Но лишь сейчас Антуанетта заметила то, чего не было раньше: прямоугольник света, словно золотая дверь, возник среди странных наслоений, покрывающих «Ностальгию по Бесконечности». Прошел лишь миг, но этого оказалось достаточно, чтобы нечто выскользнуло оттуда. Пламя, вырвавшееся из дюз шаттла, выхватило из темноты ступенчатый хребет аркбутана.[64] Шаттл скользил в стробоскопических вспышках своих двигателей, и его черная тень ползла по обшивке корпуса, чешуйчатой, как кожа ящерицы.
«Что насчет Волков, Фелка?»
(Все, Клавейн. По крайней мере — все, что я узнала. Или все, что Волк позволил мне узнать.)
«Возможно, это неполная картина. И даже не ее фрагмент».
(Понимаю. Но, думаю, это все-таки стоит тебе рассказать.)
Это не просто война против разума. Война — это только часть, только деталь колоссальной программы космического управления, в которой уже появились сбои. Хотя цель Волков казалась очевидной, они отнюдь не пытались очистить Галактику от разума как такового. То, что они делали, скорее напоминало расчистку леса, после которой остаются лишь молодые деревца и поросль, чем выжигание под пашню. Они оставляли несколько аккуратных язычков пламени, но не тушили его вовсе.
Подумай об этом, продолжала Фелка. Существование Волков — это разгадка одной вселенской тайны. Оно объясняет, почему люди почти одиноки во Вселенной; почему в Галактике так редко встречаются иные цивилизации. Почему порой человечество кажется причудой статистики, случайностью, которая нарушила закономерности безжизненного космоса. Что формирование разума, формы жизни, использующие инструменты — такая удивительная редкость. Что Вселенная существовала несчетные миллиарды лет, прежде чем такое явление стало возможным. Вера в уникальность человечества продержалась до рассвета космической эры. Покинув пределы Земли, исследователи начали искать следы других культур в ближайших планетных системах. Все шло к тому, что техногенные цивилизации должны быть достаточно обыденным явлением. Но по какой-то причине все эти цивилизации погибли.
Свидетельства указывают на то, что гибель наступала в определенный промежуток времени, незначительный по сравнению с продолжительностью циклов эволюционного развития видов — не более чем несколько веков. Похоже, он приходился на тот период, когда цивилизация делала первые серьезные шаги в межзвездное пространство.
Другими словами, находилась примерно на той же ступени развития, на какой находится сейчас человечество — раздробленное, раздираемое мелкими дрязгами, но по-прежнему представляющее собой единый вид.
Стоит ли удивляться, продолжала Фелка, что из этих предпосылок логически вытекает возможность существования чего-то подобного Волкам — или Подавляющим, как их называют некоторые их жертвы. Это — почти неизбежность, обусловленная развитием и гибелью разумной жизни. Стаи безжалостных машин-убийц, которые прячутся в межзвездном пространстве и на протяжении веков терпеливо ожидают появления нового разума…
На первый взгляд, это кажется бессмысленным. Если разум по каким-то причинам необходимо уничтожать — почему уничтожить его в зародыше? Разум — производная жизни; жизнь — кроме очень редких и экзотических ее разновидностей — зарождается из обычного химического состава при соблюдении определенных условий. Если разум — зло, почему не сделать невозможным его возникновение, вмешавшись в цикл развития?
Есть тысячи способов сделать это, особенно действуя во временном масштабе Вселенной. Можно начать с процесса образования планет: аккуратно разрушать водовороты облаков срастающейся материи, которые собираются вокруг молодых звезд. Сделать так, чтобы планеты формировались на орбитах, где невозможно появление воды. Или допускать формирование только очень тяжелых или очень легких планет. Можно вышвыривать небесные тела в холод космического пространства или кипящие недра материнских звезд.
Можно отравить планеты. Для этого достаточно слегка нарушить соотношение элементов в их оболочках — каменных, водяных, воздушных. Тогда условия для формирования определенных видов органической химии станут неблагоприятными. Можно добиться того, что химические соединения определенной сложности станут хронически нестабильными — это полностью исключает появление сложной многоклеточной жизни. Можно поступить проще — непрерывно подвергать миры кометной бомбардировке. Наконец, можно воздействовать на сами звезды, на орбитах которых способна зародиться жизнь. Заставить их сжигать свои планеты в массивных коронарных вспышках или отбрасывать их в длительные ледниковые периоды.
Даже если ты опоздал; даже если тебе пришлось признать, что жизнь зародилась и эволюционировала; даже если возник разум и появились технологии — еще не все потеряно.
Выход есть всегда.
Ни одна цивилизация не переживет столкновения со сверхплотными черными дырами. Можно сталкивать нейтронные звезды, пока они не уничтожат друг друга в стерилизующих потоках гамма-лучей. Струи плазмы из сдвоенных небесных тел — это настоящие орудия направленного действия: такой огнемет бьет на расстояние в тысячи световых лет…
И даже если это было бы невыполнимо или нежелательно, жизнь можно истребить грубой силой. И тогда единственная цивилизация — цивилизация разумных машин — могла бы беспредельно господствовать в Галактике в течение многих миллионов лет, время от времени уничтожая очаги зарождения органической жизни.
«Но они здесь не для того», — сказала Фелка.
(Тогда для чего?) — спросил Клавейн.
«Из-за кризиса. Кризис, который разразится в далеком будущем Галактики, через три миллиарда лет. По правде говоря, не так уж и много.
Всего-навсего тринадцать оборотов Галактической спирали. Прежде чем сошли ледники, ты мог ходить по пляжу Земли и собирать осадочный камень, возраст которого превышал три миллиарда лет.
Тринадцать оборотов Галактики. В масштабах Вселенной — это ничто».
(Кризис?) — переспросил Клавейн.
«Столкновение», — произнесла Фелка.
Глава 38
Миновав обещанные пятьсот километров, Антуанетта покинула мостик. Корабль вполне мог позаботиться о себе в течение трех-четырех минут, пока она попрощается со Скорпио и его отрядом.
Антуанетта вошла в огромный ангар, уже разгерметизированный, легко распахнув внешний люк. Первый из трех шаттлов уже стартовал, и голубые кисточки пламени, вырывающиеся из его дюз, уже выписывали дугу, скользя к сверкающему скопищу огней. Следом за ним двигалась пара «трайков». Второй шаттл транспортировали к люку при помощи гидравлического подъемника, который обычно использовался для перемещения крупногабаритных грузов.
Скорпио, полностью пристегнувшись, сидел в кабине «трайка», возле третьего шаттла. Перелет в трюме «Штормовой Птицы» действительно позволил сэкономить топливо, а значит — оставить больше места для брони и вооружения. Доспехи человека-свиньи были украшены разноцветными щитками и зеркальными заплатами, от которых рябило в глазах. Рама его трицикла скрывалась под напластованиями брони и тупыми рылами реактивных орудий и лучевиков, торчащих во все стороны. Из-под седла трицикла выполз Ксавьер — он только что последний раз проверил все системы и отсоединял свой электронный блокнот от диагностического порта. Выпрямившись, он с довольным видом поднял большой палец и похлопал Скорпио по бронированной спине.
— Похоже, ты в полной готовности, — заметила Антуанетта. Сейчас все разговоры велись через основной коммуникативный канал скафандров.
— Ты могла бы и не подставляться, — отозвался человек-свинья. — Но, раз уж до этого дошло, грех не сэкономить топливо.
— Я тебе не завидую, Скорпио. Я знаю, сколько ребят ты потерял.
— Они солдаты, Антуанетта, — свин щелкнул тумблером, и на приборной панели вспыхнула радуга дисплеев, цветных шкал и решеток прицелов. — Причем не мои, а наши.
Подъемник доставил второй шаттл к люку и выронил его в открытый космос. Вспышка двигателей окрасила броню Скорпио в ярко-голубой цвет.
— Послушай, — сказал он. — Имей в виду одну тонкость. Если бы ты знала, что такое быть «свиньей» в Малче, то не видела бы в сегодняшней истории никакой трагедии. Многие из этих ребят могли давно отправиться на тот свет. Но они живы, потому что подписались на этот крестовый поход. Мне кажется, они по гроб жизни обязаны Клавейну. Без вариантов.
— Это не значит, что они обязаны умереть сегодня.
— Ну, кто-то погибнет. Клавейн всегда знал, что без потерь не обойтись. И мои ребята тоже знали, на что идут. Мы не взяли без потерь ни одного квартала в Городе Бездны. Большинство вернется. С орудиями. Мы уже почти победили, Антуанетта. Когда Клавейн заткнул ту пушку, для Вольевой война закончилась. — Скорпио звонко опустил затемненный щиток шлема. — Так что мы уже не воюем. Так, зачищаем территорию.
