знакомого ему человека – в его замкнутое пространство…
– Да. И склад пришлось опять подтопить. Слишком холодно работать.
– Нет. – Джентри внезапно поднял глаза. – Это не обогреватель. Профиль расхода не тот.
– Ну, – ухмыльнулся Слик, надеясь, что ухмылка заставит Джентри подумать, будто он глуп и его легко напугать.
– Что «ну», Слик Генри?
– Это не обогреватель.
Джентри с резким стуком захлопнул сумку.
– Ладно, давай рассказывай, что у тебя там, не то вырублю ток.
– Знаешь, Джентри, без меня у тебя было бы гораздо меньше времени на… для всего. – Слик многозначительно поднял брови, указывая на проекционный стол. – Дело в том, что у меня двое гостей… – Он увидел, как Джентри подобрался, бледные глаза расширились. – Но ты их не увидишь, не услышишь даже – вообще ничего. Они и на глаза тебе попадаться не будут.
– Не будут, – сказал Джентри, обходя кругом стол, голос его звучал напряженно, – потому что ты сплавишь их отсюда, верно?
– Две недели максимум, Джентри.
– Вон. Сейчас же. – Лицо Джентри вдруг оказалось в нескольких сантиметрах, до Слика донеслось изнуренное спертое дыхание. – Или ты исчезнешь вместе с ними.
Слик был тяжелее ковбоя килограммов на десять, и разницу в основном составляли мускулы, но это Джентри никогда не смущало. Казалось, ему вообще наплевать на то, что с ним может случиться. Однажды Джентри влепил ему пощечину. Слик тогда опустил глаза на увесистый гаечный ключ у себя в руке, и его охватило смутное недоумение.
Джентри держался неестественно прямо и уже начинал трястись. Слик давно себе уяснил, что Джентри не может спать во время своих отлучек в Бостон или Нью-Йорк. Он и на Фабрике-то не всегда ложился. А из СОБА возвращался и вовсе истерзанный, и первый день всегда был самым тяжелым.
– Взгляни-ка, – сказал Слик, как говорят с готовым расплакаться ребенком, и вытащил из кармана взятку Африки.
Он поднял зиплок повыше, чтобы Джентри было лучше видно: синие дермы, розовые таблетки, неприятная какашка опиума в красном мятом целлофане, кристаллы магика, похожие на жирные желтые лепешки мокроты, пластиковые ингаляторы с зацарапанными ножом именами японских производителей.
– От Африки, – сказал Слик, покачивая пакетик.
– Из Африки? – переспросил Джентри. Взглянул на пакет, потом на Слика, обратно на пакет. – Какой такой Африки?
– От Малыша Африки. Ты его не знаешь. Он оставил это для тебя.
– Почему?
– Потому что ему было очень нужно, чтобы я ненадолго приютил его друзей. Я у него в долгу, Джентри. Я несколько раз повторил ему, как ты не любишь, чтобы кто-нибудь здесь ошивался. Как тебе мешают чужие. Поэтому, – соврал Слик, – он сказал, что ему хотелось бы оставить тебе немного кайфа в компенсацию за неудобства.
Взяв пакет, Джентри поддел ногтем шов, раскрыл. Вынул опиум и протянул его Слику:
– Не понадобится.
Достал один из дермов, выдавил его из упаковки и осторожно налепил на внутреннюю сторону правого запястья. Слик остался стоять, рассеянно разминая опиум между большим и указательным пальцем и хрустя целлофаном. Джентри тем временем прошагал вдоль стола обратно и открыл сумку, откуда выудил пару новеньких черных кожаных перчаток.
– Думаю, мне лучше… познакомиться с этими твоими гостями, Слик.
– А? – Слик потрясенно сморгнул. – Да… ну… Тебе на самом деле не обязательно, я хотел сказать, разве это не…
– Нет, – отрубил Джентри, вздернув воротник куртки. – Я настаиваю.
Спускаясь по лестницам, Слик вспомнил об опиуме и швырнул его через перила в темноту.
Он ненавидел наркотики.
– Черри?
Стучась под взглядом Джентри в собственную дверь, Слик чувствовал себя ужасно нелепо. Тук-тук. Никакого ответа. Открыл дверь. Рассеянный свет. Это Черри повесила абажур на одну из лампочек – накрыла ее конусом из желтого ньюсфакса, примотав бумагу проволокой. Другие две лампочки вывернула. Самой девушки в помещении не было.
Носилки, однако, были на месте. Их обитатель все так же лежал, завернутый в синий нейлоновый мешок. Оно поедает его, вдруг подумал Слик, глядя, как громоздятся приборы жизнеобеспечения – всякие трубки, баллоны с жидкостью. Нет, сказал он себе, оно не дает ему помереть, как в больнице. Но тягостное впечатление не исчезало: что, если оно высасывает его по капле и будет сосать, пока не высосет досуха? Слик вспомнил Пташкину болтовню о вампирах.
– Да уж, – прокаркал, огибая его, Джентри, встал у изножья носилок, – странные у тебя знакомые, Слик Генри…
Джентри обошел носилки, осторожно держась на расстоянии метра от застывшей фигуры.
– Джентри, может, тебе лучше подняться наверх? Дерм… Наверное, ты слишком много принял.
– Правда? – Джентри склонил голову набок, в глазах у него метались желтые огоньки. Он подмигнул. – Почему ты так думаешь?
– Ну… – Слик помедлил. – Ты не такой, как всегда. Я хочу сказать, не такой, как был раньше.
– Ты думаешь, меня понесло, а, Слик?
– Да.
– А мне по кайфу, когда меня несет.
– Что-то я не вижу, чтобы ты улыбался, – сказала от двери девушка.
– Это Джентри, Черри. Фабрика – вроде как его дом. Черри из Кливленда…
Но в руке у Джентри откуда-то возник тонкий черный фонарик, и ковбой принялся изучать сетку тродов, покрывавшую лоб спящего. Потом он выпрямился, луч упал на немаркированный модуль и, снова метнувшись вниз, прошел вдоль черного кабеля к гнезду за ухом.
– Кливленд, – наконец проговорил Джентри, как будто это было слово, которое он когда-то слышал во сне. – Интересно… – Он снова поднял фонарь и наклонился, чтобы получше рассмотреть то место, где кабель уходил в модуль. – И Черри… Черри, он кто?
Луч уперся в изнуренное, раздражающе заурядное лицо.
– Не знаю, – ответила Черри. – Не свети ему в глаза. Можешь сбить ему БДГ-фазу или еще что.
– А это? – Он осветил толстую серую пластину.
– «Эл-Эф», низкочастотник. Так говорил Малыш. Парня он называл Графом, а эту штуку – «Эл-Эф». – Она запустила руку под куртку, почесалась.
– Ну, тогда…
Фонарик щелкнул, и луч погас. Джентри повернул к ним лицо, в его глазах ярким пламенем полыхала одержимость – это малышовский дерм так по нему вдарил, что ли? Слику вдруг показалось, что Образ должен быть прямо тут, пылает сквозь лоб Джентри всем напоказ, разве только сам Джентри его не видит.
– …это, должно быть, оно и есть…
11
На главной улице[81]
Мона проснулась, когда самолет заходил на посадку.
Прайор, кивая, слушал Эдди, вспыхивал на каждом кивке своей прямоугольной улыбкой. Как будто улыбка всегда была на его лице, просто пряталась за бородой. Прайор успел переодеться, значит его чемодан был в самолете. Теперь на нем был неприметный серый деловой костюм и галстук в косую полоску. Он стал похож
