Агенты наши за два месяца не успели получить даже приказания из Петербурга о найме угольщиков… Поздние усилия наших агентов организовать снабжение углем не имели успеха…
Во второй половине апреля 1905 года стянуты были к Аннамскому берегу угольщики, укрывавшиеся еще в Зондском архипелаге, но это был уже последний ресурс эскадры.
В конце апреля, когда прибыл к Аннаму и догрузился углем отряд контр-адмирала Небогатова, эскадра имела наибольший запас угля за весь период пребывания в тех водах; но запаса этого могло быть достаточно примерно на десять дней стоянки под парами в половинном числе котлов и на переход экономическим ходом во Владивосток».
Я избрал последнее решение
«Таким образом, оставалось избрать одно из трех решений:
— возвратиться в Кронштадт, испросив на то разрешение англичан, которые, вероятно, не отказали бы и в средствах на обратный поход,
— или дожигать в бездействии уголь и затем интернироваться в нейтральных портах, убедившись, что и месячным присутствием эскадры в Южно-Китайском море нельзя было воспользоваться для переговоров о мире,
— или, наконец, идти во Владивосток с уверенностью в неизбежности боя с противником, имевшим во всех отношениях большие преимущества.
Я избрал последнее решение».
Взрыву народного негодования не было бы границ
«В настоящее время ни во флоте, ни в народе не найдется голоса за такое решение: оно представляется безумным предательством с тех пор, как для самых бедных умов открыта степень моего невежества в военно-морском деле и неподготовленность личного состава погубленной мной эскадры.
Мне же и теперь ясно и тогда было очевидно, что если бы я повернул вспять от Мадагаскара или от Аннама или если бы я предпочел интернироваться в нейтральных портах, то взрыву народного негодования не было бы границ, а разложение флота, первопричиною которого ныне считается Цусимское поражение, удивило бы крайних анархистов»{340}.
Ответственность за все
Следует подчеркнуть, что Адмирал здесь более чем прав. Даже с прославленного в боях отряда Владивостокских крейсеров адмирала Иессена, со сложившимися и закаленными экипажами, по пути домой (после Портсмутского мира) пришлось отправить вперед слишком активных товарищей. Наиболее восприимчивых к усиленной разлагающей агитации, которой были подвергнуты русские моряки во всех портах следования{341}.
А возвращенная без боя 2-я эскадра явилась бы домой под красными флагами. Немедленным следствием этого возвращения стало бы возмущение, переходящее в бунт, Маньчжурской армии. Бунт, который вряд ли бы смогли остановить даже Меллер-Закомельский и Ренненкампф.
И вот в этом случае истинная цель непрекращаемой войны мирового сообщества с Российской Империей, ведшейся в 1904–1905 годах посредством японской армии и Соединенного флота, — свержение Самодержавия и в результате гибель православной России — была бы достигнута достаточно экономным точечным ударом. А так народное негодование и разложение флота 12 лет еще устраивать пришлось. Всеевропейскую войну для этого организовать. Одних денег ушло — не счесть.
Слова Адмирала совершенно четко свидетельствуют о выношенном им у берегов Мадагаскара и Аннама и подтвержденном развитием событий в стране понимании, что его отказ от прорыва 2-й эскадры во Владивосток привел бы к победе революции, сопровождаемой в результате наступившей бы анархии развалом или полураспадом страны. Развалом или полураспадом, который произошел бы почти на сто лет раньше и имел бы еще более выраженные последствия, нежели мы наблюдаем сейчас.
Упрекать в отсутствии гражданского мужества человека, взявшего на себя ответственность за судьбы страны и народа, могут либо добросовестно не понимающие или не могущие осознать этот непреложный факт, либо злонамеренные клеветники, не обладающие не только гражданским мужеством, но и зачатками совести.
Сам Адмирал однажды, когда, видно, припекли в очередной раз с этим вопросом, сказал с привычной горечью, смягчая ее усмешкой: «Будь у меня хоть искра гражданского мужества, я должен был бы кричать на весь мир: “Берегите эти последние ресурсы флота! Не отсылайте их на истребление! Что вы будете показывать на смотрах, когда окончится война?” Но у меня не оказалось нужной искры».
Слова «показывать на смотрах» с такой очевидностью выявляют саркастический характер высказывания Адмирала, что просто умиляет наивность авторов, приводящих его в доказательство признания самим Рожественским отсутствия у него упомянутого мужества{342}. Подчеркнем еще раз: этот человек взял на себя ответственность за все. И победил!
6. Победный бой Адмирала
6.1. Пером и эскадрой
Несмотря на глупость и измену, царившие вокруг, Адмирал продолжал служить. Не правительству и чинам — Царю и России. Во все время похода Адмирал внимательно следил за развитием ситуации в России, видел, как она стремительно выходит из-под контроля правительства. Еще 20 февраля 1905 года Рожественский писал жене с Мадагаскара:
«…А что за безобразия творятся у вас в Петербурге и в весях Европейской России. Миндальничание во время войны до добра не доведет. Это именно пора, в какую следует держать все в кулаках и кулаки самые — в полной готовности к действию, а у вас все головы потеряли и бобы разводят. Теперь именно надо войском все задушить и всем вольностям конец положить: запретить стачки самые благонамеренные и душить без милосердия главарей»{343}.
Сто лет спустя надо быть большим лицемером или ненавистником России, скрытым или явным, чтобы не признать абсолютную правоту этих слов.
И Адмирал не ограничивался эпистолярным протестом. Зиновий Петрович понимал, что после Артура и Мукдена необходимо зримо показать всему миру, что не пропала еще русская сила, есть еще русский дух. На тот момент это было важнее даже соображений секретности. Переход 2-й эскадры через Индийский океан был похож на марш победителей. Ночами суда несли все отличительные огни, что тоже было потом отнесено к числу тактических ошибок Рожественского. Со стороны эскадра казалась освещенным городом в тропической ночи.
«Милей на пять линии двух кильватерных колонн со своими многочисленными разноцветными огнями представляются громадной, хорошо освещенной улицей вроде Невского, возникшей посреди океана», — писал в своих путевых заметках командир «Авроры» капитан 1-го ранга Е.Р. Егорьев.
И эскадра верно поняла своего Адмирала: «Идем, не хоронимся, никого не боимся, приходи хоть сейчас», — и это еще более подняло веру в свои силы, в свою даже, возможно, непобедимость{344}.
Не случайно японцы побоялись брать Владивосток.
6.2. Революция и война
Адмирал знал и чувствовал, что революционные и боевые действия взаимно корректируются. Известно, кто платит, тот и музыку заказывает. Платили Витте, Шифф, Варбург, Ротшильд, Мендельсон и компания. Как будут платить потом, в 1915–1917 годах. Но тогда на их пути уже не будет его, не встретится им опять адмирал Рожественский.
Революция и война шли рука об руку и в 1905 году. Не хватало последнего штриха. Им, по замыслу врагов России, и должен был стать поворот назад или интернирование 2-й эскадры, непобедимость которой была загодя так широко разрекламирована российской прессой, известно под чьим патронажем существующей и в чьих руках находящейся. «Ведь не только вся сухопутная Россия, но даже и мы — моряки в Порт-Артуре — верили в силу 2-й эскадры»{345} …
В народе усердно распускались слухи об измене, причем, как обычно, с указанием не на истинных врагов России, а вовсе наоборот. Ругался «режим», под которым однозначно понимался Государь Император. В такой ситуации любое отклонение Адмирала от похода и боя воспринято было бы как действие, обусловленное позицией Царя и правительства, которых народ — по не-до-уме-нию — не разделял. И квалифицировалось бы это действие народом как измена! Измена самого Царя России.
Провокация февраля 1917-го могла осуществиться на 12 лет раньше. Судьба державы висела на волоске. Но волосок этот — на счастье России — в этот раз держал в своей верной руке «железный адмирал» Зиновий Петрович Рожественский.
