Такие мысли выдают в великом князе натуру очень чистую, глубокую – такую, которая высоко поднимается над обыденностью. Они – та благодатная почва, которая даст толчок к развитию прекрасной поэзии.
Константин не раз приглашал Достоевского в Мраморный дворец, там устраивались интереснейшие литературные вечера. В узком кругу близких к великому князю людей, любивших писателя и ценивших его талант, Федор Михайлович читал главы из романа «Братья Карамазовы». Причем читал так проникновенно, что вызвал у своих слушателей слезы.
Эти два талантливых человека тянулись друг к другу, испытывали обоюдную симпатию. Но, как это ни покажется странным, подчас расположение Достоевского к великому князю Константину Константиновичу вменялось ему в вину. Находились люди, которые считали эту зарождавшуюся дружбу связью писателя с правительственными кругами. На самом же деле Федор Михайлович испытывал искреннюю симпатию и привязанность к художественно одаренному молодому человеку, который чутко реагировал на все прекрасное в искусстве. И наконец, ему было просто приятно, как и любому творческому человеку, встретить искреннего почитателя своего таланта. К тому же сам писатель, прекрасно разбиравшийся в людях, увидел зорким взглядом в молодом человеке дар поэта. Об этом свидетельствует в дневнике Анна Григорьевна Достоевская, которая очень тепло пишет о великом князе:
Это был… юноша, искренний и добрый, поразивший моего мужа пламенным отношением ко всему прекрасному и родной литературе. Федор Михайлович провидел в юном великом князе истинный поэтический дар.
А сам Константин Константинович всегда с особым душевным волнением вспоминал о встречах с великим русским писателем, признаваясь: «Мало мыслителей, которые бы приходились мне так по душе, как Достоевский». Федор Михайлович сумел затронуть самые сокровенные струны его души. Иначе не написал бы человек, всю жизнь проживший в прекрасных дворцах, так проникновенно о его героях:
Отчего это у Достоевского всегда выводятся люди не как все, а какие-то необыкновенные, не то больные, не то сумасшедшие, а вместе с тем их чувства и мысли так нам знакомы и близки?
Такой отклик может вызвать лишь слово гения.
Большое влияние на формирование личности юного великого князя оказал в тот период еще один замечательный русский писатель – Иван Сергеевич Тургенев. В 1880 году он приехал в Санкт-Петербург из Парижа и был желанным гостем в кругах не только художественной интеллигенции, но и революционно настроенной молодежи. Его рады были видеть в разных домах, в том числе и в Мраморном дворце. Правда, не все его обитатели. Константин Константинович с нетерпением ожидал встречи с писателем, находившимся в зените литературной славы, а вот великая княгиня Александра Иосифовна даже не вышла из своих покоев, чтобы поприветствовать его. А все потому, что была убеждена: Тургенев – «красный».
Это предубеждение имело негативные последствия – в Мраморном дворце Тургенев действительно не имел успеха. Вот что записал после встречи с писателем Константин Константинович:
Вчерашний вечер с Тургеневым расстроился, он несколько раз подвергался подозрениям в революционном направлении… Эти предположения вовсе не основательны.
В симпатиях к революции Тургенева подозревали отнюдь не только в великокняжеском дворце. С опаской относилась к писателю и столичная полиция. Власти были недовольны тем, что на встречах с читателями публика устраивала ему овации, многие возбужденно выкрикивали слова восхищения. Дошло до того, что для выступления Тургенева в Литературном фонде понадобилось специальное разрешение полицейского начальства.
Великий князь Константин на все эти недоразумения старался внимания не обращать. Для него Тургенев был непререкаемым авторитетом в области искусства. Это подтверждает история, которая произошла с картиной А. Куинджи «Ночь на Днепре». Иван Сергеевич, оказавшись в мастерской живописца, одним из первых увидел только что законченное полотно. И тут же «пришел в восторг», как свидетельствует находившийся там вместе с ним Я. Полонский. 14 марта 1880 года великий князь пишет в дневнике, что на вечере у графини Анны Комаровской, служившей гофмейстериной у его матери, Тургенев с восторгом рассказывал собравшимся о последней работе Куинджи:
…он так художественно ее описал, что мне захотелось непременно самому сличить рассказ с оригиналом. Вчера мы… поехали отыскивать мастерскую Куинджи… еле-еле нашли… проходив с четверть часа по разным закоулкам. Она находится под самой крышей… Сам Куинджи… не знал меня и смотрел с некоторым удивлением, тем более что, верно, не ожидал найти любителя искусства под морским мундиром. Впрочем, он очень учтиво пригласил нас в мастерскую и поставил перед своей картиной. Я как бы замер на месте.
Картина просто околдовала, заворожила Константина. Ведь ничего подобного раньше в русской живописи не было! Вот как великий князь описывает охватившие его в эти минуты чувства:
Я испытывал такое ощущение, выходя на возвышенный холм, откуда вдали видна величественная река, освещенная луной. Захватывает дух, не можешь оторваться от ослепляющей волшебной картины, душа тоскует… Я сказал Куинджи, что покупаю его дивное произведение, я глубоко полюбил эту картину и мог бы многим для нее пожертвовать. Весь день потом, когда я закрывал глаза, мне виделась эта картина.
Итак, юный ценитель высокого искусства купил у Куинджи его прекрасное полотно. И не смог расстаться с ним, даже когда отплывал в кругосветное путешествие на фрегате «Герцог Эдинбургский». И вот картина вместе со своим законным владельцем отправилась почти в двухгодичное плавание. Но такому повороту событий воспротивились многие ценители русского искусства. Был среди них и Иван Сергеевич Тургенев, который очень беспокоился о том, как бы шедевр не повредили морские соленые испарения. Он сумел убедить великого князя хотя бы на некоторое время оставить картину на суше. В итоге замечательное произведение Архипа Куинджи в течение десяти дней было выставлено для всеобщего обозрения в Париже, в галерее Зельденмейера.
За несколько месяцев до предстоящего путешествия великий князь познакомился с еще одним блестящим представителем русского искусства – великим композитором Петром Ильичом Чайковским. Буквально с первой же встречи Константин почувствовал, что перед ним родственная душа. У него было такое впечатление, будто они «давно знакомы и даже дружны». Молодой моряк тут же стал уговаривать Чайковского отправиться с ним в море, и тот был уже почти согласен – «очень сдается на наше предложение».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
