— Ну уж и «по земле»! Всегда прибавишь.
— А давай посмотрим!
Мы гурьбой, толкая друг дружку, поднялись на террасу.
Тигрёнок расхаживал вдоль перил и старательно всё обнюхивал. После тряской дороги у него, наверно, кружилась голова и пол уходил из-под ног. Он шатался, как пьяный, часто садился и закрывал глаза. Но чуть только ему становилось лучше, он снова торопился обнюхивать, как будто его кто-нибудь заставлял.
С перил свешивался рукав ватной куртки. Тигрёнок уцепился за него лапой и сдёрнул вниз. Соня громко засмеялась. Он поднял голову и уставился на неё.
Теперь мы его хорошо рассмотрели. Он был с полугодовалого щенка сенбернара; у него была большая, широкая голова с круглыми зелёными глазами, широкий лоб и короткие уши. Передние лапы были тяжёлые и сильные, а задние — гораздо тоньше. Туловище было худощавое и щуплое, и хвост длинный, как змея.
— Совсем ещё ребёнок, — важно сказала Наташа.
И правда, он был ребёнок. Неуклюжий, маленький, одинокий, он прижался к ноге отца и потёрся об неё, как будто желая сказать: «Я здесь один, и я маленький, так уж ты, пожалуйста, не давай меня в обиду».
Пока отец отпрягал лошадей, разбирал вещи и умывался после дороги, мы взяли тигрёнка на руки, понесли его в комнату, положили на самое почётное место, на диван, и все стали вокруг.
Мы старались заметить в нём что-нибудь особенное и внимательно к нему приглядывались.
Тигрёнка накормили из чашки тёплым парным молоком. Он налакался, растянулся опять на диване и прищурился на свет большой лампы. Ему очень хотелось спать, но он не засыпал, а всё время шевелил ушами.
Как только накрыли стол для ужина и в комнату вошёл отец, тигрёнок поднял голову и потянулся к нему с каким-то странным звуком, похожим на громкое мурлыканье: «ахм-хм-гм-гм».
— Ишь ты, слыхали? Засмеялся от радости! — удивилась Наташа.
Отец погладил тигрёнка. Он снова улёгся на своё место и заснул под шум разговора.
За ужином мы всё узнали про тигрёнка. Звали его Васькой. Его поймали далеко, за четыреста километров от нашего города, в камышах, около большого, пустынного озера Балхаш. Один охотник-казах, большой приятель отца, выследил логово двух тигров. Тигры в этой местности не водились, и эта пара забрела случайно из Персии. Казах дал знать отцу, а сам продолжал следить за тиграми. Он узнал, что тигры пришли сюда не охотиться, а прятаться в надёжное место, потому что у тигрицы должны были родиться детёныши.
Скоро тигрица куда-то скрылась. А тигр ушёл за перевал и больше не возвращался.
Охотник со дня на день ждал отца. Он обшарил все окрестности, стараясь отыскать тигрицу. И вот раз он наткнулся на свежие следы. Они шли по песку и спускались к реке.
Охотник притаился в кустах и оттуда внимательно оглядел прибрежный камыш. Вдруг на другой стороне он увидел тигрицу. Она осторожно пробиралась в зарослях и несла в зубах что-то тяжёлое. Потом бросила свою ношу, переплыла реку, прошла мимо охотника и на виду у него стала удаляться. Охотник живо смекнул, в чём дело. Он ударил свою лошадёнку, но, вместо того чтобы гнаться за тигрицей, поспешил к тому месту, где она что-то оставила.
Он правильно рассчитал: в густом камыше, тесно прижавшись друг к дружке, сидели два маленьких тигрёнка.
Охотник сгрёб их за шиворот, сунул в перемётные мешки — коржуны — и сел в седло. Тигрята пищали, барахтались и вылезали из мешков. Казах только плотнее прижимал коленями мешки и знай нахлёстывал свою клячонку.
Он хорошо понимал, какая ему грозит опасность, если тигрица бросится в погоню. Ведь она в несколько прыжков догнала бы и убила и усталую лошадёнку и похитителя тигрят. На ружьё у казаха тоже было мало надежды: оно было очень старинное, заржавленное, ствол у него давно разболтался и был тряпочкой привязан к ложу.
И вот с таким замечательным конём и оружием этот бесстрашный охотник рискнул увезти детей у матери-тигрицы.
Примчавшись в аул, охотник стал думать, как уберечься от ярости тигрицы. В это время подоспел на подмогу отец с другими охотниками. Тигрят спрятали в одну из юрт. Вокруг аула разбросали отравленные куски мяса и разожгли огромные костры.
В ту же ночь тигрица явилась в аул. С диким рыканьем металась она вокруг жалкой группы юрт, но огонь внушает зверям непреодолимый страх — она так и не решилась ворваться за пылающую черту.
В ярости задрала она лошадь и на рассвете ушла в камыши, чтобы к ночи явиться обратно, ещё страшнее и бешенее.
На следующую ночь она опять рыскала вблизи аула, и здесь её настигла смерть: она съела кусок отравленного мяса и околела. Наутро её нашли мёртвой.
Когда отец узнал, какой страшной опасности подвергался его приятель, охотясь с плохим ружьём, он снял с себя прекрасное охотничье ружьё и отдал его товарищу. Казах был в неописуемом восторге и отдарил отца шкурой тигрицы и одним из тигрят.
До нашего дома Ваське пришлось вынести длинное, тяжёлое путешествие. Почти половину пути ехали за верблюдах. От их качающейся походки бедному Ваське становилось плохо: его рвало, у него начинала идти носом кровь. Тогда отец слезал с верблюда и нёс тигрёнка на руках.
Отсюда и началась их крепкая дружба.
— Да, натерпелся Васька за дорогу, — кончил рассказывать отец. — Один раз он совсем перепугал меня: думал — вот-вот скончается. Лежит, глаза закатил, ноги дёргаются; пропал, думаю. Нет, ничего, отдышался.
— Ещё бы не отдышаться, — заметил один из охотников: — из-за него, шельмеца, целую неделю пришлось задержаться в Рыбачьем посёлке. Ухаживали за ним, как за султаном турецким.
Мы засмеялись.
— А вы почему ещё не спите? — спохватилась мама. — Двенадцать часов. Живо по кроватям!
Уходя, мы почтительно погладили Васькин хвост, откинутый гордо на валик дивана. А мать с отцом стали обдумывать, как устроить тигрёнка на ночь. Мать тогда ещё не знала Васьки и опасалась оставлять его непривязанного. А отец говорил, что Васька ручнее котёнка и бояться его просто смешно. Ну, да в крайнем случае можно закрыть от него двери.
Так и сделали. Оставили Ваську на диване, лампу потушили и двери заперли на задвижку.
Только они ушли, Васька поднял голову. Видит — темно… пусто… тихо…
И вот этот «страшный» тигр соскочил с дивана, забегал по комнате, натыкаясь на мебель, и заорал с перепугу: «ба-а-ум… ба-а-ум… ба-а-ум…»
Отец думал — он покричит и перестанет. Но Васька не успокаивался и кричал сначала сердито, а потом всё жалобнее и жалобнее. Его пожалели. Пришли к нему. Он обрадовался, бросился к отцу и стал лизать ему ноги и мурлыкать. Ну конечно, его взяли к себе в комнату, привязали там на длинную цепочку под столиком, на котором стояла машина, подостлали мягкий войлок, и Васька с довольным видом улёгся.
Пока мама причёсывала волосы и разговаривала с отцом, Васька лежал смирно. Но как только отец вышел, тигрёнок мигом вскочил и стал с тревогой смотреть ему вслед. Вернувшись, отец приласкал Ваську, и все спокойно заснули.
Утром мы проснулись, уселись на своих кроватях, и первые слова Наташи были:
— Тигрёнок Васька был вчера или не был? — Ей всю ночь снилось про тигрёнка, и она никак не могла разобрать, что во сне, что наяву.
— Я знаю наверное, что был, — ответила Соня, и мы пошли в столовую проверить, там ли вчерашний тигрёнок.
Приходим туда и видим — никого нет. Бросились к маме. Она показала под столик, а он сидит там и пучит на нас свои смешные глаза.
Сейчас же отвязали цепочку и с шумом, с криком повалили с тигрёнком в сад.
Там мы побегали, поиграли и познакомили Ваську со своими друзьями — собаками. Собаки росли и воспитывались вместе с нами. А игры мы всегда придумывали такие, чтобы они тоже могли принимать в них участие.
Васька держался с собаками очень вежливо, но они, видимо, сразу почуяли, что это за птица, и, поджав хвосты, убежали.
На солнце лежал старый охотничий пёс Заграй. Васька медленно подошёл и потянул к нему голову. Заграй лениво встал, покосился на Ваську и поскорее отошёл.
Тигриный запах заставлял дрожать охотничьих собак. Один только молодой дворняга Майлик не смыслил ничего в охотничьих запахах. Он перепрыгнул через Ваську, припал к земле, толкнул его лапой, вертанул хвостом и, звонко лая, затеял с ним игру.
Васька расшевелился и неуклюже поскакал за собакой.
Догоняя друг дружку, они выбежали на залитый солнцем двор. Там охотники вынимали и развешивали для просушки шкуры привезённых трофеев. Мама с крыльца смотрела, как распаковывали чучело тигрицы — Васькиной матери. Грубое, наскоро сделанное чучело обмахнули веником от соломы и положили на середине двора. И Васькино сердчишко не выдержало: до сих пор он спокойно следил за людьми, а тут забыл всех, забрался на спину тигрицы, прижался к ней и стал её лизать и мурлыкать: «М-гм-гм… м-гм-гм…» — таким ласковым, дрожащим голосом.
