35
Дни летели незаметно. Работы хватало. Исподволь Андрей перезнакомился почти со всеми соседскими мужиками. Те втайне зауважали его за трудолюбие, за немногословность, смекалку, степенность. Просили «подсобить», шел, никому не отказывал.
Оле начали завидовать все поселковые девчонки. И из разряда девиц она незаметно перешла в разряд невест. Все вполголоса шушукались о свадьбе и гадали только о дате.
Ни об одной паре не ходило столько разговоров в поселке, сколько об Андрее и Ольге. Все местные женщины только завистливо охали друг перед другом, обсуждая будущего жениха. Андрей выгодно отличался от большинства мужиков — не курил, не пил, не дебоширил, не бездельничал. Выискивалось множество «не», и все пришли к выводу, что странноватой внучке тетки Зои несказанно повезло в жизни.
А Андрей ходил с мужиками в лес заготавливать дрова, пропадал на покосах. Все было для него внове. Даже настоящая баня — и та явилась для Андрея открытием!
На свежем воздухе да на парном молоке он поздоровел, мускулы приобрели былую тяжесть, и никто из поселковых задир не осмеливался «качать права», видя его не по годам мощную фигуру.
Иногда Андрей вспоминал о матери, и тогда сердце сжималось от недобрых предчувствий. И с каждым днем крошечная точечка внутреннего беспокойства разрасталась, нагоняя на лоб морщины, а в глаза печаль.
Оля, видя его в такие моменты, ужасалась. И тогда все бы отдала, лишь бы стереть эти морщины, прогнать из глаз тоску. Но она молчала. Не могла ничего говорить, боясь нарушить их хрупкое счастье.
36
«Гром» грянул неожиданно. Андрей понял, что что-то произошло, только увидев у калитки милицейский мотоцикл с коляской.
До обеда он провозился в лесу, выбирая подходящую сухую сосенку, чтобы подправить забор у луга.
Ничем не выдавая своего волнения, Андрей снял сапоги у крыльца, вошел в дом.
За столом сидел толстый, красный и потный поселковый участковый, лейтенант Прохорчик. С ним Андрей пару раз виделся у реки: тот в выходные любил порыбачить.
— А, Андрей, здорово! — сразу повернулся к нему Прохорчик. — Как жизнь?
Было видно, что участковый приехал вовсе не для того, чтобы справиться о его жизни.
— Тут такое дело, — начал участковый, виновато поглядывая на молчавшую бабу Зою. — Звонил твой отец… Просил срочно перезвонить ему в Москву. Очень просил — это на тот случай, если ты откажешься. Передаю его слова.
Мысли в голове Андрея лихорадочно засуетились.
Они нашли его. А если нашли, значит действительно что-то случилось…
— Давай, подвезу до почты, — поднялся со стула Прохорчик и потопал в пыльных сапогах во двор.
Андрей задержался и сказал бабе Зое:
— Пусть Оля не волнуется. Я скоро буду.
Андрей сел позади участкового, с неудовольствием отмечая запах, исходивший от его промокшей от пота форменной рубашки.
Прохорчик двинул ногой рычаг, и мотоцикл мягко затарахтел на холостых оборотах. Лейтенант кивнул на белый шлем, лежавший в коляске, и Андрей натянул его. После этого участковый вывернул мотоцикл к центру поселка.
37
На почте женщина средних лет за конторкой долго переругивалась с уборщицей, одновременно набирая номер телефона. Путалась, сбивалась, снова набирала. Кричала в трубку, советовалась с «девочками» на коммутаторе, но все же «вытянула» Москву и быстренько передала ему трубку под стеклянной перегородкой. В трубке слышался свист и хрип. Неожиданно стало тихо, и до Андрея донесся голос отца:
— Андрей, Андрюша, это ты?
— Да, я, папа! Что случилось?
— Андрюша, ты должен приехать! Она хочет тебя видеть.
— Мать? Что с ней? — Андрей часто задышал, искоса поглядывая на заведующую, которая навострила ушки, боясь пропустить хоть слово.
— Она в больнице! В больнице! Приступ! Андрюша, это очень серьезно! Приезжай, пожалуйста!
— Хорошо, папа! Я приеду! Слышишь, я приеду!
— Я понял! До встречи, сын!
Андрей, ошеломленный и подавленный, передал трубку и вышел на улицу. У порога его ждал Прохорчик. Сдвинув на затылок фуражку, он сказал почему-то обиженным голосом:
— Позвонили утром в отдел: так, мол, и так, должен где-то в вашем поселке проживать Андрей Коротков. Я говорю, есть такой, а что случилось? Я-то, грешным делом, подумал, что ты того… этого, ну сам понимаешь! У меня душа в пятки: начальство же взыскует! Почему не проверил, почему не доложил? А тут такое дело! Отец я, говорит, его. Срочно чтобы позвонил в Москву. Ну как? Дозвонился?
— Дозвонился, — кивнул Андрей, — ехать нужно.
— Серьезное чего?
— Мать заболела.
— Ну, тогда давай подвезу до дома. Электричка ближайшая на Минск через час. Поторопиться бы надо.
И снова потная спина участкового, пыльные улочки, заборы и… тоска. Безбрежная, жуткая тоска в душе.
Ольги дома все не было. Андрей быстро собрал вещи, объяснив по ходу дела сложившуюся ситуацию бабе Зое. Она кивала, охала, говорила что-то, пирожки ему в сумку совала, огурцы с огорода, лук…
Время шло. Оля все не появлялась, а ему так нужно было сказать все самому!
Ждать или ехать? Он разрывался между своими противоречивыми чувствами. И от этого только бестолку метался из угла в угол, будто ища забытое.
Вот и шажки на крыльце! Андрей бросился к Оле. В ее глазах вопрос и испуг.
— Оля, с матерью плохо. Отец звонил, просил приехать. Я должен ехать! Оля, что ты молчишь?
Словно очнувшись, она суетливо закивала, пряча глаза.
— Да, да, конечно! Ты должен ехать! Обязательно! Когда электричка?
— Через двадцать минут. Как раз, чтобы добежать.
— Я тебя провожу!
Она рванулась в комнату, выскочила в босоножках и новой кофточке.
Они вместе побежали к станции. Добежали вовремя. Перешли через пути. Андрей купил в решетчатой будке билет. Стали неприкаянно на перроне.
Немногочисленные жители поселка, тоже собравшиеся в Минск, с любопытством разглядывали эту знаменитую в поселке пару.
В глазах Оли стояли непрошеные слезы. Она не хотела их, но они предательски ползли из уголков глаз.
— Не нужно, Оля, — улыбнулся Андрей сумрачно, тоскливо, — слышишь? Я вернусь. Я вернусь к тебе, и все у нас будет хорошо.
Она кивала и тоже улыбалась. Электричка, в другое время всегда опаздывавшая на минут пять — десять, на этот раз пришла, как назло, вовремя. Затормозила, двери с шипением раздвинулись.
— Я тебя люблю, — шепнул Андрей слова, которые раньше казались ему банальными.
Но только сейчас он понял, что влюбленные всего мира вкладывают в них свой особый, неповторимый смысл, поэтому слова эти никогда не будут банальными.
— Я знаю, — шепнула она.
Андрей поднялся в тамбур, а она смотрела на него, как тогда, в первую их встречу, снизу вверх, и опять походила на потерявшегося ребенка.
Он хотел бы крикнуть окружающим: «Не нужно, не смотрите! Это только моя боль и моя любовь, и незачем мозолить глаза о чужое!»
Боль, боль, боль! Словно оторвалось что-то, отсек-лось створками дверей. И она одна, на пыльном солнечном перроне, со слезами на глазах и с той же болью в груди, что и у него!
Ничего, кроме боли…
38
Отец сам встретил его в аэропорту. Андрей отдал последние деньги на билет и первым рейсом вылетел в Москву.
Они ехали молча. Им не нужны были слова. Отец и сын и так понимали друг друга.
Сергей Петрович видел, как изменился Андрей. Повзрослел, что ли? С лица исчезла юношеская открытость, черты огрубели, стали мужественные. В глазах решимость и уверенность в своих силах.
Невольно Сергей Петрович залюбовался сыном. Но его беспокоила эта упрямая складка у рта, как у матери. Он не знал, что ему сказала Марго перед тем, как сын на следующее утро «сбежал» (так выразилась Марго), но зная свою жену, вполне догадывался, какой «счет» она ему предъявила.
Однако Андрей все же уехал! Уехал с единственной целью — никогда больше не возвращаться.
Сергей Петрович мог гордиться своим сыном! Андрей не позволил ей подсчитать его убытки! То, что сам Сергей Петрович не осмелился сделать в течение двадцати лет! А сын смог!
Но сейчас было не до семейных склок.
Марго, впавшая в тихую истерику в первые дни после «побега» сына, использовала все свое влияние, чтобы найти его. Нужно ли говорить, что очень скоро она знала все про Олю. Стала спешно собираться, но тут Сергей Петрович впервые «взбунтовался» по-настоящему. Он так яростно доказывал, что она еще больше оттолкнет Андрея от себя, если сейчас поедет к нему со своими требованиями, что Маргарита Львовна сдалась.
Тихо, тайком от него, она плакала в ванной, гремела на кухне своей идеальной посудой, забросила доклады и тезисы, глотала какие-то таблетки.
Вернувшись однажды домой, он обнаружил жену на полу, бледную и без сознания.
