Ближе к своему нынешнему образу он, правда, бывал на заседаниях Секретариата ЦК, которые, по настоянию Черненко, вёл с февраля 1984 года. Но с тем, пожалуй, исключением, что при всей своей разговорчивости и общительности, впоследствии так пленившей поначалу миллионы советских и особенно западных теле- и радиослушателей, Михаил Сергеевич в условиях инициированной им демократизации давал больше возможности высказаться другим и, похоже, искренне стремился, хотя это плохо у него получалось, поменьше перебивать собеседников и делать им замечания.
В. Крючков:
— В декабре 1984 года Горбачёв, выступая перед студентами в МГУ, говорил о потребности нашего общества в демократическом развитии, новых подходах к решению социально-экономических проблем, критически, но ещё робко и весьма завуалированно оценивая состояние дел в стране. Насколько подобная речь отдавала новизной, понять было трудно, поэтому, как и прежде, к этим заявлениям отнеслись хоть и с интересом, но вместе с тем с известной долей недоверия и даже скептицизма.
Из дневников А.С. Черняева.
«29 апреля (1984 г. — Н.3.) был на очередном Секретариате ЦК. Ничего особенного. Но опять любовался Горбачёвым: живой, мгновенно реагирует на любую тему, и вместе с тем видно, что готовится к выступлениям, компетентен, уверен в себе, умеет схватить суть вопроса, отбросить болтовню, найти выход, подсказать, но и приструнить, пригрозить. Весёлый и с характером. Словом, есть у нас «смена».
Шальные мысли
Р.М. Горбачёва:
— Надежды Михаила Сергеевича здесь, «наверху», решить назревшие проблемы во многом не оправдывались. Беды всё больше загонялись внутрь, откладывались на будущее. Болел Леонид Ильич Брежнев. Это сказывалось на всём. В ноябре 82-го его не стало, умер. Пришёл Юрий Владимирович Андропов. Но всколыхнувшиеся было надежды оказались недолгими. Андропов был тяжело болен. Страшно вспоминать, но на его похоронах я видела и откровенно счастливые лица.
Наступило время Константина Устиновича Черненко, ещё более сложное. Страна жила предчувствием изменений. Необходимость их ощущалась кругом. Росло число людей, открыто поддерживающих, понимающих необходимость реформаторских идей и практических шагов. Но в жизни партии и страны всё оставалось по-прежнему. Часто после возвращения Михаила Сергеевича с работы мы подолгу беседовали с ним. Говорили о многом. О том же, о чём всё беспокойнее и настойчивее говорили в обществе.
Раиса Максимовна, как видим, разделяла амбиции своего супруга. О том, что честолюбивая пара видела только себя на кремлёвском троне, свидетельствуют многие очевидцы. Шансы Горбачёва были высоко оценены прежде всего «комитетчиками» с Лубянки. Вот точка зрения поднаторевшего в кремлёвских кругах бывшего главного брежневского охранника генерала КГБ В.Т. Медведева.
В.Т. Медведев:
— В конце лета 1984 года меня пригласил начальник отдела генерал Николай Павлович Рогов. Он сообщил, что в сентябре отправляется в Болгарию жена секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачёва и мне предстоит сопровождать её. Удивило несоответствие уровней: с женой одного из секретарей отправляют — ни много ни мало — руководителя отделения! Личной просьбы Горбачёва быть не могло, он меня не знал.
Потом я понял, руководство КГБ всё просчитало. За три последних года подходила очередь четвёртого Генерального секретаря, кандидатура сомнений не вызывала. При разговоре начальник в лёгкой непринуждённой форме намекнул: эта поездка может повлиять на мою дальнейшую судьбу. В кулуарах тоже был разговор: на смотрины.
Я был наслышан о своенравности Раисы Максимовны, её самовлюблённости и даже вздорности. Теперь впрямую стал изучать её характер, привычки, всё, как всегда: кухня, соки, воды, шторы, температура комнаты, вид из окна. Выяснил круг интересов бывшего преподавателя ставропольского вуза — церкви, соборы, музеи, театр, литература.
Раису Максимовну сопроводили в аэропорт комендант и один из руководителей отдела. Здесь, прямо у самолёта, меня представили: «Медведев Владимир Тимофеевич. Будет сопровождать вас в поездке». В Софии нас встречала дочь Тодора Живкова — Генерального секретаря Болгарской компартии, возглавлявшая Министерство культуры.
В резиденции — красивый особняк — состоялся обед. Обсудили программу, которая была тщательно составлена, расписана по дням, по часам, по объектам. Гостеприимные хозяева просили гостью высказать свои просьбы, пожелания. Раиса Максимовна скромно ответила:
— Что предложите, то и будем смотреть.
Выяснилось, что Раиса Максимовна тщательно изучила страну (к зарубежным поездкам она всегда готовилась усердно, это свойство у неё сохранилось).
Она мне понравилась. Обходительная, достаточно скромная. Одевалась со вкусом, туалеты меняла, но в меру, носила всё отечественное. Живая, любознательная. Я удивился тогда расхожему мнению о ней — порочная, злая, — видимо, завистливая молва.
Удивился и, откровенно говоря, порадовался как приятной неожиданности.
Первое лёгкое разочарование, словно слабый намёк: дыма без огня не бывает. Утром в назначенное время болгары ждали выхода Раисы Максимовны из резиденции. Я предупредил её: наши друзья прибыли. Прошло 20 минут. Полчаса. Её нет. Мне было неловко. Я снова постучался к ней: «Извините…» Она ответила, с трудом сдерживая гнев:
— А что вы так беспокоитесь за них? Ну приехали и подождут!
Она была недовольна мною.
Опоздания стали повторяться каждый день. Уставала за день? Может быть. Но в её власти было назначить утренний выезд на более позднее время, на любой час. Я перестал ходить за ней, лишь сообщал, как говорили в старину: «Карета подана». То есть люди прибыли.
В соборах, церквах, музеях она задавала вопросы, на которые заранее знала ответ. Спрашивала, чтобы поправить гида, могла что-то дополнить или величественно с чем-то согласиться. Это были ещё только намёки — показать себя, даже перед гидом; ещё только зачатки будущего — наигранность, искусственность в глаза тогда особенно не бросались. Для каких-то неприятных выводов повода не было, в конце концов, женщина имеет право на слабости. Слухи о ней мне по-прежнему казались преувеличенными.
Но вести себя я стал осторожнее.
У неё была своя связь с Михаилом Сергеевичем, тем не менее она спрашивала меня каждое утро:
— Какая информация из Москвы?
Она старалась выяснить новости по моим каналам, как будто ждала чего-то. Чего? Можно было лишь догадываться: тогдашний Генеральный секретарь ЦК КПСС Константин Устинович Черненко был тяжело, неизлечимо болен…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
