Если кто из вас хочет, пусть идет на свободу и не изнуряется для меня». Благомыслящие между ними обещались с нею терпеть, а другие отошли. С благословением и молитвой отпустила она их и не держала на них гнева. Оставшимся рабам велела собирать траву лебеду и кору с дерева, называемого «илим» (вяз), и из этих припасов велела готовить хлебы, и тем сама питалась и детей и рабов кормила. И молитвою ее был тот хлеб сладок, и никто в доме ее не изнемогал от голода. Тем же хлебом она и нищих питала и, не накормивши, никого из дому не отпускала, а нищих в то время было бесчисленное множество. Соседи говорили нищим: «Что к Юлиании в дом ходите? Она и сама голодом умирает». Нищие отвечали: «Много сел мы обходим, и чистые хлеба собираем, а так в сладость не наедаемся, как сладок хлеб у этой доброй вдовы». И соседи, для испытания, посылали к ней за хлебом. Ели его и дивились, говоря: «Горазды рабы ее печь хлебы», а того не разумели, что молитвою ее хлеб был сладок. Могла бы она умолить Бога, чтобы не оскудевал дом ее, но противилась смотрению Божию, терпя благодарно и ведая, что терпением приобретается Царствие Небесное. И терпела в той нищете два года: не опечалилась, не смутилась и не изнемогла нищетою, но была еще веселее прежнего 8.
Лжедимитрий в келье (худ. А.А. Наумов)
Но ужасы «великого глада» (как выражались современники) были только первыми каплями из фиала гнева Божия, медленно изливавшегося на Россию. Настало время явной казни для Бориса: не там, откуда он, волнуемый напрасными подозрениями, ждал для себя опасности, появилась опасность внезапная; не потомки Рюрика, не князья и вельможи, им гонимые, ополчились против него. Восстал на него неизвестный бродяга, именем младенца, давно лежавшего в угличской могиле 9. Имя царевича, слух о сохранении последней отрасли державного рода придали силу обманщику. Впрочем, успехи Лжедимитрия при жизни Бориса не были значительны. Еще не открылось явной измены. Патриарх Иов с духовенством твердо стоял за царя законного, разослал грамоты, повелевая совершать ежедневное молебствие об успехах Борисова оружия и всенародно проклинал самозванца. Когда Борис скоропостижно умер, сын Феодор вступил на престол, и все присягнули ему. Но войско предалось Лжедимитрию, думая видеть в нем законного государя, сына Иоаннова; за этой первой изменой последовали другие; успехи измены навели ужас на столицу; грамоты самозванца читались на Лобном месте. Патриарх просил бояр уговаривать народ и сам в храме обличал обезумевших клятвопреступников. Многие присягнули самозванцу, но Патриарх Иов остался тверд. Злодеи во время литургии, которую совершал сам первосвятитель, ворвались в храм, в самый алтарь, и стали рвать с Иова святительскую одежду. Иов снял с себя панагию, положил ее у чудотворной Владимирской иконы и со слезами молился вслух всех: «Владычице Богородице! Здесь возложена на меня панагия святительская, с нею исправлял я слово Сына Твоего и Бога нашего и 12 лет хранил целость веры. Ныне, ради грехов наших, как вижу, бедствует царство, обман и ересь торжествуют. Спаси и утверди Православие, молитвами к Сыну Твоему». Святая молитва святителя только озлобила злодеев – слуг Лжедимитрия. Они надели на Иова рясу и клобук простого монаха, позорно таскали по площадям и наконец, посадив в телегу, послали в Старицкий монастырь, прежнюю его обитель. Царь Феодор убит вместе с матерью; сестра его царевна Ксения обречена на горькую жизнь 10.
Едва успел воцариться самозванец, как все лучшие люди с ужасом увидели в пришельце орудие ляхов и иезуитов, а не сына Иоаннова. На кафедру низверженного Патриарха возведен, без соборного собрания, Рязанский архиепископ Игнатий, хитрый грек, живший долго в Риме. Такой пастырь нужен был самозванцу и ляхам. Когда Игнатий для приличия просил благословения у Иова, старец свободно отвечал: «По ватаге атаман, по овцам пастух». Новый Патриарх согласился венчать на царство, помазать святым миром и сподобить причащения Святых Тайн, еще до совершения брака, невесту мнимого Димитрия, Марину Мнишек, папистку, дозволяя ей иметь свою латинскую каплицу и соблюдать все уставы Римской веры. Казанский митрополит Гермоген и Коломенский епископ Иосиф настоятельно требовали, чтобы невеста, как царица Русская, торжественно приняла Православие, а иначе она не царица и даже не может быть заключен брак царя с нею. Самозванец закипел гневом, приказал немедленно выслать Гермогена из столицы в Казанский монастырь и грозил лишить его сана. Такая же участь ожидала и Иосифа. Но Господь защитил Церковь Свою! Неистовства ляхов во время свадьбы Лжедимитрия восстановили всех против самозванца, и он погиб смертью позорной. Тогда же и лжепатриарх сведен был с престола и заключен в Чудовом монастыре 11. Князь Василий Иванович Шуйский, первый деятель в низвержении Лжедимитрия и знатнейший между боярами, был избран жителями столицы и занял престол царский. Прежде всего желал он избрать законного первосвятителя (старец Иов, лишившийся зрения, отказался). Освященным Собором единодушно избран и посвящен Казанский митрополит Гермоген, муж непоколебимой твердости и правоты, постигнутый опалой самозванца за ревность к Православию.
Бедствия еще только начинались. Хотя самозванец убит был всенародно, хотя труп его обруган был на площади Кремлевской, но буря, поднятая именем царевича Димитрия, не утихла. Некогда Василий Шуйский не имел твердости открыть перед царем Феодором об умерщвлении царевича Димитрия и низким лжесвидетельством в угодность Борису затмил обстоятельства смерти закланного отрока. Теперь, избранный на престол, отдал он торжественную почесть царственному страстотерпцу перенесением мощей его в Москву. Царь велел святителям: Филарету Ростовскому 12 и Феодосию Астраханскому, с боярами: князем Воротынским, Петром Шереметьевым, Андреем и Григорием нагими 13, перевезти в Москву тело Димитрия из Углича, где оно, в господствование самозванца лежало уединенно в опальной могиле, никем не посещаемой; иереи не смели служить панихиды над нею; граждане боялись приблизиться к тому месту, которое безмолвно уличало мнимого Димитрия в обмане. Но падение обманщика возвратило честь гробу царевича: жители устремились к нему толпами, лили слезы умиления и покаяния, потому что лучше других знали истину и молчали против совести. Когда святители и бояре московские, прибыв в Углич, объявили волю государя, народ долго не соглашался выдать им драгоценные останки юного мученика, взывая: «Мы его любили и за него страдали! Лишенные живого, лишимся ли мертвого?» Когда же, вынув гроб из земли и сняв его крышу, увидели тело, в пятнадцать лет не поврежденное сыростью земли: плоть на лице и волосы на голове целые, равно как и жемчужное ожерелье, шитый платок в левой руке,
