class="p1">— А ты, миленький, спрашиваешь, зачем мне врач? — Блошкина ловко накапала в красивую, с сиреневыми лилиями рюмочку капель, плеснула туда воды из графина и выпила. Потом села и, уже не щурясь, посмотрела внимательно сначала на Бугаева, потом на Аникина.
— Болею я, молодые люди, болею. Недолго мне осталось. А вы с чем пришли? По моему заявлению?
— Нет, Зинаида Васильевна. Мы бы хотели узнать о ваших жильцах, — сказал Аникин, но старуха словно и не слышала его вопроса.
— Я уж месяц как заявление написала. Про автобус. До остановки–то мне, старухе, два километра идти…
— Зинаида Васильевна, — мягко сказал Бугаев, — автобус — это не по нашей части. Скажите, кто у вас снимает сейчас комнаты?
— Как это не по вашей части? — удивилась Блошкина. — Аникин–то мне в прошлый раз говорил — «милиции, ей до всего дело есть. Милиция, она с любым беспорядком борется», а если до автобуса два километра идти, какой же это порядок?
— Ну хорошо, хорошо, — согласился Бугаев. — Аникин разберется с автобусом. Завтра разберется. А сейчас ответьте на наш вопрос. Это очень важно.
— Важно? Ох! — она схватилась за сердце. — Такая я трусиха. Сердце прямо падает. Может, врача бы вызвать? — Она с испугом посмотрела на лейтенанта. — Аникин, вы знаете, где тут телефон? Прошлый раз вызывали… — Она шагнула к Бугаеву и, неожиданно качнувшись, стала оседать. Семен едва успел ее подхватить.
— Аникин, что это она? — испуганно прошептал майор.
— Сердце, может, захолонуло, — с бабкиной интонацией, задумчиво, но почему–то очень спокойно сказал Аникин.
— Да ты чего не шевелишься? — возмутился Семен. — Я так и буду ее держать? — он словно бы со стороны вдруг увидел себя держащим в руках пухлую старушку, от которой пахло сердечными каплями, луком, чем–то жареным — не то котлетами, не то картошкой.
— Может, на диванчик ее положить? — предложил Аникин.
— Клади куда хочешь, — прошипел Бугаев, — только забери ее у меня. Ну?! — он слегка качнул старушку к участковому. — Да поскорей же! Может, инфаркт?
— Мы ее сейчас в больницу отправим. В Ленинград, — спокойно сказал Аникин. — На вашей машине…
Бугаев почувствовал, как напряглось вдруг тело Блошкиной, и наконец понял — ничего страшного с ней не случилось и что участковый ведет со старухой одним им понятный поединок.
— Но ты пока хоть возьми бабусю. А я шофера позову…
— Не надо, — подала голос Блошкина и, приоткрыв один глаз, посмотрела на Аникина. — Мне уж получше. Посади, посади в кресло–то, — тут же повысила она голос, обратясь к Бугаеву. — Что я тебе, куль с овсом? Зажал так, что ни дохнуть, ни охнуть.
Семен чуть не выругался вслух. Участковый придвинул самый красивый стул, и Бугаев опустил на него Блошкину.
— Ох, милые! — Старушка вздохнула и перекрестилась. — Никак, дых появился. Ну, думала, совсем конец старухе. — Голос у нее стал сладенький, елейный.
— Может, все–таки в город, в хорошую больницу отправить? — сдерживая улыбку, спросил участковый.
— В город, в город… — проворчала Блошкина. — За домом кто смотреть будет? Ты, что ли? Все растащут, разнесут… И варенье еще не сварено. Надо было нашего доктора вызвать, Глобуса.
— Не знаю я никакого Глобуса! — покачал головой Аникин.
— Знаешь! Толстый такой. В кабину «скорой» не умещается.
— Ну, хватит! — негромко, но строго сказал Бугаев, досадуя на то, что оказался втянутым в этот спектакль с болезнью. — У нас, Зинаида Васильевна, дело важное и срочное. Про вашего Глобуса потом с участковым инспектором поговорите. Ему это, наверное, интересно.
Аникин покраснел.
— А сейчас скажите, кто снимает у вас комнаты?
Наверное, Блошкина поняла, что с этим чернявым, как она окрестила Бугаева, шутки плохи.
— Сейчас тетрадку свою принесу. — И вышла с веранды, пробубнив себе под нос: «Ишь, распоряжается. Тоже мне командир».
— Да, бабуся… — с ехидцей сказал Бугаев?
Аникин промолчал.
— Откуда у нее дом такой большой?
— Профессорская вдова. Физик, что ли, муж у нее был, — вяло отозвался Аникин. — Лет пятнадцать как умер. Заслуженный человек, а бабка на жильцах зарабатывает. Добро бы нуждалась, так ведь за мужа пенсию большую получает…
— Артистка, — осуждающе сказал Семен.
Прошло пять минут, десять. Блошкина все не возвращалась.
Аникин сказал с беспокойством:
— Что она там, уснула? Или теперь по–настоящему сердце схватило? Ведь бабке сто лет в обед.
— Взгляни.
Аникин пошел с веранды в дом. Было слышно, как он кричал в коридоре: «Зинаида Васильевна! Где вы?» Хлопнула одна дверь, вторая. И через минуту Бугаев услышал торопливые шаги по зыбким половицам. «Что–то случилось», — подумал он и вскочил со стула.
Аникин раскрыл дверь и сказал с порога:
— Товарищ майор, украли у нее тетрадку. С регистрацией.
— Врет небось, — Бугаев никак не мог простить Блошкиной ее фокуса с обмороком.
— Точно украли. Сейчас она правду говорит.
— Что хоть за тетрадка–то? — поинтересовался Бугаев.
— Домовая книга. По всей форме. Блошкина вести–то вела ее, только в милицию на прописку не носила.
Старуха, растерянная, даже напуганная, сидела в маленькой кухне. На столе перед ней лежал целый ворох старых бумаг — жировок, чеков, описаний и технических паспортов купленных лет тридцать назад телевизоров и велосипедов. И прочего, давно, наверное, пришедшего в негодность и выброшенного инвентаря.
Увидев Бугаева, она сказала, разводя веснушчатыми руками:
— Кому моя тетрадка понадобилась?
— Может быть, в другое место засунули? — спросил Аникин.
— Здесь она у меня, голубушка, лежала. С кухни никогда ее и не выносила.
— Ладно, не в книге дело, — сказал Бугаев, — вы ведь и без книги своих жильцов, наверное, помните?
— Помню, — кивнула Блошкина. — Чего мне их не запомнить.
— Назовите, — попросил Бугаев и подумал с досадой: «Всего–то и дел — на одну минуту, а завязли на целый час!»
— Валя Терехова на втором этаже в кабинете живет. Продавщица наша, из гастронома.
Аникин утвердительно кивнул:
— Знаем такую.
— Тоська… — Блошкина сморщилась, напрягая память, и повторила: — Тоська, забыла фамилию… Ездит из города. В мансарде живет. И Дмитрий Николаевич, пенсионер. Дачник. Живет только летом.
— Сколько ему лет? — спросил Бугаев.
—
