— Я плохо знаю Шульца. Он связан непосредственно с Берлином и с нами здесь не общается. Мы только передали ему рацию, которую вы прислали из Берлина дипломатическим багажом, да помогаем переписываться с дядей.
— Шульц — молодой разведчик, но волевой и сообразительный человек. Это племянник Ганса Шульца, помните такого?
— Да, сподвижник фюрера по Мюнхену.
— Сейчас Ганс Шульц уже стар и ушел на покой, но, говорят, фюрер вспоминает о нем, — улыбнулся Канарис. — Вальтер Шульц востоковед по образованию, хорошо владеет персидским языком, знает страну. Я думаю, новое задание не помешает его основным делам. Имея швейцарский паспорт, он может остаться здесь, когда нам придется выехать из Ирана, и продолжать диверсионные акты вместе с Югансоном.
— Удачная кандидатура, экселенц.
— Давайте поговорим с ним. Приглашать его сюда неудобно. Организуйте встречу на конспиративной квартире.
На одной из тихих улиц Тегерана — куче Низами среди густого сада белел особняк из камня. Дом принадлежал иранскому сановнику Базергяни. Сам Базергяни не жил в нем. Днем дом казался совершенно необитаемым, но стоило наступить вечерней темноте, как в нескольких окнах за почти непроницаемыми портьерами вспыхивал и горел до поздней ночи свет. Ходили слухи, что Базергяни встречается здесь со своими любовницами, и любопытные соседи много раз пытались хоть мельком взглянуть на красавиц, посещающих сановника, но, увы, из этого ничего не получалось. Все гости появлялись в автомобилях. Машины въезжали в сад, и из-за густой зелени с улицы ничего нельзя было разобрать. На несколько минут зажигался свет в вестибюле, а затем, видимо, после того как гости добирались до комнат с занавешенными окнами, свет гас.
В этот вечер в гостиной особняка адмирал Канарис в присутствии Миллера беседовал с Ильей. Илья сидел в непринужденной позе у стола напротив Миллера, а Канарис ходил по комнате. “Ишь как держится свободно в присутствии адмирала. Что значит дядя с положением”, — подумал Миллер, разглядывая Шульца.
Канарис в это время говорил:
— Есть серьезные основания полагать, что в ближайшее время русские войска вторгнутся в Иран. Перед нами поставлена задача — помешать им. Конкретно — в нужный момент надо вывести из строя железнодорожные пути и шоссейные дороги. Это облегчит оборону иранцам и даст возможность поспеть нашей помощи. Вы знаете, что профиль пути местных шоссейных и железных дорог сложен…
Дойдя до стены и повернув обратно, Канарис обратил внимание на то, как внимательно и заинтересованно слушает его молодой офицер. Адмирал невольно замолчал и, взглянув в умные, с хитринкой глаза Ильи, подумал о том, что еще несколько таких офицеров, как этот, были бы неплохим подспорьем Миллеру, перед которым поставлена очень серьезная и трудная задача.
Спохватившись, Канарис стал припоминать, на чем остановился.
Почувствовав это, Миллер услужливо подсказал:
— Одна трансиранская железная дорога, пересекающая страну, имеет более двухсот тоннелей и несколько тысяч мостов.
— Да, да, если вывести из строя хотя бы одну пятую часть этих сооружений, мы надолго затормозим осуществление планов противника, — продолжал Канарис. — У нас уже есть необходимое количество взрывчатки, есть люди. Занимаются подготовкой операции известные вам майор Югансон и инженер Киреев. Этот русский хорошо знает взрывное дело, но он плохой организатор. Никак не может привести все в такое состояние, чтобы по первому сигналу намеченные сооружения взлетели бы в воздух. Мы хотим поручить вам помочь Югансону навести в этом деле порядок, используя, конечно, Киреева как специалиста.
— Экселенц, я приложу все силы, чтобы оправдать оказанное мне доверие.
Адмирал опять внимательно посмотрел на Илью. Он определенно ему нравился. Канарис вспомнил, что и во время встреч в Берлине он обратил внимание на то, что капитан выгодно отличался от своих сверстников в абвере, дубоватых солдафонов, эрудицией, энергией и тактом.
— Познакомьтесь с Киреевым, он предупрежден, и не медлите ни одного дня. Только не называйте себя Кирееву. Ваше швейцарское гражданство надо оберегать, оно еще пригодится не раз. Кирееву сказали о вас как о Мартине Бабах, немецком коммерсанте. Вряд ли он сталкивался с вами где-нибудь.
— Я его не знаю, экселенц.
— Через некоторое время проинформируйте подполковника Миллера о ходе подготовки операции. Вы должны работать в полном контакте. Подполковник выполняет первую часть общей задачи. Он должен привести к власти в Иране людей, которые организуют отпор большевикам с нашей помощью. Ваша с Югансоном работа будет содействовать этому.
На следующий день Илья отправился к Кирееву.
— Герр Бабах, рад с вами познакомиться. Заходите, пожалуйста, — встретил его Киреев. — Раздевайтесь, милости прошу, слуг я всех отпустил. Полагаться на местных людей опасно. Разболтают, кто приходил, да еще подслушают, о чем говорили.
Киреев был сухопар, жилист, с редкими рыжеватыми волосами, старательно зачесанными набок.
Илья вошел в комнату. Сразу бросалось в глаза желание хозяина сохранить в убранстве что-то русское. Получилась же разнородная смесь. Тульский самовар блестел на персидском инкрустированном столике. На стенах картины с минаретами чередовались с пейзажами с березовыми рощами и заснеженными избушками. В буфете рядом с чайными чашками, орнаментированными жар-птицей, стояли миниатюрные персидские стаканы.
Чем-то старым, допотопным повеяло от самовара, от покосившихся избушек и жар-птицы. Да и сам Киреев был похож на подобострастного царского чиновника лет пятидесяти. Костюм его был засален и болтался на тощих плечах, как на вешалке.
Сев на диван, покрытый кашкайским ковром, Илья спросил:
— О цели моего визита вы предупреждены?
— Да, глубокоуважаемый герр Миллер говорил мне о вас. Не угодно ли чайку?
Киреев засуетился. В комнате, прибранной, видимо, специально к приходу гостя, он за несколько минут учинил полнейший беспорядок. Распахнул все дверцы буфета, расставил где попало лишнюю посуду, сдвинул с места стулья, хотя они и не мешали ему.
Готовя чай, Киреев длинно и нудно рассказывал о своей последней встрече с Миллером, всячески стараясь показать расположение Миллера к нему.
Илья подумал о том, что Киреев не только не собран, многословен, но, видимо, не особенно умен.
— Вы давно из России? — спросил Илья. Ему надо было разобраться в этом человеке получше.
— Почти тридцать лет. Приехал сюда в 1914 году на строительство шоссейных дорог, но так и остался. Я окончил Петроградский имени его императорского величества Александра Первого институт по специальности инженера-путейца. Мой дядя по матери Савва Ксенофонтович Синицын, ныне покойный, работал в то время здесь в русском учетно-ссудном банке. Как раз началась война с Германией, и отец, чтобы я не попал в армию, устроил меня сюда на дорожное строительство, которое вели русские инженеры. Ох, и тяжело мне было, глубокоуважаемый герр Бабах. Все рвался домой, но отец запрещал. Началась революция. Отца большевики расстреляли. Он служил в охранном отделении. — Киреев указал рукой на висевший на стене портрет царского офицера в парадном мундире. — Мать умерла с горя, сестра пропала без вести, — продолжал Киреев, — не осталось у меня близких. Возвращаться в Россию было незачем, да и опасно. Стал работать здесь по ведомству путей сообщения. Главным образом по шоссейным дорогам, получил хорошую практику по взрывному делу.
— Вы давно знакомы с герром Миллером?
— С первых же дней его приезда в Тегеран, а до этого имел счастье быть знакомым с герром Лейхтом, предшественником герра Миллера. Тоже милейший господин. Я ему помог разобраться в колонии русских эмигрантов в Тегеране. — На этот раз Киреев изменил своему многословию и замолчал.
— Чем именно помогли? — спросил Илья. Интересно было выяснить, как использовали немцы русских эмигрантов.
— Разные русские люди живут здесь. Есть приличные, которые ненавидят большевиков, есть сочувствующие им и есть люди, не интересующиеся политикой. Приходилось помогать герру Лейхту подбирать среди них подходящих, — Киреев перешел на шепот, — для секретной посылки в Россию. Много пришлось потрудиться и для герра Миллера. Вот стареть стал, — опять отошел Киреев от интересной для Ильи темы. — Кончится война — поеду умирать в Россию.
— А не случалось вам печалиться нашими победами, ведь вы все же русский? — спросил Илья.
Киреев взглянул на него укоризненно и сказал:
— Напрасно сомневаетесь, герр Бабах. Во мне нет никакой жалости. Пусть русский народ примет свой крест, но зато избавится от большевиков. Они — мои заклятые враги, лишили меня родины, семьи.
— Давайте перейдем к делу, — сказал Илья, взглянув на часы. — Как у вас обстоит с подготовкой операции?
