Трудный был год и предстояли трудные переговоры, которым мешало продолжавшееся противостояние Верховного Совета и Президента. Западные бизнесмены ожидали развязки и не спешили «потрясти мошной». Ни в чем не было уверенности.
И вот на этой экспозиции Андрей и увидел Олю.
Та женщина, которая на прекрасном английском что-то втолковывала группе хорошо одетых джентльменов, не была похожа на его Олю — заблудившегося ребенка. Модная прическа, элегантный туалет, изящная, со вкусом подобранная бижутерия… Но это была она!
Что-то снова шевельнулось в его душе, что-то заныло. Воспоминания пестрой толпой выстроились в сознании.
Он подошел. Она подняла взгляд… и он прочитал в них укор, страх, удивление, вопрос, три года ожидания, боль… Боль, не сравнимую ни с чем на свете. Боль, носимую в сердце годами. Боль, которую может причинить только самый близкий человек.
Андрей побледнел. Холод пронзил его сердце.
Ее молчаливые джентльмены уставились на него, будто ожидая, что он что-то скажет. Но Андрей молчал. Молчала и Оля.
Кто-то из джентльменов осознал ситуацию и щелчком пальца отозвал всю группу в сторону.
— Привет! — разлепил наконец Андрей напряженные губы и улыбнулся.
Но улыбка, как ему показалось, походила скорее на гримасу больного мима.
— Здравствуй, Андрюша, — сказала она просто, быстро справившись с чувствами.
— Давно не виделись, — произнес он совсем уж глупую фразу.
— Как живешь? — спросила она тактично.
— Кручусь.
— Учишься?
— Да. И работаю. В одной фирме.
— Я рада за тебя.
Она была мечтой. Она осталась мечтой, но еще более далекой и недоступной, чем тогда, когда он о ней ничего, кроме имени, не знал.
От нее исходила аура невероятного душевного тепла и природного доброжелательства. И Андрей ощутил запоздалое сожаление о том, что все так повернулось…
Они шли вдоль экспозиции и говорили, не касаясь тем, которые могли бы реанимировать прошлое.
Андрей предложил поужинать вместе в ресторане. Оля не отказалась.
42
Сожалеть о чем-то было поздно. Андрей понимал это со всей определенностью. Понимал, но не мог не думать о том, что между ними было.
Он спрашивал себя, как же получилось, что он забыл о своих чувствах к ней, о своей любви, казавшейся ему тогда безграничной. Или мать была права?..
Но что-то подсказывало ему, что ошибку совершил он сам! Страшную ошибку, которую уже нельзя исправить. Или можно?
Андрей прислушался к себе. Любил ли он ее по-прежнему? Или просто пытался только загладить вину перед ней и оправдаться в своих глазах?
Нет, он любил ее. Любил. Но теперь Оля была слишком далека от него, слишком многое их разделяло.
Андрей чувствовал, как былая, никогда больше не испытываемая радость заполняет его сердце.
Да, он был виноват в том, что не вернулся тогда, но она сама хотела, чтобы он учился. Сама просила подождать, «перетерпеть»…
Теперь он твердо стоит на ногах, у него есть своя квартира (правда, пока пустая, так как он в ней не жил, но это дело поправимое), есть достаток, он не зависел от родителей.
И ее глаза! Они говорили ему больше, чем любые слова.
В таком счастливом и радостном настроении Андрей свернул к дому в Гагаринском переулке, где все еще жил с родителями, чтобы переодеться к ужину.
Дома никого не было. Андрей принял душ, побрился второй раз за день, выбрал костюм, рубашку, галстук — все светские атрибуты, вкус и любовь к которым привила ему мать долгим «измором». Потом он позвонил в ресторан «Версаль» и заказал столик на двоих.
В этот вечер Андрей решил обрушить на Олю целый поток великолепия. Королевского великолепия!
Задолго до назначенного часа он выехал на своем «мерседесе» в город. Завернул по пути в ювелирный магазин, где долго и тщательно выбирал подарок. Забрав покупку, снова тронулся в путь. Подъехав к цветочным рядам, купил самый роскошный букет роз.
Андрей представлял восхищенную, по-детски наивную улыбку Оли, когда он все это преподнесет ей, окружит вниманием, которое так любят женщины…
Припарковавшись на стоянке у гостиницы, Андрей вошел в ярко освещенный холл. Подошел к стойке регистрации.
— Извините, — обратился он к служащему. — Не могли бы вы сказать Ольге Филипович из 205 номера, что ее уже ждут.
— Конечно! — улыбнулся служащий и взялся за трубку внутреннего телефона.
Андрей отошел к мягким креслам под искусственными пальмами у окна.
«Да, это не общежитие с небритым «привратником» у входа, и Оля уже другая», — подумалось ему.
Он сел в кресло, лениво развернул каталог «Отто», лежавший на столике среди других журналов.
Оля появилась так неожиданно, что Андрей даже вздрогнул.
— Привет, — сказала она, стоя перед ним.
Андрей поспешно вскочил, уронив на пол журнал.
Ее губы тронула мимолетная понимающая улыбка.
— Ты великолепно выглядишь, — пробормотал он, беря ее руку и чуть касаясь губами нежной, ухоженной кожи.
Оля действительно была неотразима. Неуловимо измененная прическа, неброский макияж, полоска платья в небрежно распахнутом, великолепного покроя плаще.
Андрей снова почувствовал, что перед ним совсем другая женщина.
— А ты становишься банальным, Андрюша, — сказала она все с той же легкой улыбкой. — Помнится, ты боялся банальностей, как огня. Что угодно, но только не так, как все остальные.
— Извини…
— Да нет, ничего. Мы, вроде, собирались поужинать? Я нагуляла зверский аппетит по такому случаю. Если не боишься разориться, тогда веди!
Тон, манера говорить — все свидетельствовало о том, что наивная Оля похоронена этой уверенной, ослепительно красивой и знающей себе цену женщиной.
Тщательно скрывая замешательство, он с улыбкой подал ей букет цветов (который Оля приняла с немножко театральным книксеном) и повел ее к выходу.
Всю дорогу до ресторана говорил один Андрей. Оля только кивала с полуулыбкой на губах. Он рассказывал о болезни матери, о том, как начал работать в фирме, об удачных сделках, которые совершал, о поездках за границу, о перспективах на будущее (очень и очень даже неплохих), о том, что теперь он многое может себе позволить и нет никаких препятствий… Что он свободен…
Андрей чувствовал, что «вязнет» в собственном восхвалительном трепе, но остановиться не мог.
Оля же молчала и улыбалась как-то отрешенно, словно не слышала его, словно не замечала его отчаянных намеков. Словно его вообще не было в машине!
— Але, — с некоторым ехидством окликнул он ее. — Ты еще здесь?
— Я тебя слушаю, Андрюша. Очень рада, что у тебя все хорошо.
Формулировка, четко отчертившая границу, их разделявшую. Либо не поняла, либо нарочно притворяется невозмутимой. Но он же видел ее глаза в первые секунды встречи и не мог ошибиться. Не мог!
Подъехали к ресторану. Андрей помог выйти Оле, запер дверь салона дистанционным брелком-пультом.
У входа в зал их встретил метрдотель, одетый по моде 18 века: в напудренном парике, камзоле, бантах, чулках, туфлях — что-то невероятно театральное.
Слышалась старинная музыка: клавесин, скрипка, виолончель, флейта. Исполнялось нечто нежно-фривольное.
Метрдотель полушепотом поинтересовался заказом и, сверившись со своими записями, пригласил их в великолепный зеркальный зал.
Меж столов сновали официанты в париках. Горели свечи, тихо стучали приборы. На эстраде играл квартет.
Антураж был великолепен: зеркала, лепнина, росписи с римскими богами и крылатыми младенцами-амурами, хрусталь, серебро, бархатные кресла, янтарный паркет, вышколенная почтительность блестящих официантов, тонкая атмосфера некой аристократичности. Андрей не пожалел, что выбрал именно этот ресторан.
Официанты (их даже называть так язык не поворачивался) ловко помогли им сесть. Раздали твердые папки с перечнем блюд на французском и русском.
Последние несколько минут Андрей чувствовал на себе пристальный взгляд Оли и только теперь позволил себе принять этот взгляд.
— Вуаля! Как тебе здесь?
— Очень красиво, — сказала она искренне. — Но я не большая поклонница французской кухни.
— Здесь можно заказать все что угодно, — усмехнулся Андрей, поражаясь ее обезоруживающей небрежности, с которой она поставила под удар всю его затею.
Оля! Оля! Как же ты изменилась!
— Пожалуй, сделаю сегодня исключение из своих пристрастий. Я вся прониклась высоким аристократизмом и жажду пойти в этом чувстве до конца. И так, что изволила кушать несчастная Мария Антуанетта?
Андрей тихо засмеялся:
— Продолжая твою мысль, я должен, полагаю, взять на себя роль не менее несчастного Людовика XVI?
— Если тебя эта роль пугает, возьми кого-нибудь попроще. Наполеона, к примеру.
— Почему Наполеона? — удивился Андрей.
