одежду, также шитую золотом и серебром, сапожки, горсть орехов, найденных у закланного отрока в правой руке и с ним положенных в могилу; тогда, в единодушном восторге, жители и пришельцы начали славить знамение святости. За чудом следовали новые чудеса, по свидетельству современников: недужные, с верою и любовию касаясь мощей, исцелялись. Из Углича несли раку, переменяясь, люди знатнейшие, воины, граждане и земледельцы. Василий, царица-инокиня Марфа, Патриарх Гермоген, духовенство, синклит, народ встретили раку за городом (1606 г.); открыли мощи, явили их нетление, чтобы «утешить верующих и сомкнуть уста неверным». Василий взял святое бремя на рамена свои и нес до собора Архангельского, как бы желая усердием и смирением очистить себя перед тем, кого он столь бесстыдно оклеветал в самоубийстве! Там, среди храма, инокиня Марфа, обливаясь слезами, молила царя, духовенство, всех россиян простить ей грех согласия со Лжедимитрием для обмана 14, и святители, исполняя волю царю, разрешили ее торжественно, «из уважения к ее супругу и сыну». Народ исполнился умиления, и еще более, когда церковь огласилась радостными кликами многих людей, внезапно исцеленных от болезней действием веры к мощам Димитрия, как пишут очевидцы. Хотели предать земле священные останки страстотерпца в правом предалтарии, где лежит царь Иоанн с двумя сынами; но благодарность исцеленных и надежда болящих убедили Василия не скрывать «источник благодати»; вложили мощи в деревянную раку, обитую золотым атласом, оставили ее на помосте и велели петь молебны новому угоднику Божию, вечно праздновать его память и вечно клясть Лжедимитриеву. С того времени нетленные мощи святого царевича Димитрия открыто почивают в Московском Архангельском соборе.
Вслед за тем Василий захотел загладить несправедливость современников в глазах потомства, сняв опалу с памяти венценосца, хотя и ненавистного за многие дела злые, но достойного хвалы за многие государственные благотворения: велел пышно и великолепно перенести тело царя Бориса, Марии, юного Феодора в знаменитую Лавру Сергиеву. Торжественно огласив убиение и святость Димитрия, Шуйский не смел приблизить к его мощам гроб убийцы и снова поставить между царскими памятниками, но хотел сим действием уважить законного монарха в Годунове, будучи также монархом избранным, хотел возбудить жалость если не к Борису виновному, то к Марии и Феодору невинным, чтобы произвести живейшее омерзение к гнусным их убийцам. В присутствии бесчисленного множества людей, всего духовенства, двора и синклита, открыли могилы: двадцать иноков взяли гроб Бориса на плечи свои (царь Борис скончался иноком); гроб Феодора и Марии несли знатные сановники, провождаемые святителями и боярами. Позади ехала, в закрытых санях, несчастная Ксения, громко вопила о гибели своего дома, жалуясь Богу и России на изверга-самозванца. Зрители плакали, вспоминая счастливые дни ее семейства, счастливые и для России в первые годы Борисова царствования 15.
Но еще не довольно смирился перед Богом царь Василий, чтобы погасить гнев Божий на Россию за нечистоты сердечные, за клятвопреступления и цареубийство. Повсюду начались волнения, сначала только потому, что Василий избран одной Москвой; далее стали говорить, что нельзя нарушить клятву Димитрию и что Димитрий спасся из Москвы во время восстания народного; появились новые самозванцы 16.
Св. Патриарх Гермоген
Тогда царь и Собор положили принести всенародное покаяние. Патриарх Гермоген посланием пригласил в Москву бывшего Патриарха Иова, «для великого государева и земского дела» 17. Иов приехал и (20 февраля 1607 г.) явился в соборном храме Успения, извне окруженном и внутри наполненном несметным множеством людей. Он стоял у патриаршего места в виде простого инока, но возвышаемый в глазах зрителей памятью его знаменитости и страданий за истину, смирением и святостью, отшельник, вызванный почти из гроба примирить Россию с небом. В глубокой тишине общего безмолвия и внимания, поднесли Иову бумагу и велели патриаршему архидиакону читать ее на амвоне. В сей бумаге народ (и только один народ, а не царь) молил Иова отпустить ему, именем Божиим, все его грехи пред законом, строптивость, ослепление, вероломство и клялся впредь не нарушать присяги, быть верным государю; требовал прощения живым и мертвым, дабы успокоить души клятвопреступников и в другом мире; винил себя во всех бедствиях, ниспосланных Богом на Россию, но не винился в цареубийствах, приписывая убиение Феодора и Марии одному самозванцу; наконец молил Иова благословить царя, бояр, христолюбивое воинство и всех христиан, да торжествует царь над мятежниками и да насладится Россия счастьем тишины. Иов ответствовал грамотой, заблаговременно, но действительно им сочиненной, писанной известным его слогом, умилительно и красноречиво. Тот же архидиакон читал ее народу. Изобразив в ней величие России, созданное умом и счастьем ее монархов, Иов соболезновал о гибельных следствиях Димитирева заклания, но умолчал о виновнике злодейства, некогда любив и славив Бориса 18, напомнил единодушное избрание Годунова в цари и народное к нему усердие; дивился ослеплению народа, прельщенного бродягой; говорил: «Я давал вам страшную на себя клятву в удостоверение, что он самозванец: вы не хотели мне верить и сделалось то, чему нет примера ни в священной, ни в светской истории». Описав все измены, бедствия отечества и Церкви, свое изгнание, гнусное цареубийство, если не совершенное, то по крайней мере допущенное народом, воздав хвалу Василию, «царю святому и праведному», за великодушное избавление России от стыда и гибели, Иов продолжал: «Вы знаете, убит ли самозванец; знаете, что не осталось на земле и мерзкого тела его, а злодеи дерзают уверять вас, что он жив и есть истинный Димитрий! Велики грехи наши пред Богом “в сии лета последния”, когда вымыслы нелепые, когда сволочь гнусная, тати, разбойники, беглые холопы могут столь ужасно возмущать отечество!» Наконец, исчислив все клятвопреступления, не исключая и данной Лжедимитрию присяги, Иов именем небесного милосердия, своим и всего духовенства объявлял народу разрешение и прощение, в надежде, что он не изменит снова царю законному, и добродетель верности, плодом чистого раскаяния, умилостивит Всевышнего, да победят врагов и возвратят государству мир с тишиною 19.
Действие было неописанное. Народу казалось, что тяжкие узы клятвы спали с него и что Сам Всевышний устами праведника изрек помилование России. Плакали, радовались и тем сильнее тронуты были вестью, что Иов, едва успев доехать из Москвы в Старицу, преставился. Мысль, что он, уже стоя на пороге вечности, беседовал с Москвой, умиляла сердца. Видели в нем мужа святого, который в последние минуты жизни и в последних молениях души своей ревностно занимался судьбой горестного отечества, умер, благословляя его и возвестив ему умилоствление неба 20.
Дальнейшие события не соответствовали благоприятным ожиданиям. Государство утопало в пучине крамол. На время воссияла надежда в лице
