что ни цели у людей не было, ни веры.
А я не хотел умирать. И вот как-то раз я услышал, что есть такие люди, которые знают, как не умирать. Что Иисус такой есть. И я пошел Его искать. И нашел, и поверил. Вот только не объяснишь никому, что такое вера. Я не знаю, как кому-то можно доказать, что есть Бог. Я пробовал, это бесполезно, если сам человек Его не ищет. Но вера – она же столько дает! Вот взять, к примеру, литературу. Пушкин! Или живопись. Я и сам художничал, но когда Васнецова в Третьяковской галерее увидел, – мне страшно стало. Картина «После боя»: я почувствовал запах мертвечины. Ты можешь себе представить? Или вот таблица Менделеева. Что, казах ее придумал? Нет, русский. А почему? Не потому, что казахи хуже, а потому что русские Бога нашли. Вот что вера с людьми делает! И поэтому Господь им такую страну огромную дал. Вот любую страну возьми: тут сад, тут огород, – все ясно. А в России за полем лес, за лесом речка, а дальше и не ходил никто. Почему столько земли? Потому что русский по золоту ходит, а смотрит все равно на небо, не о земном думает. Потому и широка его страна, а конец ее где-то за Полярной звездой.
– Скоро Россия развалится, – Монгол зевнул. Он уже проснулся и тоже слушал их разговор.
– Развалится? – Бомж с сомнением посмотрел на него. – Да не. Не развалится. Что ж это на месте России тогда будет? А люди куда денутся? Нет, не будет этого. Тут и миру-то конец, без России. Поболеет страна, и выздоровеет. Я таких развалин видал, а как-то ходят. Лишь бы с Богом ходили… Мой оберег. – Он полез за пазуху, достал оттуда деревянное Распятие, поцеловал. – А вы из каких мест?
– С Украины, – уклончиво ответил Монгол. Борис явно не вызывал у него доверия.
Бомж спрятал крест, пошамкал ртом, будто пережевывая слова.
– Украина от России сильно отличается. У вас в подъезде спать ляжешь, а в квартирах такие разборки! Крики и драки каждый день, аж страшно. Я во многих подъездах спал, но нигде такого нет, как на Украине. Дерутся, кричат так, что стекла звенят. Но наружу никто не выбегает. А ты лежишь, и думаешь: и убьют там кого-то, а все равно дверь не откроют.
– Слышь, пассажир, а с домом что? – спросил Монгол.
– Меня там никто не ждет. – Борис заерзал, отвел глаза. – Я сам ушел, от жены. Вначале тяжело было, потом привык. Мне один знакомый сказал: если назад вернешься, – сразу убьют.
– За что?
– За Христа. У нас люди жестокие. В России все же лучше. Я как-то в Оптиной пустыни книгу читал. В ней было написано, что один человек бросил семью и ушел в монахи. А потом домой вернулся, и все у него сразу умерли. Жена, дети, – вся родня. И поэтому тоже не еду. А мне одна женщина сказала: так ты своих охранять и вымаливать будешь.
– Я вот одно не пойму: зачем жениться, если потом убегать? – недоумевал Монгол. – Жену не жалко?
– Жалко. А ты бы поехал туда, где тебя убьют? Там очень жестоко, понимаешь? Ей проще, а я не могу вернуться. Они просто будут пинать меня, пока я не умру. Фальшиво там все, понимаешь? В России все живое. Но я даже рад, что это со мной случилось, что я мимо Христа не прошел. А так бы остался без веры. Я же видел, как у нас умирают! У нас смерти боятся, кричат страшно.
– Кто ж ее не боится? – усмехнулся Монгол.
Борис махнул рукой, отвернулся к окну, и вдруг заплакал. Том уже пожалел, что начал этот разговор, но бомж быстро пришел в себя, утер слезы и продолжил.
– Единицы – с печатью Духа Святого. Как-то в Тольятти приезжаю, а ночевать негде. Спросил у уголовников: где тут самый блатной живет? Они показывают: а во-он там, вор в законе. Я нашел его дом. Квартира открыта: ничего человек не боится. Ну, я и лег у него, прямо на пороге. А у меня на груди икона была Богородицы, и надпись: «Пресвятая Богородице, спаси нас». Он пришел ночью, позвал женщину – не знаю, жена или любовница. Говорит: «Вот, читай что у него написано. Понятно?» Потом пустил меня домой переночевать, накормил. Хоть и вор, а человек.
Том сел на второе кресло и, опершись на приборную доску, смотрел в окно. Мерно стучали вагоны, неслась назад под колесами желтая южная земля. Остывало лето к вечеру, спешили на юг суховатые тополя и акации, ползли на восток тени.
– Как же ты в Церковь пришел? – спросил Монгол.
– Я до православия баптистом был. Дело было в Павлодаре, я там на стройке работал. Был у нас там пастор. Такой умный! Все Евангелие наизусть знал. Я тогда думал: ну надо же, святой человек. А потом как-то взял у него без спросу трос на работе. И он меня за этот трос так избил, что я потом долго болел. Чуть инвалидом не стал. В общем, Бог показал мне, кто такой этот пастор. А в православный храм как стал ходить…
Борис с шумом вдохнул воздух, закрыл глаза, открыл, заулыбался.
– Помню, потерял зимой рукавицы, а через три года – нашел! Вещи мои сохранились, никто их за три года не взял! Ну, а как принял Причастие, – вообще все изменилось. Было у меня тогда сильное внутричерепное давление. Это ужас. Помню, первый раз только причастился, и все! С тех пор прошло. Тогда бессонница была страшная, а теперь сплю как убитый, даже стоя могу заснуть. Слава Богу за все.
Разговор затих. Монгол снова задремал. Том тоже закрыл глаза, но старику явно хотелось пообщаться.
– Слышь, Георгий! – Бомж дернул его за рукав. – Я в «Вокруг света» читал, что голуби видят даже при сварке. И ученые не могут понять, как это может быть. Ну как они могут понять Святой Дух? Это же непостижимо. А ведь люди даже таблички пишут: не кормите голубей. Это же вообще страшно. Помните: хула на Духа Святого не прощается ни в сем веке, ни в будущем. И вот кому ни объясняю, – бесполезно. Или вот еще… Я однажды ночью в Минске на вокзале проснулся, и понял, что ад – это любая вечность без Бога. Абсолютно любая форма вечной жизни без Бога – это ад. А знаешь, – почему? Потому, что через миллион лет человек до такой степени разовьет свои недостатки, так потеряется в
