикая, нанизывала бисер на хрупкие рыбьи скелетики, чтобы Лидия могла вставить заготовку в бедро светской бездельницы, или расшивала шелковой гладью обрезки вонючей рыбьей кожи — дорогие содержанки желали изумлять капризных любовников.
Слава о Шальной Лидии — перекройщице распространялась быстро. Городские щеголихи, озираясь, поднимались на широкое крыльцо, чтобы за приличную мзду получить желаемое. Лидия ощупывала тела, подбирала нужное — кому нитку суровую, кому бронзовый обруч, кому рыбью косточку, крабий панцирь или оловянный штырек. Бледных, но довольных модников забирали слуги, укладывали на подушки мобилей, развозили по домам. Лидия Ван-дер-Ваальс — модистка приобрела репутацию страшную и непререкаемую, о ней шептались в богемных салонах, говорили вполголоса в гостиных, сплетничали за кулисами. Швейные машинки стрекотали, щелкали челноки, лилась песня белошвеек, но уже не только креповые и фильдеперсовые полотна раскладывались на столах, и по ночам Наперсток, мутно улыбаясь, отмывала портняжные ножницы спиртом от бурых пятен. «Лидия Ван-дер-Ваальс. Модистка» — табличка, натертая ловкими руками Аннет, тускло переливалась над входом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
