Служанки сновали по кухне, усаживаясь на свои места вокруг огромного старинного прямоугольного стола, занимающего в комнате центральное место.
— Послушайте, вы, — громко обратилась ко всем Матильда. — Где ваши манеры, леди? Поздоровайтесь с нашей гостьей.
Я стала центром всеобщего внимания: присутствующие женщины — молодые и не очень — с любопытством уставились на меня.
Сунув ночные горшки в руки хмурой женщины, Матильда прищелкнула языком.
— Черт возьми! Ну что за сброд! Уставились, будто увидели привидение. Закрой рот, Полли! Женщина с круглыми глазами и почти совсем седыми волосами под хихиканье своих товарок захлопнула рот.
Матильда указала мне на стул с соломенным сиденьем.
— Посмотрите, какая она худенькая, — сказала моя добродушная покровительница. — Несколько кусков пирога с патокой ей не повредят.
— Она очень хорошенькая, — сказала какая— то женщина.
Я с улыбкой поблагодарила Матильду, а та покровительственно похлопала меня по плечу.
— Я с тобой согласна, Мэри. Мисс — новая натурщица его светлости.
— Уж никогда бы не сказала, — подала голос Полли. — Милорд, значит, нашел наконец такую как надо, не стал отсылать восвояси, да?
Я с вожделением смотрела на патоку, которой Матильда щедро полила несколько кусков пирога, уже намазанных маслом.
— Мне он вовсе не показался страшным, — сказала я.
— Значит, тебе повезло, и ты не застала его в дурном настроении. Иногда на него накатывает, — снова подала голос Полли. — Тогда он становится по-настоящему страшным. Только его брат и умеет с ним справляться.
— Откуда ты? — спросила полная женщина, судя по ее красным натруженным рукам — прачка.
— Из Кейли, — ответила я.
— Моя мать тоже была из Кейли! А откуда поточнее?
Я не отвечала на вопрос, слизывая патоку с пальцев.
— Очень вкусно. Передайте мои комплименты кухарке.
Пожилая женщина весом не менее чем в двенадцать стоунов тяжело опустилась на стул и откинулась на спинку.
— В канун прошлого Рождества милорд был на краю могилы.
— Ничего, поправился, — сказала Матильда.
Я облизала палец, наблюдая, как женщина покачивается на стуле, который угрожающе поскрипывает под нею.
— Конечно, ему было худо, казалось, он стоял на пороге смерти. Я ходила с Питом в Роковер. И когда возвращалась, увидела милорда на кладбище. Он стоял там, как вампир, над могилой своей жены, право слово, стоял.
— И выл? — спросила Полли, усаживаясь на стул.
Несколько женщин рассмеялись нервным смехом. Я не присоединилась к ним.
Рассказчица шмыгнула носом и продолжала:
— Я ждала, что он выкопает ее труп и вгонит ей в сердце кол.
— Счастливое избавление, — сказала Матильда. — Она была ведьмой и заслужила свою судьбу.
Послышался ропот одобрения.
— Что касается меня, то я рада, что ее больше нет, — сказала молодая служанка. — Прежде я частенько встречала ее в гостиной, когда она наливала себе кофе.
Подняв бровь, Полли слегка подалась к столу и тихо сказала:
— По тому, как ведет себя его светлость, она не ушла. Леди Джейн вернулась и не дает ему покоя.
У меня при этих словах мурашки побежали по спине.
Матильда укоризненно покачала головой.
— Перестань распространять глупые слухи, Полли. Привидений не существует.
— Кто это сказал? — ответствовала Полли, пытливо оглядывая по очереди наши испуганные лица. — Вы не можете отрицать, что в последнее время в доме происходит что-то странное. Куда на прошлой неделе исчезла коробка лучшего чая мисс Адриенны? Вечером она была на месте, а утром ее не оказалось. — Прищурив глаза, она добавила: — А не далее как вчера прямо у нас из-под носа исчезла тарелка ячменных лепешек.
— Не будь дурой, — осадила ее Матильда. — Духи ничего не едят.
— Откуда ты знаешь? Младшая служанка повторила:
— Эта леди Джейн исчезла, и слава Богу! Никогда не понимала, что лорд Малхэм нашел в ней.
Я точно знаю, как ужасно она обращалась с Самантой. И именно поэтому Сэмми удрала отсюда.
— Саманта удрала, потому что стала свидетельницей убийства, — возразила Полли.
Завязался оживленный разговор о смерти леди Джейн, от которого у меня окончательно пропал аппетит. Я отодвинула тарелку с недоеденным пирогом, щедро политым патокой. Мне захотелось сказать этим невоздержанным на язык женщинам, что они обязаны соблюдать по отношению к Николасу Уиндхэму некоторую почтительность и лояльность. Он как-никак был их хозяином.
Наконец, решив, что это меня не касается, я извинилась, поднялась и вышла из кухни через заднюю дверь.
— В доме точно происходит что-то странное, — услышала я напоследок голос Полли.
День выдался ясный. На горизонте поднимались зеленые, поросшие вереском холмы, чистый прохладный воздух слегка пах торфом. Я вдыхала полной грудью до тех пор, пока голова моя не закружилась и кровь в жилах не запела.
На глаза мне попалась кошка, черная как ночь, с желтыми глазами, похожими на лютики. Она внимательно смотрела на меня, потом подняла переднюю лапку и провела ею по мордочке. Черная шерстка у нее была перепачкана в сливках. Встав на колено, я протянула руку и поманила ее к себе. Она долго недоверчиво смотрела на меня, потом все-таки подошла и, выгнув спину, принялась тереться о мою руку. «Мой первый друг здесь», — подумала я, улыбаясь. Взяв кошку на руки, я продолжала идти по тропинке мимо неухоженных, одичавших, заросших садов, где созревшие коробочки мака на сухих стеблях шуршали, колеблемые ветром. Пройдя еще немного, я оглянулась.
— Уолтхэмстоу… — сказала я вслух. Неужели я и впрямь провела под его кровом свою первую ночь? «Да, первую из многих», — напомнила я себе.
На фоне неба дом возвышался мрачной цитаделью. Из каждой его трубы поднимался извилистый серо-голубой дым. Поздние пристройки почти скрывались за деревьями, вздымавшими голые ветви к небу. На самом высоком дереве восседал грач, балансируя на ветке, раскачиваемой ветром из стороны в сторону, и хлопая своими черными крыльями, чтобы удержаться.
Из моих снов наяву, столь часто наполненных образами Николаса Уиндхэма и Уолтхэмстоу, меня вырвал звонкий детский голосок. И снова мне пришлось напомнить себе, зачем я явилась сюда.
Я повернула по тропинке назад, к дому, все крепче прижимая к груди кошку. Отбросив в сторону респектабельность, полная нетерпения, я мчалась со всех ног, пока наконец не оказалась в стороне от хорошо протоптанной главной аллеи на Узенькой и плохо различимой в опавшей листве тропинке.
На фоне неподвижно застывших прямых камышей был виден тихий пруд с гладкой, как стекло, поверхностью. Он казался сонным и безмятежным, и в другой раз я, возможно, сочла бы это место райским уголком. Теперь же я только стояла и смотрела, онемев от ужаса, как ребенок ковыляет неуверенной походкой, направляясь к тинистой отмели, к поросшей лилиями темной воде.
