я последний раз летел на самолете. После этого ползучая клаустрофобия заставила меня отказаться от этого удобного и возвышенного средства перемещения в пространстве. Но всё же я остался скитальцем и полностью погрузился в мир поездов, к которым и раньше испытывал нежные чувства. После очередных блужданий по Европе я возвращался всегда через Берлин и в этом городе неизменно делал остановку на два или три дня (если не зависал там на пару месяцев). В Берлине первым делом отправлялся в Цоо, где у меня было назначено свидание с крокодилом. Я всегда неровно дышал к этим хтоническим тварям, но в берлинском зоопарке в отделе земноводных жил мой персональный друг – особенно огромный и, видимо, очень старый крокодил, который на каком-то этапе своей неизвестной мне судьбы лишился одной из своих лап. Там имеется мостик над темно-зеленым водоемом – я всегда останавливался на середине этого мостика и смотрел вниз. Под мостиком, в густых и бликующих водах, тусячили крокодилы. Мой друг неизменно лежал на дне, малоподвижный, отягощенный прожитыми годами, самый гигантский в этом сообществе рептилоидов. Кажется, он постоянно спал, но просыпался и медленно всплывал от своего тенистого дна, чтобы приветливо помахать мне своей культей, чем-то напоминающей дамскую сумочку из крокодиловой кожи. Повидав этого старика, я чувствовал, что могу с чистым сердцем вернуться на Родину.
Возвращаясь домой после европейских скитаний, я желал вернуться не только в родную страну, но еще и в детство, поэтому отправлялся (с друзьями или же с возлюбленными девушками) в Переделкино, или в Коктебель, или в Челюскинскую, где еще догорали остатки прекрасных утопических заведений, именуемых домами творчества. О дома творчества! Следует пропеть ностальгический гимн этим домам. Весь мир – это дворец Творца, не так ли? Надеюсь, вас не смутит небольшой (или большой) flashback в 70–80-е годы, когда струился я сквозь социалистические дома творчества подрастающим малышом?
В силу профессии моих родителей перед моими детскими глазами разворачивались целых две категории домов творчества – дома творчества писателей и дома творчества художников. Каждое лето было разделено между Домом творчества писательским – Коктебелем и художническим Домом творчества в Челюскинской. В первое лето в Коктебеле сформировалась очень интенсивная тусовка, куда входили разные довольно яркие и необычные персонажи, с которыми мы с мамой подружились. Прежде всего мы подружились с Юзефом Алешковским, очень интересным писателем, обогатившим литфонд тремя бессмертными песнями, которые знает весь советский народ и постсоветский, соответственно, тоже. Это лагерные песни: «Окурочек», «Советская лесбийская» и «Товарищ Сталин, вы большой ученый». Мы сидели в Доме творчества в столовке, и Юзеф обратил внимание на мальчика нездорового вида, такого очень длинного, очень тощего (это был я), который к тому же очень не хотел жрать. И уже познакомившись с нами, он мимоходом обронил замечательную фразу: «Ешь, Паша, в лагере тебя так кормить не будут». Как бывший лагерник, он понимал, о чем говорит. Это не исправило мой аппетит, но зато пропитало меня симпатией к этому замечательному человеку. Тогда же сформировалась и детская компания, куда входил и его сын Алеша Алешковский, с которым я тоже подружился. Юзеф решил нашу детскую компанию использовать для написания романа, заявив, что нехуй нам просто так валандаться и заниматься всякой хуйней чудовищной, которой мы в основном и занимались, то есть разными шалостями.
Итак, он вознамерился воспользоваться ресурсами детского воображения. Вот он нас сплотил, и мы стали писать роман. Кажется, очень интересный роман получался. В мои обязанности, кроме участия в писании романа, еще входило изготовление иллюстраций к нему.
Мне запомнилось, что в романе важную роль играл крокодил. И, видимо, тогда я отловил импульс к осознанию невероятной важности образа крокодила, что в какой-то момент даже послужило поводом для написания эссе, которое, как и большинство моих эссе, наверное, никогда не будет опубликовано. Я понятия не имею, где оно находится, может, утеряно, но эссе называлось «Образ крокодила в русской литературе».
В другой период жизни, погружаясь в медитативные практики, которые вызывали у меня множество галлюцинаторных переживаний, я постоянно сталкивался с образом крокодила. Иногда в течение сорока пяти минут я в подробнейших деталях созерцал крокодила за своими закрытыми веками. В 93-м году передо мной была поставлена задача написать предисловие к произведению небезызвестного Томаса Де Квинси «Исповедь англичанина, употреблявшего опиум». Когда я прочитал это произведение (и написал действительно предисловие к нему), я обнаружил, что и Томас Де Квинси тоже сталкивался с образом крокодила в своих наркотических грезах. Я подумал, что надо проследить путь крокодила в русской литературе, начиная, конечно, с великолепного творения Достоевского под названием «Случай с крокодилом». О, это гениальное произведение, где описывается следующая ситуация: в Петербург привозят крокодила, на него приходит посмотреть светская публика, в частности приходят герои этого произведения, которые составляют собой любовный треугольник, состоящий из мужа, жены и любовника. И вот они втроем приходят смотреть на крокодила. И тут каким-то образом так случается, что крокодил съедает мужа этой жены. Муж оказывается внутри крокодила, но, как говорил Корней Иванович Чуковский, «утроба крокодила ему не повредила». Муж спокойно существует в крокодиле и начинает общаться оттуда, причем заявляет, что, когда он попал в крокодила, ему очень многое стало понятно и он теперь может давать объяснения по совершенно любым вопросам, он теперь эксперт по всему. И поэтому он поручает своей жене и любовнику жены, чтобы они организовали приток публики к крокодилу, и он будет общаться с публикой из крокодила, отвечая на все абсолютно запросы публики. Несмотря на первый шок и смущение, испытанное женой и любовником, они справляются с этой задачей, и действительно каким-то образом организуется приток публики, хотя в начале муж еще пытается склонить жену, чтобы она тоже проглотилась крокодилом и они не разлучались бы, но она все-таки как-то уклоняется, говоря: «Ну это же неприлично, это же даже как-то трудно себе представить, а что если “разные надобности”? Как же мы там?» Для сознания XIX века действительно немыслимо представить себе существ разного пола в одном крокодиле. Если еще парочку из крестьянского сословия можно вообразить в такой ситуации, но ни в коем случае не из дворянского. Такого близкого расположения гендеров в этом сословии в то время совершенно не предполагалось, всякие надобности деликатного свойства отделяли существ разного пола друг от друга, и чем выше было социальное положение, занимаемое существами, тем радикальнее была возникающая между ними дистанция. А крокодил, естественно, предполагает полное упразднение дистанции, что мы видим даже на примере одного-единственного мужа, которому стоило оказаться в
