Представители СССР убеждались, что Троцкий не намерен свертывать оппозиционную деятельность. Это стало особенно очевидно в связи с его требованием выполнить данное на корабле обещание, что в Турцию будут отпущены находившиеся в ссылке его секретари Познанский и Сермукс. Однако генеральный консул Минский через несколько дней известил, что из Москвы получен отрицательный ответ.[1147]
Вскоре консул получил распоряжение о выдворении Троцкого и 5 марта потребовал, чтобы он с семьей покинул «советскую территорию». Тот ответил протестом, сказав, что не имеет особого желания оставаться в консульстве, но не намерен поступаться безопасностью своей семьи.[1148] Переезд в гостиницу на длительное время был невозможен как по финансовым соображениям, так и в силу возможной опасности для жизни: Стамбул был наводнен белыми эмигрантами, которые в своих печатных органах давали понять, что не прочь были бы поквитаться с тем, кого считали одним из главных виновников своего изгнания. Но реальными действиями угрозы не подкреплялись, и Троцкому было ясно, что опасность минимальна, хотя и не исключена со стороны какого-нибудь бывшего офицера, находившегося в состоянии депрессии.
Один из сотрудников консульства, когда-то служивший в Красной армии под началом Троцкого (его фамилию Наталья Ивановна, вспоминавшая те дни, не помнила), помог снять небольшую виллу на острове Принкипо — главном острове архипелага Принцевы острова в Мраморном море по соседству со Стамбулом. Со второй половины XIX века Принкипо стал местом летнего отдыха зажиточных жителей крупнейшего города Турции. Остров отличался спокойствием и умиротворением. Не разрешалось даже пользоваться автомобилями.
Удобство найденной виллы состояло и в том, что находилась она на отшибе, но недалеко от пристани, и посетителям было легко к ним добираться. Этот просторный трехэтажный особняк на холме принадлежал одному из бывших сановников Турецкой империи Иззет-паше. Вилла пришла в запустение, и хозяин с радостью сдал ее в аренду за незначительную плату.
Несколько дней, пока на вилле шел ремонт, Троцкие жили в гостинице «Токатлиян» в Пера — деловом и культурном центре города, откуда 6 марта Лев Давидович телеграфировал М. Пазу: «Бесплатно проживаю в гостинице. Ищу жилье».[1149] Консульские работники были еще настолько любезны (естественно, по распоряжению свыше), что оплатили проживание сталинского оппонента.
Восьмого марта 1929 года Троцкий был перевезен на Принкипо, перед этим передав еще один протест, имевший опять-таки значение только в качестве фиксации события и средства напомнить советским чиновникам о непримиримом отношении изгнанника к их руководству.[1150] Изгнание из консульства означало, что разрыв Троцкого с властными кругами СССР стал почти полным, хотя, как он полагал, еще не окончательным.
С первых недель пребывания в Турции Троцкий получал огромную корреспонденцию. Голландец по происхождению и француз по месту жительства и ментальности Жан ван Хейженоорт, два года исполнявший обязанности секретаря Троцкого на Принкипо, рассказывал, что каждое утро почтальон привозил огромную почту. «Письма, газеты, книги, пакеты с документами поступали со всего мира. Мы открывали все пакеты прежде чем передать их Троцкому, но письма не вскрывали, так как в это время техника убийства, как мы полагали, не включала возможности запечатать смертоносное оружие в небольшой конверт. Каждый день приходили письма от эксцентричных, не вполне нормальных людей: некоторые цитировали Библию, другие рекомендовали Троцкому, как сохранить здоровье или спасти душу».[1151]
Были среди авторов люди, не являвшиеся эксцентриками, но и не представлявшие себе взглядов и намерений Троцкого. Летом 1929 года пришло письмо от Сирила Клеменса, сына знаменитого американского писателя Марка Твена, подлинное имя которого — Сэмюэл Клеменс. Клеменс-младший предлагал Троцкому стать почетным вице-председателем Общества Марка Твена. Все бы ничего, но письмо было напечатано на бланке этого общества, где значились имена тех, кто уже входил в когорту «посвященных». Среди них значилась и фамилия почетного председателя общества — его превосходительства Бенито Муссолини, премьер-министра Италии и вождя итальянских фашистов, которого Троцкий как убежденный коммунист считал заклятым врагом.[1152] На это письмо Троцкий из предусмотрительности не ответил, считая нецелесообразным объявлять о своем отношении к дуче.[1153]
В январе 1931 года к Троцкому приехала старшая дочь Зинаида Волкова с четырехлетним сыном Севой (Всеволодом). Зина, как и ее мать А. Л. Соколовская, удивлялась, что советские власти выпустили ее к отцу — злейшему сталинскому врагу. Но резоны властей нетрудно угадать — в Ленинграде с бабушкой оставалась старшая дочь Зинаиды от первого брака с Захаром Моглиным семилетняя Саша, ставшая заложницей. Разрешению на выезд к отцу предшествовал краткий арест Зинаиды,[1154] но через несколько дней она была выпущена. Сталин, видимо, счел более выгодным отправить ее за рубеж.
Зина болела туберкулезом легких, и родные надеялись послать ее из Турции в одну из европейских стран для квалифицированного лечения. Пока же она, почитавшая отца, стремилась оказать ему помощь в делах. Подозревая, что из этой затеи ничего путного не выйдет, Троцкий все же дал дочери несколько заданий. Отнесясь к ним как к скучной повинности, Зинаида только мешала в работе, давая непрошеные советы. Будучи человеком с трудным характером и неуравновешенной психикой, она к тому же отличалась рассеянностью, и вскоре ей перестали давать поручения, что вызвало новые обиды. Отношения с дочерью быстро ухудшились.
В качестве временного решения Зинаиду устроили в туберкулезный санаторий под Стамбулом, но лечение не давало видимых результатов. В конце концов Зину забрали из санатория, и домашнее напряжение возобновилось.
Не соответствуют истине, однако, измышления российского автора А. Эткинда, будто «главная беда» Зины состояла в «инцестуозной любви» к отцу. Этот автор, познакомившийся в Хотонской библиотеке с письмами Зинаиды из Германии к отцу и Н. И. Седовой, сделал произвольные выводы. «Эта инцестуозная любовь, — заявляет Эткинд, — трагическое влечение к собственному родителю… живет в глубинах подсознательного, а выходит оттуда только у детей и психических больных. Даже на пике бреда Зине не просто признаться в своем влечении, тем не менее диагноз был очевиден, и в нем не сомневался даже Троцкий, потому и отправил дочь именно к психоаналитику».[1155] Увы, невзыскательный автор книги (название которой не имеет никакого отношения к данному сюжету) не просто дал письмам Зинаиды необоснованное толкование. Его утверждение, что Троцкий якобы не сомневался в ее «инцестуозной любви», не подтверждается ни единым документом и остается на совести Эткинда.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
