военную силу для вторжения в Афганистан, существует доказанная склонность, "готовность использовать военную силу для вторжения и принуждения других стран", которая "может быть применена и в других местах".
К началу 1988 года, когда новое мышление Горбачева становилось все более четким руководством для советской политики, министр обороны Фрэнк Карлуччи все еще подписывал отчет, в котором утверждалось, что в прошлом году "советская кампания по связям с общественностью активизировалась, чтобы якобы изобразить новую советскую приверженность миру". Более того, "несмотря на этот "новый облик", Москва продолжает наращивать вооружения и расширять свое политическое и военное влияние везде и всегда, где только представится возможность". Где? Когда? «Хотя трудно найти недостатки в риторике Горбачева», - продолжает Карлуччи. Это, надо заметить, было написано после таких поддерживающих действий, как заключение договора INF и объявление о выводе советских войск из Афганистана. Хотя Карлуччи, по крайней мере, отбросил спекулятивное утверждение Вайнбергера о том, что советская военная доктрина продолжает заявлять о победоносности ядерной войны, он сделал это с запозданием: "Недавние советские декларативные заявления, похоже, отвергают ранее принятые ими концепции ведения ядерной войны, отказываясь от упреждающей ядерной стратегии", но он утверждал, что Соединенные Штаты "не видели, однако, соответствующих изменений в советской военной позиции". Более того, было сказано, что это изменение "соответствует их новому "мирному наступлению"" - с пренебрежительным намеком на то, что его следует если не игнорировать, то сбрасывать со счетов. "Независимо от заявленных намерений Горбачева", - заключил он, - американские "политические решения должны приниматься в свете этих растущих [советских военных] возможностей. Намерения могут быстро измениться". Даже к 1989 году, когда Советский Союз объявил об одностороннем сокращении сил в целом и в Восточной Европе, выводе войск из Афганистана и других шагах, министр Карлуччи все еще подчеркивал "осторожность" и утверждал, что "нет никаких доказательств того, что Горбачев и его союзники откажутся от коммунизма или стремления расширить советское влияние", и говорил, что "мы должны руководствоваться реализмом, а не принимать желаемое за действительное". Подготовка к обеспечению безопасности должна основываться не на декларациях Кремля, а на реальных военных возможностях СССР".
Первый из новой ежегодной серии несекретных публикаций Joint Military Net Assessments (заменившей прежнюю ежегодную публикацию Объединенного комитета начальников штабов (ОКНШ) "Военное положение США"), дополняющий ежегодные отчеты министра обороны, выпущенный в июне 1989 года, был прямолинеен в том, что "последние тенденции в советской риторике подразумевают постепенное, но фундаментальное изменение в доктрине и стратегии, переход от позиции, требующей подавляющего военного превосходства, к позиции, подчеркивающей оборонительную достаточность". Тем не менее, JMNA отметила, что требуется больше времени, "прежде чем делать окончательные выводы о советских намерениях", и повторила давно ставшее стандартным утверждение о том, что Советский Союз располагает "силами, значительно превышающими те, которые могут потребоваться для обороны".
Документы по связям с общественностью также постепенно претерпели осторожные изменения. Советская военная мощь" с 1986 по 1989 год продолжала делать сильный акцент на "угрозе". Лишь в сентябре-ноябре 1989 года номер этого года отказался от подзаголовка "Оценка угрозы" и заменил его "Перспективы перемен". Обсуждение советской военной доктрины серьезно отставало и просто игнорировало и косвенно отрицало происходящие важные изменения. Кстати, советское Министерство обороны прекратило параллельную публикацию "Откуда исходит угроза миру" после выхода ее в 1987 году.
Таким образом, к концу 1989 года стратегические отношения претерпели важную, но постепенную трансформацию. Межконтинентальный стратегический баланс был очень стабильным, и как недавние американские опасения по поводу "окна уязвимости", открытого советскими МБР, так и советские опасения по поводу нового "окна уязвимости", созданного американской СОИ, отступили. Стратегические силы обеих сторон были слишком велики и имели характеристики, склоняющие к поддержанию гонки качественных вооружений, но переговоры по СНВ обещали, по крайней мере, ограничить и смягчить конкуренцию стратегических вооружений. На европейском театре военных действий силы СССР и Варшавского договора сокращались, а новые переговоры по ДОВСЕ были на пути к созданию баланса сил между двумя альянсами, который эффективно устранил бы существовавшую ранее в Варшавском договоре предрасположенность и способность к быстрому наступлению на запад в случае войны.
Таким образом, стратегические отношения "приручались". В более общем плане, по крайней мере, появились признаки постепенного движения к созданию некоторых элементов общего режима безопасности, в частности, нескольких двусторонних американо-советских стратэгических и многосторонних европейских мер по укреплению доверия и безопасности. Более того, прогресс во всех этих областях был достигнут благодаря действиям, предпринятым по инициативе Горбачева.
Затем произошла внезапная революция 89-го года в Восточной Европе. Хотя она и обнадеживала на будущее, ее непосредственным следствием стало разрушение основ тщательно рассчитанного баланса союзов в Европе.
Рассматривает ли Союз последствия революционных изменений в Восточной Европе как подрывающие его стремление к общей безопасности?
На пути к общей безопасности: 1990-91 гг.
Михаил Горбачев больше не контролировал ситуацию, и в 1990-91 годах он, как и Запад, скорее реагировал на события, чем управлял ими. Тем не менее, хотя Горбачев пришел к выводу, что ему придется пойти на тактические уступки растущей внутренней оппозиции в ходе внутренней экономической и политической перестройки, он продолжал добиваться новых стратегических отношений с Западом.
Самым непосредственным решением в конце 1989 года было не сопротивляться свержению коммунистических правительств в Восточной Европе. Следующим шагом стало удовлетворение желания Чехословакии и Венгрии о выводе всех советских войск из этих стран, что было быстро согласовано в феврале и марте 1990 года и должно было быть завершено к концу июня 1991 года. Польша позже - после воссоединения Германии с подтверждением существующих восточных границ - решила, что она также желает, чтобы советские войска ушли, и соглашение в октябре 1991 года привело к выводу войск к октябрю 1992 года. Восточная Германия формально вышла из Варшавского договора в 1990 году накануне своего слияния с Федеративной Республикой, и было решено, что советские войска в восточной Германии будут выведены к концу 1994 года. После некоторых частичных шагов, сам Варшавский договор был распущен 1 июля 1991 года.
Одним из последствий быстрой эрозии и распада Варшавского пакта в 1990-91 годах стало то, что уровни сил отдельных стран, уже установленные в ходе переговоров по ДОВСЕ, больше не представляли собой баланс равных сил между НАТО и противостоящим альянсом. Москва, которая контролировала до двух третей обычных вооружений в Европе, теперь будет контролировать не половину, как предполагалось в 1989 году, а лишь около трети военных сил между Атлантикой и Уралом. Однако Горбачеву и Шеварднадзе удалось удержать переговоры, которые привели не только к ДОВСЕ (и дополнительным МДБ, включая создание Центра по предотвращению конфликтов
