— Я нашел Василису, — срываясь от волнения, то криком, то шепотом говорил Дима, — Теперь я понимаю, отчего все так.
Кузьмин-старший опустил глаза на свои руки, сложенные на столе, и прокашлялся.
— У нее все хорошо, — продолжал Дима, — Правда, она многое забыла. Там все забывают о том, кто они есть. Но она помнит о сыне. Действительно, помнит. И как хотела тебя назвать — помнит. В честь одного человека, который был ей дорог.
Дима на минутку остановился, глядя на реакцию отца.
Тот немного побледнел, но по-прежнему не поднимал взгляд. Грудь его тяжело вздымалась. Наверное, от волнения.
— Она умерла родами, — едва слышно сказал отец, — Тогда были нелегкие времена…
— Я пойду, — вдруг сказал Дима, — Если захочешь поговорить, то я в палате.
— Спасибо.
Дима встал и пошел к двери. Кузьмин-старший долго смотрел ему вслед, словно в замедленной съемке прокручивая воспоминания.
Он бы не смог увидеть Василису, а потом вернуться.
Хотя… он видел ее каждый день. Та же кудрявая макушка, та же грустная полуулыбка, зеленые с рыжими крапинками глаза. Кузьмин так и не смог найти слова, чтобы сказать ему правду. Он не был готов к всевозможным «почему». Почему растил сына женщины, которую когда-то потерял? Почему так и не смог ее забыть? Может, когда-нибудь потом…
— Значит, она все-таки меня любила, — сказал он, глядя в пустоту перед собой, и в первый раз за много лет счастливо улыбнулся.
Оглавление
Последняя невеста Лиса
Вышел на бумаге
Акуми жила в крошечном домике у обрыва, чуть поодаль деревушки Хироши.
Каждое утро начиналось с того, что бабушка поднимала Акуми, едва землю падали первые капельки росы, распускала волосы и расчесывала до тех пор, пока в небе не показывалось солнце. Затем поила чаем и начинала уроки. Бабушка учила Акуми разным премудростям — таким, о которых даже не слыхивали в обычной школе, куда ходили остальные девочки в деревне.
Акуми не ходила в школу и не общалась с другими детьми. Изо дня в день она училась разжигать огонь одним лишь взглядом, вызывать дождь щелканьем каблука о каблук. Иногда это казалось ей скучным и нелепым, однако Акуми ничего не могла поделать. Бабушка лучше знала, что нужно внучке.
Акуми боялась и почитала бабушку, а та порой бывала ласковой и даже разрешала поиграть с соседским псом. Других развлечении у Акуми почти не было.
Мать оставила Акуми, когда той исполнилось двенадцать. Однажды она просто ушла, улыбнувшись напоследок далеко не грустной улыбкой, а вместо нее рядом с Акуми поселилась бабушка.
Сначала Акуми очень тосковала и бежала к садовой калитке каждый раз, когда ветер, разгулявшись, срывал щеколду, будто впуская нежданного гостя. Но мама больше не приходила.
Акуми видела ее пару раз. Красивую, в длинных развевающихся одеждах, с алыми розами в волосах. Мама танцевала в облаках, спускавшихся над горой, и никогда не замечала Акуми.
Когда Акуми попыталась рассказать об этом бабушке, та оборвала ее, больно ударив по губам, так, что изо рта хлынула кровь и капнула на новое платье. Акуми больше не спрашивала.
А однажды в ее жизни появился Шицуко. Он часто приходил к Акуми, каждый раз в новом образе — лягушки, весенней бабочки, цветка, бусины. Акуми всегда узнавала Шицуко по тому, как он неслышно дотрагивался до ее щеки дыханием теплого ветра, а в голове у нее звучал тихий голос: «Акуми, Акуми…».
Акуми очень любила Шицуко. Также, как и звезды, на которые смотрела ночью, когда бабушка глубоко спала. Ей казалось, звезды видят и знают все, чего не видела и не знала Акуми.
Так она и жила. Даже спустя несколько лет, когда Акуми вдруг превратилась в привлекательную стройную девушку, мало что изменилось.
За исключением того, что жители деревни стали ее замечать.
Еще бы, думала Акуми, рассматривая свое отражение в зеркале, она на целую голову выше, и намного красивее любой другой деревенской прелестницы.
Юноши замирали ей вслед и вязали на заборе лилии, надеясь на благосклонность.
Однако Акуми не была счастлива.
Бабушка не пускала ее со двора. А юноши, вязавшие лилии, вскоре исчезли непонятным образом.
По деревне поползли слухи, и Акуми стали обходить стороной. А некоторые женщины даже швыряли камнями, но сразу после этого падали на землю и больше никогда не вставали.
Однажды жители деревни собрались вокруг дома, в котором жила Акуми с бабушкой, и стали кричать, называя Акуми ведьмой. Тем же вечером бабушка взяла ее за руку и увела в лес.
— Куда мы идем? — спросила Акуми.
— Тебя ждет благословение, девочка моя, — улыбаясь, воскликнула бабушка.
— Но почему в лес? Там страшно, — призналась Акуми, чувствуя, как по телу бегут мурашки.
Бабушка глянула на нее чуть свысока и неожиданно рассмеялась. Акуми замерла с приоткрытым ртом: за все годы, что они прожили вместе, она ни разу не видела, чтобы бабушка смеялась.
Бабушка шагнула вперед и прошлась перед Акуми слегка танцующей походкой. Затем обернулась и подмигнула внучке, будто закадычной подружке. Акуми ошеломленно опустила глаза, а когда вновь посмотрела на бабушку, тихо вскрикнула.
Бабушка больше не была старушкой, какой Акуми привыкла ее видеть.
Морщины разгладились, кожа заиграла свежестью, волосы почернели и рассыпались по плечам шелковым покрывалом.
— Это… это ты? — сумела выдавить из себя Акуми.
— Да, — гордо произнесла бабушка и протянула Акуми свою ладонь.
Акуми послушно подняла руку. Пальцы ее коснулись красивой женской ладони, унизанной разноцветными перстнями. Акуми восхищенно уставилась на драгоценные камни, которых доселе никогда не видела. Но тут ее внимание привлек шум.
Акуми отпустила ладонь и обернулась. Где-то вдалеке полыхало пламя не то огромного костра, не то пожара. До ушей Акуми доносились отчаянные крики людей.
Акуми рванулась назад. Выскочив на небольшой пятачок между деревьев, она увидела, как в родной деревеньке рушатся дома, объятые пламенем, а вокруг мечутся перепуганные жители, сбрасывая с себя горящие одежды.
Даже маленький домик, в котором росла Акуми, утонул в огне.
Акуми остановилась и тихонько заплакала.
— Куда ты, глупая, — раздался из-за плеча бабушкин голос, — Не стоит возвращаться обратно. Самое лучшее ждет тебя впереди.
— Но деревня — воскликнула Акуми, — Наш домик…
— Эти деревенские сами виноваты, — махнула рукой бабушка, а глаза ее сверкнули злобой.
— Так это ты? — испуганно прошептала Акуми.
— Неважно. Ступай. Он ждет.
«Кто?» — хотела спросить Акуми, но не успела. Язык вдруг прилип к небу, мысли спутались.
Ноги как будто стали ватными. Акуми опустилась на землю и стала ползти. Тело ее не слушалось. Руки и ноги передвигались сами собой, увлекая Акуми в самую чащу. Колени царапались о сухие ветки, но Акуми продолжала ползти, пока не достигла поляны. И там она увидела его.
Огромный, огненно-рыжий лис сидел, обернув лапы хвостом, и ждал, когда Акуми подползет поближе.
Девушка почувствовала, как сердце ушло в пятки. А Лис ухмыльнулся и вскочил, широко расставив лапы.
— Не нужно мена бояться, Акуми. Сегодня я беру тебя в жены.
Сказав это, Лис махнул хвостом и принял человечески образ. Высокий, с бронзовой кожей и горящими ярко-желтыми глазами, он приблизился к Акуми и взял за руку.
Акуми закричала от ужаса, но крик ее потонул в потоке ветра, приглушился шелестом листьев. Лис бросил Акуми на землю и опустился рядом.
Она пыталась отодвинуться, но ни тело, ни воля больше не принадлежали Акуми. Лис окутывал ее своим взглядом, будто невидимой паутиной, и Акуми казалось, что еще мгновение, и он поглотит ее целиком.
В этот миг она почувствовала на своей щеке теплое дыхание и услышала тихое «Акуми, Акуми…»
Пальцы коснулись чего-то холодного. Нож.
Акуми, не задумываясь, схватила нож в ладонь и крепко сжала. Рука сама поднялась вверх и опустилась на спину Лиса, вонзая нож глубоко, по самую рукоять. Лис взвыл и отпрянул от Акуми, но девушка вскочила на ноги и вонзила нож прямо в его горло. На одежду брызнула черная кровь. Лис упал на землю и захрипел.
Воздух вокруг стал вдруг холодным и влажным. Из-за кустов донеслось злобное шипение, сменившееся воплями ужаса. По всему лесу раздавался треск ломаемых веток. Акуми огляделась по сторонам и увидела, как, продираясь сквозь чащу, к ней спешили десятки женщин. Акуми прикрыла рукавом глаза, со страхом ожидая расправы, однако ее никто не тронул. Выбежав на поляну, женщины упали возле умирающего Лиса и забились в судорогах.
