Вернемся вновь к «Маршу космических негодяев» и рассмотрим строку «Испытанья мы прошли на самых мощных центрифугах».
Образ центрифуг разовьется в стихотворении «Первый космонавт» (1972): «Я затаился и затих, и замер: / Мне показалось, я вернулся вдруг / В бездушье безвоздушных барокамер /Ив замкнутые петли центрифуг».
Данный образ, безусловно, метафоричен и связан с «испытаниями», устроенными советской властью. Такой же смысл несет образ вертящегося гладкого и скользкого круга, на котором из последних сил держит равновесье лирический герой в песне «Мне судьба — до последней черты, до креста…»; и просто круга в стихотворении «Поздно говорить и смешно…»: «Вбили в стену крюк, / Раскрутили круг, / В нем держусь что есть силы я». А «замкнутые петли центрифуг» сродни образам петли и аркана, которые соотносятся с темой казни и пыток, — как сказано в «Первом космонавте»: «Шнур микрофона словно в петлю свился».
В черновиках «Марша» есть и такой вариант: «Мы закалены на самых мощных центрифугах» (АР-17-112), который вызывает в памяти песню «Летела жизнь» (1978), где лирический герой прошел через сибирские лагеря: «Мы закалялись в климате морозном» /5; 492/ (основная редакция: «Нас закаляли в климате морозном»). Кроме того, слова «Мы закалены» повторяют признание лирического героя из ранней редакции «Сентиментального боксера» (весна 1966): «У меня закалка, бой веду пассивненько, / Потому что жалко мне своего противника» (АР-17-184).
Метафоричность образа центрифуг подчеркивает следующая строка: «Нас вертела жизнь, таща ко дну». Речь идет о тюремном заключении, через которое прошли герои песни: «Вместо сурдокамер знали тюрем тишину», — и, как следствие, лишены сентиментальности («Нам прививки сделаны от слез и грез дешевых»), тем более что такая же ситуация возникнет в вышеупомянутой песне «Летела жизнь»: «Пока меня с пути не завернули…» (сравним в «Марше»: «Нас вертела жизнь…»). Поэтому в обоих случаях герои демонстрируют критическое отношение к библейским заповедям: «Мы на Земле забыли десять заповедей рваных, / Нам все встречи с ближним нипочем!» = «Учился я [Старик учил] любить гостей и близких. / Других же хоть разбей параличом. <….> Отсюда разбрелись куда попало / Учившие меня любить друзей» (АР-3-189, 191). Совпадают и размер стиха, и рифма: нипочем — параличом. А мечта поэта о том, чтобы его врагов разбило параличом, впервые встретилась в черновиках «Лукоморья», где про «бородатого Черномора» было сказано: «Побыстрей его разбей паралич» /2; 344/.
Вообще же мотив «нас вертела жизнь, таща ко дну» встречается во многих произведениях, в том числе в «Чужом доме» («Жизнь кидала меня — не докинула») и в «Двух судьбах»: «Тряханет ли в повороте, / Завернет в водовороте — / всё исправится. <…> Знать, по злобному расчету / Да по тайному чьему-то / попечению / Не везло мне, обормоту, / И тащило баламута / по течению. / Мне казалось, жизнь — отрада…» /5; 464, 467/ («вертела жизнь» = «жизнь кидала» = «тащило… жизнь» = «таща ко дну»; «вертела» = «кидала» = «тряханет» = «завернет»). А с «Прыгуном в высоту» у «Марша космических негодяев» наблюдаются целых три общих мотива, поскольку в обоих случаях герои находятся наверху — в космосе и на высоте: «Наплевать нам с космоса на взрывы всех сверхновых» (АР-17-112) = «Наплевать мне на травму в паху <…> И меня не спихнуть с высоты» (АР-2-121); «Нас вертела жизнь, таща ко дну» = «Свистят и тянут за ноги ко дну»; «…ох, влипли как!» = «Ох, ты, змея очковая…». Различие же связано с мотивом слез: «Нам прививки сделаны от слез и грез дешевых»
— «Во рту опилки, слезы из-под век».
У Высоцкого действительно была «прививка от слез» (об этом говорилось еще в песне «Счетчик щелкает», 1964: «К слезам я глух и к просьбам глух»). На одном из концертов он сказал: «…я никогда не плакал вообще, даже маленький когда был. У меня, наверное, не работают железы. <…> Меня, например, просили — я играл Достоевского, — меня просил режиссер: “Ну тут, Володя, нужно, чтобы слезы были”. И у меня комок в горле, я говорить не могу, а слез нету. <…> И когда мне сказали, что Вася Шукшин умер, у меня первый раз брызнули слезы из глаз»[1157] [1158].
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Другая реплика «космических негодяев»: «Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых», — также повторится от лица лирического героя в «Зарисовке о Париже» (1975) и в черновиках песни «Про любовь в Средние века» (1969): «Уже плевал я с Эйфелевой башни / На головы беспечных парижан» /5; 32/, «С высокой башни мне плевать на короля» (АР-3-46), — а также прозаического героя (Владимира) в «Венских каникулах» (1979): «Плевать я на вас хотел, понятно?! Чихал с высокой колокольни!
— снова пьет, кричит: — Я летчик! Я по шестнадцать боевых вылетов в сутки делалЬ^1 /7; 395/.
Сверху же смотрят герои стихотворения «Мы без этих машин — словно птицы без крыл…» (1973): «Нас обходит на трассе легко мелкота — / Нам обгоны, конечно, обидны, — / Но мы смотрим на них свысока — суета / У подножия нашей кабины», — и лирический герой в целом ряде произведений: «Лилипуты, лилипуты — / Казалось ему с высоты» («Натянутый канат», 1972), «Ну а я с чердака за потугами их наблюдаю» («Я из дела ушел», 1973; АР-3-154), «Я наблюдаю свысока, / Как волны головы ломают» («Штормит весь вечер, и пока…», 1973), «И вниз из поднебесья мне глядеть без интереса» («Москва — Одесса», 1967 /2; 381/) («мелкота» = «лилипуты»; «смотрим на них» = «казалось ему» = «за потугами их наблюдаю» = «я наблюдаю»; «свысока» = «с высоты» = «с чердака» = «свысока» = «из поднебесья»).
Стоит также сравнить ситуацию в «Марше космических негодяев» и в обращенном к Марине Влади стихотворении «Я верю в нашу общую звезду…» (1979).
В обоих случаях герои летают: бороздят просторы Вселенной («По пространству-времени мы прем на звездолете») и совершают самолетные авиарейсы («Бывали “ТУ” и “ИЛы”, “ЯКи”, “АН”» /5; 233/).
И там, и там герои равнодушны к катаклизмам, которые происходят вокруг: «Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых» = «Я же знал: все кругом разобьются, / Мы ж с тобой — ни за что никогда», — поскольку выступают в образе неуязвимых суперменов: «Нам прививки сделаны от слез и грез дешевых, / От дурных болезней и от бешеных зверей» = «И если заболеет кто из нас / Какой-нибудь болезнею смертельной, / Она уйдет — хоть искрами из глаз, / Хоть стонами и рвотою похмельной»[1159]. Такой же образ лирического героя находим в «Штангисте» и «Реальней сновидения и бреда…»: «Я не подвластен слабостям, смертям»[1160] [1161] (АР-13-46) (поскольку ему «прививки сделаны»), «Но кто рожден в рубахе — тех не тронет смерть сама» (АР-8-144). Причем в последней песне говорится и о «прививках от дурных болезней»: «Того болезни с бедами не тронут» (АР-8-146), «Того болезнь да заговор не тронут» (АР-8-142), «Ни люди, ни болезнь-тоска не тронут» (АР-8-142). Здесь же лирический герой высказывает намерение: «Я доберусь, долезу до заоблачных границ», — которое опять же напоминает «Марш космических негодяев», где герои намерены добраться до планет Бета и Эпсилон.
Можно еще добавить, что дурная болезнь и болезнь смертельная фигурируют в песне «Не покупают никакой еды…»: «И понял я: холера — это блеф, / Она теперь мне кажется химерой»^4, - где лирический герой вновь предстает в образе супермена: «Себя я ощущаю Гулливером», — как в том же «Марше космических негодяев» и в стихотворении «Я верю в нашу общую звезду…»: «Мне кажется такое по плечу, / Что смертным не под силу столько прыти <.. > Наш поезд с рельс сходил на всем ходу — / Мы всё же оставались невредимы».
