— У вас, говорят, ручной тигр имеется? Можно посмотреть? Мы заплатим, если нужно, за посмотрение.
Нам сначала очень хотелось, чтобы они давали нам копейки. Один раз мы набрали так два рубля — по пятаку брали с человека. Но отец сердился и не позволял нам брать деньги, а только требовал, чтобы смотрели издалека, не гладили Ваську и без разрешения ничего ему не давали.
Нам нравилось, что взрослые люди спрашивали у нас позволения.
— А сколько вас, много?.. Ну ладно, станьте вот здесь, у ворот. Мы его сейчас позовём. Только смотрите не гладьте и не давайте ему ничего, когда он придёт.
— Хорошо, мы всё будем делать, как вы велите.
Они становились, как мы показывали, и всем было очень интересно.
Потом мы шли в сад, звали Ваську, и он важно выходил к посетителям.
В первый миг они всегда шарахались в сторону, а он удивлялся и оглядывался на нас.
Мы успокаивали их:
— Ну, что же тут страшного? Он ведь совсем ручной.
— Он даже не понимает, кого вы испугались. Видите, он какой?
Мы клали ему в пасть руки, гладили по голове, за ушами и под подбородком. Поднимали его тяжёлую лапу и показывали зрителям ладонь.
— Глядите, — говорили мы, — все когти поджаты, и ничего такого нет, чтобы бояться.
Они смотрели на Ваську и не могли насмотреться. Потом он так им начинал нравиться, что они непременно хотели его погладить.
— Нет, — говорили мы, — погладить его никак нельзя, потому что нам за это достанется.
— Ну, не достанется.
— Нет, обязательно достанется.
Но они всё приставали до тех пор, пока мы не прибавляли нарочно:
— И потом, кто его знает, ведь он же всё-таки тигр… А вдруг вцепится, тогда что мы будем делать?
После этого они сразу переставали просить.
Один раз Васька гулял по саду и увидел в заборе дырку. Он просунулся между досками. Видит — улица, бегают собаки, извозчики ездят туда-сюда, в стороне ребята играют в лапту, а под забором на травке несколько человек играют в карты.
Васька оглядел всё это, втянул голову назад, фыркнул от волнения и сказал: «уф!»
Потом просунулся снова.
Но я уже говорила, что он не мог выносить, чтобы люди его не замечали. Поэтому он смотрел, смотрел, да и вылез весь наружу.
Те, которые в карты играли, оглянулись и говорят:
— Вот так явление!
А Васька им в ответ:
— Угу.
Они встали тогда с земли. Один говорит другому:
— Пойдём, брат Васька. А то как бы штаны наши не пострадали. Это, видно, лесничего тигра. Вишь, она вредная какая, полосатая.
Он сказал: «Пойдём, Васька», — тигрёнок и подумал, что это к нему, и пошёл.
Они испугались и отбежали, а женщина одна даже завизжала от страха. Тигрёнок растерялся. Сел прямо посередине улицы в пыль и давай чесать за ухом.
В это время отец подошёл к забору. Выглянул — Васька сидит в пыли и задумчиво почёсывает за ухом, а соседи сгрудились поодаль, рассматривают его и смеются.
Отец перескочил через забор и хотел увести сейчас же тигрёнка. Тут соседи осмелели и стали просить:
— Подожди малость! Не уводи так скоро. Ишь он какой интересный. Он кто же — кошка или иначе как определяют?
Отец рассказал им про тигров, потом заставил Ваську бороться и кувыркаться. Шлёпал в шутку его по щекам, а Васька отмахивался лапой и тоже норовил задеть отца.
Когда отец двинулся с тигрёнком домой вдоль забора, вся толпа провожала их и кричала вслед:
— Ай да Васька! Вот спасибо, что пришёл к нам!
У нас было много кур, и Васька поглядывал на них с большим интересом.
Как-то он вышел погулять. Кругом во дворе стояли лужи: только что прошёл дождь. Васька пробирался осторожно, обходя лужи и отряхивая лапы, как кот.
Вдруг он заменил на солнышке наседку с малюсенькими, как ватные шарики, цыплятами. Васька прижал уши к затылку (так он делал всегда, когда подкрадывался) и припал к земле, чтобы прыгнуть к цыплятам.
Наседка почуяла опасность, заволновалась, собрала детей, распушила как можно страшнее свои перья и, вся дрожа от ужаса перед Васькой, бешено кинулась на него. Она хлопала крыльями, наскакивала на него и старалась выклевать ему глаза.
Васька перепугался, замотал головой и пустился бежать. Он уже не разбирал дороги, шлёпал прямо по лужам, только брызги летели во все стороны. А наседка — за ним; всё злее и злее налетала, клевала сзади. И только тогда, когда Васька дикими прыжками влетел на крыльцо, она повернулась, захлопала крыльями и гордо направилась к цыплятам.
Второе столкновение Васьки с курами произошло накануне праздника. В этот день все ходили голодные и озабоченные. С самого утра занимались уборкой и стряпнёй и в суматохе забыли покормить животных.
Голодны были собаки, голоден был и Васька.
Вдруг прибегает на кухню Соня:
— Мама, что собаки наделали!
— Что такое?
Оказалось, что собаки уже закусили: съели окорок, приготовленный для праздника. Они забрались в ледник и вытащили его.
Тут вспомнили, что Васька тоже ещё не накормлен, и решили поскорее накормить его. Но было уже поздно. Васька, голодный и злой, сидел во дворе на солнышке и хмурился на роющихся кур. Трогать их он не решался: ещё не забыл, как клевала его наседка.
В это время мимо него проковылял на отмороженных ногах несчастный инвалид-петух.
Васька сделал прыжок — и петух забился в его стиснутых зубах. Мы увидели это с крыльца и хором закричали.
Из дома выбежал отец. Он схватил первую попавшуюся хворостину, стегнул Ваську и сердито крикнул:
— Брось сейчас же! Я вот тебе…
Васька свирепо зарычал, не выпуская из зубов своей жертвы. Глаза у него загорелись, он стал страшным. Отец понял, что если отступить перед ним в этот раз, то после с ним уж не сладить. Он стегнул ещё и ещё.
Васька дико рычал и прыгал, но петуха всё-таки не выпускал.
Тогда отец схватил его за задние лапы, приподнял вместе с петухом в зубах и трахнул головой о плетень.
Правда, это было очень жестоко, но зато бунтовщик сразу смирился. Выпустил из зубов задушенного петуха и сидел, оглушённый и как-то сразу обмякший.
Мама поскорее накормила его, и он, обиженный, убрался в сад.
Долго не мог он простить этого отцу, избегал подходить к нему, не ласкался и вообще с ним «не разговаривал».
А кур он больше никогда не трогал. Правда, случалось, что он неожиданно набрасывался на них из-за кустов. Но это была только игра: зубы его в этом не участвовали. Игра кончалась тем, что куры с отчаянным кудахтаньем разлетались, а Васька, напуганный собственной проделкой, удирал в другую сторону.
Мы, все четыре сестры, так ловко ухитрились родиться, что наши дни рождения приходились один за другим.
В дни рождения ведь всё-таки полагается испечь пирог, позвать гостей — и чтобы целый вечер был шум. Ну, и подарок какой-нибудь тоже надо. Один раз — это ещё ничего. А вот когда нужно четыре раза подряд печь пирог и четыре вечера устраивать шум, тогда это уж чересчур. Мама от этого уставала и сердилась. Вот мы и решили: соединить все наши дни рождения в один день, но зато уж чтобы в этот день и пирог, и гости, и шум — всё было как следует.
Накануне этого торжественного дня мы деятельно помогали маме. Подметали двор и сад, мыли полы, взяли на себя самую трудную часть стряпни: заботу о нашем сладком пироге. Мы так сильно беспокоились о нём, что всё время пробовали начинку. Когда её осталось почти половина, мама сказала:
— Ну хорошо! Будет уже помогать! Теперь я сама как-нибудь справлюсь.
И она велела нам ложиться спать.
А ещё позднее, когда мы крепко заснули, она тихо зашла в комнату и каждому под подушку положила подарок. Потом и она заснула.
Утром мы все, как только открыли глаза, сейчас же полезли под подушки. И каждая из нас нашла именно тот подарок, какой ей больше всего хотелось. Соня — толстую книгу про всех животных, Брэма, я — кукольный театр, Юля — ящик с красками для рисования, а Наташа — игру «Скотный двор».
Мы разложили подарки, стали рассматривать их и восхищаться. Мама тоже радовалась вместе с нами. Она пришла на минутку, чтобы позвать нас завтракать, да так и осталась у нас. И про завтрак мы все забыли.
А в это время к нам пришёл гость. Двери с террасы у нас были открыты, и никто не слыхал, как он вошёл в столовую. Это был сослуживец отца. Он подошёл к накрытому столу, полюбовался на наш пирог и прочёл румяную надпись из теста: «С днём рождения, детки».
«Ах, вон как! У них сегодня праздник», — сказал он сам себе и стал расхаживать по комнате, напевая песенку.
Гость был маленький, щупленький человечек, ростом не больше десятилетнего мальчика. Но, несмотря на это, держал он себя так важно, даже величественно, что к нему нельзя было подступиться.
С детьми он здоровался только двумя пальцами и при этом страшно задирал кверху очки. Мы его не любили и тихонько подсмеивались над ним.
