Неприятность во время прогулки так задела Семечкина, который хотел подружиться с Оксаной только из добрых чувств, что он совсем забыл о своих принадлежностях художника. Только вечером вспомнил, что оставил на скамье гелиевые цветные ручки. Так обидно стало, что он аж похолодел от макушки до пят, а сердце тяжелым камнем ухнуло вниз. Эти ручки были подарком за участие в художественном конкурсе, который Коля выиграл. Тогда это была большая редкость — не просто гелиевые ручки, а еще и цветные! Ими художник-самоучка очень гордился, хранил как зеницу ока, никому в руки даже брать не разрешал. Кроме Оксаны. Стрельнуло же вдруг ему поделиться, порадовать девочку яркими цветами! «Совсем с ума спятил!» — принялся ругать Колька сам себя, ворочаясь в постели с боку на бок. Так и не заснул до утра — переживал. Как только пришло время завтрака, он у всех в столовой стал спрашивать о пропаже. Никто не мог ответить ничего путного, а Клещ вообще кинулся исполнять роль заправского сыщика.
— Вот ты водишься с этой странной чучелой, с нее и спрос! А нам-то на фиг твои ручки драгоценные, мы все знаем, как ты к ним относился, никого не подпускаешь, для писулек своих бережешь. Ты же сам говорил, что открытку рисовать собираешься, то ли на деревню дедушке, то ли в правком!
— Бабуле, — мрачно исправил Коля. Доводы товарища, хоть и был он грубоват накануне, звучали убедительно. Тут еще и Шестеренка привязался с поддакиванием. Видя, что ничего от старших не добиться, мальчик понуро побрел к своему столу.
В это утро даже его любимая гречневая каша не казалась ему такой вкусной, рассыпчатой. Коля, как мог, старался забыть про это дело, ведь, как известно, потерянного не вернешь. Конечно, для верности он побывал у Оксаны, но разве там что выяснишь, если она даже дверь не откроет? Зато для Клеща история казалась очень даже завлекательной, да и не мог он допустить на правах старосты в мальчиковой части интерната таких вот краж. Иначе все потом распустятся и никакого порядка не будет, а воспитатели еще и по шапке дадут, что плохо смотрел.
Глава 12. Обвинение
В общем, чтобы отыскать пропажу, устроили, что называется, «шмон» по кубрикам. Делать это открыто не очень-то хорошо, потому что воспитатели поднимут переполох, поэтому маскировали все это дело невесть откуда взявшейся манией чистоты и порядка. Устроили «генеральную уборку». Операцию по поимке воришки Клещ так и назвал и страшно гордился этим, мол, какой же конспиратор он гениальный! Само собой разумеется, что физически даже всех и каждого под это дело нельзя подвести, поэтому сперва зафиксировали в письменной форме, то есть составили список тех, кто вчера ошивался возле скамейки, где Коля с Оксаной посиживали. Примерно обрисовали, вспомнили всех присутствовавших. Дальше методом исключения вычеркнули Клеща с Шестеренкой, так как они старшие и в такие заварушки ввязываться не дураки. Исключили и тех, кто стоял дальше всех от скамейки и злополучных ручек. Ренату, Митю Жидкова и еще нескольких друзей Пикассо сам отмел, так как не мог представить, что они пойдут на такую подлость. В итоге осталось человек десять, включая Оксану. Когда и за нее принялся заступаться Коля, Клещ его притормозил.
— Погоди, адвокат! Ты говоришь, что твои друзья не могли взять ручки. В это я готов поверить, потому что знаешь ты их давно. А вот эту чок… — ему хотелось обозвать Оксану по привычке чокнутой, но парень вовремя исправился, чтобы хотя бы на время разбирательства опустить оскорбления личности, какой бы странной та не представлялась. — А вот эта девочка, откуда тебе известно, что придет ей в голову? Согласись, что странностей в ней хватает?!
Коля кивнул. С этим поспорить было нельзя, хотя то, что Оксана могла украсть его ручки, казалось ему совершенно невероятным.
— Слушай, так может как раз из-за своей странности Оксана и не могла взять мои ручки? Просто не додумалась бы, мне так кажется, — высказался «пострадавший» во всей этой истории.
— Кажется-не кажется, а найти истинного вора придется. И чтобы не осталось сомнений, приступим к шмону, дамы и господа! — сказав все это тоном большого начальника, Клещ поднялся с места, потер ладони. Его ровесники и ребята помладше, а также девчонки, которые выступали в роли поклонниц Клеща, последовали за ним. Обыск он сам не проводил. Зачем. когда у тебя есть такая шикарная свита? Коля тоже присутствовал, чтобы все было по-честному. С дрожащим сердцем, которое сейчас напоминало последний осенний листок, колышущийся на тоненькой веточке, Пикассо наблюдал, как один за другим кубрики открываются, затем выворачиваются наизнанку, а после снова прячут в свое нутро секреты или явности. И тех, и других у обитателей интерната хватало, так что иногда обнаруживались весьма интересные вещи.
Например, выяснилось, что Танька Кукушкина с Дашей Соколовой не просто подружки, а ориентированы не так, как положено. Это, конечно если культурно выражаться. У кого-то отыскались неприличные журнальчики, а у кого-то — внушительные творческие работы, начиная от деревянных самолетиков и заканчивая макраме. Обнаруживая все это, Коля даже удивлялся, сколько хорошего прячется в людях, которых каждый день видишь, наряду с пошлостями и грязью. И ведь не думаешь, не подозреваешь, что рядом с тобой живет настоящий талант. Конечно, это радовало, однако по мере уменьшения количества комнат и вычеркивания их из списка большим черным карандашом, тревога нарастала, кирпичом падая в Колин пустой желудок.
— Вот мы и пришли, — с лоснящимся от удовольствия лицом, что оказался прав, объявил Клещ, стоя перед дверью в Оксанин кубрик. Входить внутрь было нельзя, потому что девочку запирали воспитатели, чтоб не дай Бог она не сотворила какой-нибудь беды. Они сами навещали воспитанницу, приносили еду, водили в туалет. Меры эти снять хотели, когда увидели, что Оксана начала общаться с Колей Семечкиным, но передумали в свете ходивших по интернату слухов и недовольства других воспитанников. Так что девочка до сих пор оставалась затворницей, но даже затворничество сейчас не могло спасти ее от приговора. И приговор этот Коле был известен.
— Ну что, Пикассо, правила тебе известны. Ты знаешь наши законы. И не спорь, — сделал Клещ останавливающий жест рукой, чтобы Коля и возражать не смел, потому что было видно, что сделать это он не прочь, — правила одинаковы для всех, даже если ты «ку-ку».
Возразить Семечкин здесь не мог, закон есть закон, но вот что делать? Жалко Оксану, как ни крути. И так несчастная, а тут еще и это все. А как он выглядеть будет перед ребятами, если заступится? Скажут «слабак» или похвалят? Мысли в голове вертелись, словно сотни маленьких игрушечных волчков. Сердце предательски молчало, как партизан или пленник, которому вставили кляп в рот и ничего вымолвить он был не способен.
Погоревав час, за ним другой и так вплоть до момента пришествия назначенного срока, Колька решил покориться судьбе. Он рассудил, что с этими людьми ему жить и жить еще, а вот Оксану, может, заберут, а может и вовсе она отсюда смоется. Так что, будучи поставленным перед выбором, мальчик определил для себя одно — благородство нынче не в цене, а потому и нечего из себя героя строить. С совестью же своей он как-нибудь договорится в отличие от Клеща, Шестеренки, Жидкого и Ренаты…
Воспоминания о Ренате больно кольнули где-то под ребрами. Как же так он смог собственными руками порушить их дружбу? Просто непостижимо ни уму, ни сердцу. Вот теперь-то и дается ему шанс, чтобы все исправить. И он воспользуется им, ведь для предательства одних во имя других тоже требуется смелость.
Говорить о смелости особенно тяжко, когда идешь под руку с малышкой, которая ростиком на две головы ниже тебя, держишь ее под руку и понимаешь, что тебе она особенно доверяет. Вот когда — самое время чувствовать себя гадом, каких свет не видывал. Впрочем, один похожий гад вспомнился Семечкину — Иуда, подобным же образом шедший с Иисусом на знаковую встречу. Конечно, масштабы трагедии тут очень разные, но величина обмана — такая же. Впрочем, внутренние терзания теперь были проблемой исключительно Пикассо. Отступать было поздно — иначе и Оксану, и его самого так хорошо отделают, что очухаться они смогут, разве что, к 31 декабря. Тут и Нострадамусом не надо было родиться, чтобы понять все это по взглядам старших товарищей, которые уже ждали в назначенном месте.
— Ну что, будем вершить правосудие?! — высокопарно как всегда заявил предводитель. От такого высказывания Колю чуть не стошнило, так что он быстренько отвернулся, чтобы не видеть того, что будет происходить дальше. А дальше Оксану окружили плотным кольцом девчонки и мальчишки чуть младше и старше ее самой, приготовились к представлению. Начал все действо, разумеется, Клещ.
— Воровка малолетняя! Скрыться от нас думала? Не тут-то было, мы тебя цап и за больное место! Где у тебя больное место, скажешь нам? — парень взглядом, словно сканером, прошелся от макушки до пят по малышке, застывшей на месте как соляной столб.
