— Я думаю, что остался бы с солдатами, сэр. Макартур резко повернулся и снова принялся вышагивать по кабинету.
— В таком случае вы набитый дурак. Неисправимый романтик и идиот. Как и все остальные. — Дэмон никак не отреагировал на эти слова. — В жизни происходят роковые, непредвиденные случайности, имеющие неизмеримо большее значение, чем моральное состояние полка или даже судьба армии… — Выпятив нижнюю челюсть, такую же острую, как и его нос, Макартур сжал зубами черенок трубки. — Ну что ж, я полагаю, это все.
Дэмон рывком поднялся и отдал честь. Генерал небрежно ответил. Сэм зашагал через комнату. Когда он подошел к двери, Макартур окликнул его. Он повернулся:
— Да, генерал?
— Натаскайте их, Дэмон. Погоняйте их как следует. Время имеет существенное значение.
— Сэр, я надеялся, что они получат настоящий отдых, так как…
— Это исключено. Планы не позволят.
— Слушаюсь, сэр. Если это необходимо…
— Это необходимо. Поверьте мне, совершенно необходимо. — Макартур продолжал стоять у окна, не сводя глаз с Дэмона. — Натаскайте их… Ведь вы, Дэмон, опытный солдат, не так ли? — добавил он странным предостерегающим тоном.
Посмотрев на главнокомандующего, Дэмон ответил не сразу.
— Трудно сказать, генерал, — наконец медленно произнес он. — Я не знаю, хороший я солдат или нет.
Макартур улыбнулся — горькой, невеселой улыбкой — и жестом отпустил его. Дэмон спустился в вестибюль со смешанным чувством облегчения, обиды, негодования, радости и уныния. В гостиной он увидел сгорбившегося над пустым бокалом Бена.
— Ну, как обстановка? — спросил Бен. Дэмон, надув щеки, ответил:
— Неопределенная. Весьма неопределенная.
— Не слишком понятно. Тебя освободили от должности?
— А знаешь, вполне могло произойти и это.
— Что же ты натворил, сорвал кокарду с его фуражки! Дэмон плюхнулся в стоявшее напротив кресло и вздохнул.
— Я только сказал ему, что он не должен был уходить от своих солдат с Батаана.
— Боже милостивый! А зачем, собственно, тебе это понадобилось? Я ведь тоже связан с тобой, об этом ты подумал? — Они рассмеялись, Бен жестом подозвал официанта. — У тебя такой вид, будто тебе повстречалось привидение.
— Нет, никаких привидений.
— Ну, так как же наши дела?
— Штормовые сигналы. Новая операция.
Широко раскрыв глаза, Бен медленно почесал голову.
— Ты шутишь.
— Боюсь, что нет.
— Какие части? Неужели наша дивизия?
— В том-то все и дело.
— Боже! Нет покоя бедным грешникам. — Они посмотрели друг другу в глаза долгим, пристальным, многозначительным взглядом. Затем Бен сказал:
— Что ж, давай повеселимся хоть сегодня… Что будешь пить? Джип здесь, э-э… просто как огонь.
— Вот и отлично! Сейчас самое время отведать его.
Бар «Виктория» был битком набит военными в форме армии нескольких стран. Панели, покрывавшие стены, были такими темными, что зал казался погруженным за линию горизонта из черного, как смоль, дерева; стены были расписаны видами пустыни и джунглей; из лабиринта листьев и переплетенных лиан на посетителей смотрели кенгуру, пушистые сумчатые, медведи, горные валлаби, большие сумчатые крысы.
— Обрати внимание на этих сумчатых, — заметил Бен. Ну и хитрецы: все запрятали в сумки, никакого тебе впечатления.
— Но ведь это только! у особей женского пола.
— Да у них и у мужских особей тоже все шиворот-навыворот.
Им подали заказанные напитки, и они подняли стаканы.
— За «Саламандру»!
Странным казался этот мир. Где-то там, на полуострове Хуон, солдаты еще сражались, шлепали по непролазной грязи, с отчаянием всматривались в колючие непроходимые заросли и на веки вечные проклинали джунгли. А здесь, на верхнем этаже, в одиночестве сидел в своем кабинете главнокомандующий, внимательно рассматривая карты и планы, мрачно размышляя о некомпетентных и мстительных начальниках в Вашингтоне и, что очень вероятно, о достойном сожаления недостатке преданности со стороны подчиненных; и здесь же, в этом и подобных ему барах, смеялись, спорили и пили больше, чем нужно, другие солдаты и женщины…
Дэмон вздохнул. Итак, он станет генералом. Если, конечно, Макартур не отправит его домой до этого. Как странно. В тысяча девятьсот двадцать четвертом, тридцать первом, тридцать восьмом годах это казалось ему немыслимым, не виделось даже в самых нереальных, самих тщеславных снах. Тем не менее он не испытывал в связи с этим никакого подъема. Разумеется, он был счастлив, потому что сидел здесь имеете с Беном, живой, невредимый, с обостренными чувствами, так остро воспринимая все окружающее. Но над всем этим в его сознании витало воспоминание об ужасной картине обширного кладбища в Моапоре, о могильном мраке длинных госпитальных палаток, о грудах снаряжения и запасов, гниющих на заболоченных просеках и полянах и Кокогеле, о дивизии, расположившейся палаточным лагерем на холмах позади залива Девой и с трудом пополняющей свои ряды молодыми парнями из Бруклина и Биг-Спринга, из Салипаса и Флетчер-Лендинга, парнями, которые не умели бесшумно проползти двести футов или быстро снять со спины и взять наизготовку оружие в темноте… Сидя здесь, в этом прокуренном шумном зале, и слушая Бена, рассказывающего ему историю о необычайно хитрых уловках Джексона в Мельбурне, с помощью которых он вывел с судна на берег ротного пса по имени Гогарти, Дэмон ощутил в душе старую, давно забытую боль: это огромное, рискованное предприятие, означавшее бессмысленную трату сил и материальных ценностей, несущее страдания, горе и разрушения, и теперь, в эту минуту, готовится снова увлечь его за собой и швырнуть в огнедышащую утробу войны… Да, он здесь, в этом дурацком шумном и уютном австралийском баре. Его рука, вот она, сжимает стакан, скользкий и холодный; сердце его бьется уверенно, успокаивающе; по его рукам и ногам разливается приятное тепло от алкоголя. Он жив, его плоть настойчиво и неразумно требует своего, а время торопится к своему концу…
Бен закончил свой рассказ: собака и Джексон, переодетый в австралийского докера, были разоблачены и задержаны. До сознания Дэмона начал доходить голос сидящего поблизости человека — британца, в этом голосе звучал авторитет двух минувших гордых и славных столетий.
— Лавочники, изобретатели, специалисты по производительности труда, «толкачи» — это все правильно. Никаких возражений. Но в бою, там, где им пришлось столкнуться с тысячью стратегических и тактических дилемм, — нет! Это им просто не дано, вот и все…
Дэмон обернулся. Британский полковник с тупым, румяным лицом и аккуратным пробором на голове, наклонившись вперед, разговаривал с другим офицером и двумя женщинами: медицинской сестрой американской армии и девушкой в голубом платье, выглядевшей встревоженной я расстроенной.
— Но ведь здесь Джойс, она же янки, разве вы не знаете? — воскликнула девушка с приятным австралийским акцентом уроженки Лондона, указывая на медицинскую сестру.
— Да, я знаю. Я вовсе не хочу ее обидеть. — Зубы под усами британского полковника казались костяным белым заборчиком. — Это вопрос национальной одаренности, разве вам не понятно? Национальные качества, результат воспитания… О чем тут спорить? Вы согласны? Это же святая правда. Грузовики, склады снабжения, организация перевозок, горючее, боеприпасы — это у них все на высшем уровне. Американская деловитость. Если бы премьер-министр соображал что-нибудь, он просто настоял бы на том. чтобы американцы взяли на себя обеспечение снабжением, а нам дали возможность позаботиться о руководстве военными действиями. Это единственно правильное решение…
— Ты только послушай его, — заметил Бен, сверкнув глазами. — Этот тип становится невыносимым, и моему терпению может наступить конец.
— Спокойно, Бенбо. Не видишь разве, он явно перебрал…
— А мне наплевать! Пьяный или трезвый, но он дурно пахнет. Я пришел в этот знаменитый бар не для того, чтобы выслушивать этакое…
— …В конце концов, — продолжала австралийская девушка, — янки прибыли сюда оказать нам помощь в обороне, и я не понимаю, почему надо кусать руку, которая вас кормит…
— Вот именно, я и говорю об этом. Рубить дрова и носить воду. Но что касается военного искусства…
— Но, сэр, — запротестовала медицинская сестра, — наши войска сражались там, на территории Папуа, и побеждали…
— Господи помилуй, Папуа! Тоже мне сражение! Это только подтверждает мои слова. И они еще набрались нахальства выдавать это за победу! Этот фарс…
— Этого, кажется, достаточно! — решительно произнес Бен.
— Послушай, Бен…
Но Крайслер уже был на ногах и шел к столику, за которым сидел англичанин. Дэмон поднялся и последовал за ним, задаваясь вопросом, чем все это может кончиться: дракой, извинением или примирительным «еще по одной»? Бен всегда ввязывался в подобные истории: в поездах, придорожных закусочных, на пароходах; казалось, ему были необходимы такие столкновения, чтобы подогревать в себе этот беспрестанно толкающий его к спорам дух противоречия. «Чего доброго, — подумал Дэмон, — в результате всего этого нас обоих отошлют домой, на одном и том же тихоходе, во Фриско».
