Его голос сделался суровым Я приподнял бровь, а он бросил быстрый взгляд в сторону окна. Я понял, что Эбрукс или Кеси рядом и могут нас слышать. Я по возможности бесшумно поднялся на ноги.
— Да, сэр, — подтвердил я. — Я буду стараться, сэр.
— Да. Будешь. Потому что это последнее предупреждение, которое ты получаешь от кого бы то ни было. И когда бы я ни оказался здесь в следующий раз, я ожидаю застать тебя на месте и выглядящим как положено рядовому. Доброго дня.
— Да, сэр.
После этого Спинк ушел. Снаружи начался легкий летний дождь. Я понимал, что Спинк сделал мне выговор напоказ, но принял его слова близко к сердцу. Да, я долго колебался на грани, но теперь вновь вернулся к безопасной жизни сына-солдата. И я буду делать больше, чем просто тянуть лямку. Я вспомнил Горда и то, как тщательно он следил за кадетской формой, несмотря на полноту. И я справлюсь. Да, это потребует усилий, но солдатская участь вообще нелегка. И нет причин, по которым я не могу надеяться на продвижение по службе. Я неплохо справляюсь с обязанностями кладбищенского сторожа. Полковник Гарен так и сказал. Я могу заработать себе нашивки, а то и больше.
Я заметил Эбрукса, слоняющегося у навеса Утеса, и окликнул его, когда Спинк скрылся за завесой дождя.
— Все прошло не так плохо, как я думал, — сообщил я ему, стараясь, чтобы мой голос звучал так, словно я только что получил выговор от начальства. — На самом деле он сказал мне почти то же, что и Кеси. Нужно быть достойным полка, и все такое.
— Да, я слышал. И знаешь, Невар, он прав. Для полка здесь настали нелегкие времена, и кое-кто с нетерпением ждет перевода в другое место — пусть даже с позором. Но остальные помнят прежние дни, и, если мы хотим покинуть Геттис, мы должны сначала протянуть дальше дорогу. Чтобы, уходя, мы могли сказать: да, это было непросто, но мы справились.
Я посмотрел на грубого, простоватого Эбрукса и вдруг обратил внимание, что, хотя его рубашка и в пятнах, она настолько чиста, насколько этого можно было добиться. Он был чисто выбрит и причесан. Конечно, до настоящего солдата каваллы он недотягивал, но сейчас он стоял перед знатным, учившимся в Академии сыном-солдатом и выглядел в куда большей степени военным, чем я. Я устыдился и даже позавидовал ему.
— Жаль, что я не застал этот полк в лучшие времена и не узнал его, как вы, — признал я.
Он горько усмехнулся.
— Невар, в лучшие времена тебя бы не приняли на службу. Это звучит резко, но это так. Но ты пришел в Геттис и присоединился к нам. Постарайся этим воспользоваться. Будь достоин нашего прошлого, а не тяни нас вниз еще глубже. Проверка начнется не раньше чем через десять дней. Приведи себя в порядок. Едва ли мы можем рассчитывать на поощрение, пока не достигнута наша главная цель, но мы хотя бы должны постараться избежать порицания.
— Ты имеешь в виду Королевский тракт? Мне казалось, его должны строить заключенные.
— Да, лопатой и киркой машут они. Но наши разведчики и инженеры должны все для них разметить, распланировать и сказать, что необходимо для работы и как быстро она может быть сделана.
— А они не справились?
Он посмотрел на меня.
— Ты ходишь в лес, словно это самое обычное дело, Невар. Уж не знаю, как тебе удается. Но для всех остальных… ну, кнуты и угрозы могут заставить заключенных работать, только толку от этого почти нет. Полковник Гарен тут кой-чего выдумал. Ром. И настойка опия. Ума не приложу, как ему это в голову пришло. Напоить или одурманить кучу каторжников и дать им топоры — вот вам готовый способ заработать неприятности. — Эбрукс дернул плечом. — Но я слышал, это сработало. Пьяные слишком тупы, чтобы бояться. Некоторые становятся мрачными или упрямыми, но человек с кнутом или ружьем может любого убедить взяться за работу, что бы там ни творилось у него в голове. Они начали рубить эти чудовищные бревна и вывозить по частям. Словно муравьи, пытающиеся по крошке унести буханку хлеба, как сказал мне один из охранников, но это лучше, чем стоять на месте. Однако, даже надравшись как следует, мало кто может работать там больше часа, и охрана вынуждена пить не меньше, чем каторжники. Если подумать, косить здесь траву — одно удовольствие.
Я оцепенел. Дорога может двигаться дальше. И я сам подсказал полковнику, как это сделать. Гарен показался мне честным человеком. Возможно, он не сошлется на меня как на автора идеи, но, полагаю, к концу лета у меня на рукаве будет одна, а то и две нашивки. С этим предвкушением столкнулось болезненное чувство, что я предал лес и древесную женщину. Я указал захватчикам способ бороться с магией. Они будут рубить по часу, по одному дереву зараз, пока не пройдут прямо через сердце леса и его народа. Я предал спеков так же, как некогда предал гернийцев, приказав танцорам Пыли рассеять вокруг чуму. Меня затошнило от одной мысли.
— Ты побледнел. Болеешь? — спросил Эбрукс.
— Похоже на то, — пробормотал я.
— Ладно, у меня еще есть работа. Увидимся позже.
Он торопливо пошел прочь. День клонился к вечеру, поэтому Эбрукс вернулся к своей работе, а я — к своей. Часть шестов покосились, и я принялся их укреплять. Жаль, что я не мог просто перестать думать и полностью посвятить себя этой незамысловатой работе. Почему моя жизнь не может быть такой же простой, как у Эбрукса? У него были обязанности, он их выполнял, ел, пил пиво и отправлялся спать. Почему я не могу жить так же? Ответ был мне известен — потому что живу иначе. Добравшись до последнего шеста, я немного постоял рядом с ним, глядя на темную громаду леса. Затем поднялся по склону холма и углубился в него.
Войдя в молодой подлесок, я попытался вспомнить, каким пугающим и гнетущим он показался мне поначалу. Теперь это казалось мне странным сном. Я шагал все дальше, пытаясь вспомнить, где пробегала Оликея, и проследить свой ночной путь. Это казалось мне еще более странным сном. Спинк, письмо, советы Кеси и Эбрукса призвали меня к долгу и собственной жизни. Как я мог даже подумать, что брошу Ярил и допущу ее брак с Колдером Ститом? Как я мог воображать, что сорву с себя одежду и убегу в лес, чтобы жить со спеками?
Сумерки уже гасли, когда я нашел разбросанную одежду и сапоги. Собрав все в кучу, я вдруг обратил внимание на то, какими потрепанными и вонючими были мои вещи. Потрескавшаяся кожа сапог посерела; я уже забыл, когда в последний раз их чистил. Я поднял штаны — они сморщились и обвисли, издевательски повторяя очертания моих ног и зада. Завтра, вне зависимости от прочих обстоятельств, я отправлюсь в город и постараюсь добыть у интенданта новую форму, даже если мне придется просто попросить на нее ткани и нанять Эмзил. Мысль о том, чтобы обратиться к Эмзил за помощью, напомнила мне, что теперь она живет в доме Спинка. А он собирался рассказать Эпини, что я жив и нахожусь в Геттисе. Я и страшился, и предвкушал встречу с кузиной. Перекинув старую одежду через одну руку и взяв сапоги в другую, я уже повернулся и пошел обратно, когда от дерева внезапно отделилась тень. Передо мной встала Оликея.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
