Не очень хорошая осведомленность в русских делах привела ее к тому, что она сначала по ошибке называла себя не дочерью Алексея Григорьевича, а дочерью гетмана Малороссии Кирилла Разумовского.
Отыскивая деньги и сторонников задуманного ею фантастического предприятия, Елизавета кочевала по Италии, пока наконец в Риме ее не нашел посланец Алексея Орлова лейтенант Иван Христинек. Он передал ей приглашение пожаловать в Пизу к Алексею Орлову. Елизавета приехала и стала любовницей графа, который пообещал выступить со всем своим флотом, а затем и петербургской гвардией на ее стороне. Орлов привез Елизавету вместе с ее слугами в Ливорно на адмиральский корабль, где, по заранее разработанному сценарию, их всех арестовали, в том числе и самого Орлова, которого якобы заподозрил в государственной измене адмирал Грейг, на чьем корабле и разыгрывалась вся эта авантюрная комедия.
После того как самозванка с ее камеристкой была заперта в каюте, Орлов сел в шлюпку и вернулся на берег, а русская эскадра тотчас же вышла в море. Обогнув Европу с запада, корабли прошли через Ла-Манш, Северное и Балтийское моря и после трех с половиной месяцев плавания достигли Кронштадта.
В ночь на 25 мая 1775 года с адмиральского линейного корабля «Три иерарха» самозванку отправили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости. Вместе с ней в равелине разместили и ее слуг.
Уже на следующий день в крепость приехал петербургский генерал-губернатор князь Александр Михайлович Голицын, назначенный Екатериной II председателем следственной комиссии. Князь допросил слуг Елизаветы, а затем и ее.
Елизавета пересказала Голицыну то, что прежде говорила другим, он переслал ее показания Екатерине, находившейся тогда в Москве. Императрица потребовала доподлинно дознаться, во-первых, кто надоумил авантюристку назваться Елизаветой Всероссийской; во-вторых, кем на самом деле были ее родители; в-третьих, от кого она получила тексты завещаний российских государей. На вопросы арестантка отвечала: многие люди уверяли ее, что она Елизавета Всероссийская, но сама она никогда себя так не называла; кто родители, она точно не знает, но ей говорили, что ее матерью была российская императрица Елизавета Петровна, а отцом – Разумовский; что же касается текстов царских завещаний, то она их получила по почте неизвестно от кого. На этих показаниях Елизавета стояла непоколебимо.
Екатерина проявила большой интерес к этому делу и даже составила двадцать допросных статей, на которые самозванка должна была ответить.
Когда условия заключения в крепости были ужесточены, у Таракановой открылось кровохарканье, болезнь прогрессировала, и врачи опасались, что она вскоре умрет. Екатерина поставила условие: если узница раскроет хотя бы свое подлинное происхождение, то будет помилована. В противном случае ей грозило пожизненное заточение в крепости.
Елизавета продолжала упорствовать. Положение усугубилось тем, что в конце ноября 1775 года она родила сына. Его крестным отцом стал генерал-прокурор князь Вяземский, а крестной матерью – жена коменданта Петропавловской крепости графиня Чернышева. Мальчика нарекли Александром, а записали по фамилии Чесменский. Ребенка тотчас же увезли в Москву, в дом его отца – графа Алексея Григорьевича Орлова-Чесменского.
Из-за данного ли обстоятельства или по совпадению, но именно в это время Алексей Орлов подал прошение об отставке, и оно было немедленно удовлетворено.
Как это часто случается с беременными женщинами, больными чахоткой, роды дали мощный толчок развитию болезни, и 5 декабря 1775 года несчастная мать умерла. Ее похоронили на территории Петропавловской крепости ночью, тайно, взяв с хоронивших солдат присягу о вечном молчании. Могила не была обозначена ни плитой, ни крестом, и ее тут же заровняли.
Всех слуг узницы отправили в Европу, дав каждому на проезд и расходы от пятидесяти до ста пятидесяти рублей.
История княжны Таракановой на этом не закончилась. Существует легенда, а быть может, и вовсе не легенда, о еще одной ее жизни.
…В феврале 1785 года в московском женском Ивановском монастыре появилась новая инокиня лет тридцати с лишним. Судя по всему, в молодости отличалась она необычайной красотой.
Особенно хороши были у нее глаза – черные, огромные, чуть раскосые. И если бы не сильная худоба, да обильная седина в густых, некогда цвета воронова крыла волосах, то и тогда могла бы она многих свести с ума.
Монахиню звали Досифеей, и по данному ею обету хранила она вечное молчание. Сестре Досифее отвели две комнаты в отдельном, построенном специально для нее помещении с крытой лестницей, которая вела прямо в надворную церковь. Досифея жила незаметно, и никто не только не слышал ее голоса, но и почти никогда не видел – разве только на общежительных службах.
Так и прожила она в монастыре ровно двадцать пять лет, пока не умерла 4 февраля 1810 года.
И тут, к вящему изумлению обитательниц монастыря, новопреставленную рабу Божью Досифею не стали хоронить в обители, а с великим торжеством понесли в Новоспасский монастырь – родовую усыпальницу бояр Романовых и их родственников, князей из домов Рюрика и Гедемина. И там, среди Куракиных и Трубецких, Оболенских и Ярославских, погребли инокиню Досифею, положив на ее могилу камень с такой надписью: «Под сим камнем положено тело усопшей о Господе монахини Досифеи обители Ивановского монастыря, подвизавшейся о Христе Иисусе в монашестве двадцать пять лет и скончавшейся февраля 4 дня 1810 года. Всего ее жития было шестьдесят четыре года. Боже, всели ея в вечных твоих обителях».
В 1868 году в Москве, на одной из художественных выставок появился портрет Досифеи, до того находившийся в настоятельских покоях Новоспасского монастыря. Любопытен был портрет, но еще более любопытной оказалась надпись на оборотной стороне полотна: «Принцесса Августа Тараканова, в иноцех Досифея, постриженная в московском Ивановском монастыре, где по многих летах праведной жизни скончалась и погребена в Новоспасском монастыре».
В начале XX века над могилой Досифеи у восточной стены монастыря, слева от ворот, поставили часовню, которая чудом уцелела до сегодняшнего дня…
Петр Васильевич Завадовский
А теперь снова возвратимся в лето 1775 года, когда недавно обвенчавшиеся Екатерина II и Григорий Потемкин жили в Москве. В их распоряжение был передан дом князей Голицыных, что у Пречистенских ворот. А в начале июля Москва жила ожиданием приезда победителя турок графа и фельдмаршала П. А. Румянцева. Однако полководец от триумфального въезда в город отказался и приехал к императрице вечером 8 июля в придворной карете, но без эскорта и сопровождения, имея возле себя одного лишь дежурного офицера, тридцатисемилетнего полковника Петра Васильевича Завадовского, которого он взял с собой для ведения записей.
Екатерина встретила Румянцева на крыльце Голицынского дома и, обняв, расцеловала. В эти же минуты она заметила и Завадовского, могучего, статного и исключительно красивого мужчину, который стоял, окаменев, ибо был поражен сердечностью встречи и простотой государыни, одетой в русский сарафан, очень шедший ей.
Заметив ласковый и заинтересованный взгляд императрицы, брошенный ею на Завадовского, фельдмаршал представил красавца Екатерине, лестно о нем отозвавшись как о человеке прекрасно образованном, трудолюбивом, честном и храбром.
Екатерина мгновенно пожаловала новому знакомцу бриллиантовый перстень с выгравированным по золоту собственным ее именем и назначила своим кабинет-секретарем.
10 июля начались необычайно пышные празднества по поводу заключения мира с Турцией, мало чем уступавшие коронационным торжествам: так же звенели колокола и гремели пушки, рекой лилось вино и ломились от яств столы.
В парадном шествии в Кремле Румянцев шел первым, за ним шествовали императрица и наследник Павел с женой Натальей Алексеевной. Полководцу к его фамилии было добавлено прозвище «Задунайский», поднесены осыпанные алмазами фельдмаршальский жезл и шпага, золотая медаль с его изображением и золотой лавровый венок, крест и звезда ордена Андрея Первозванного. Были подарены пять тысяч душ, сто тысяч рублей, серебряный сервиз и картины для убранства дома. Царские почести были оказаны и матери фельдмаршала, семидесятитрехлетней графине Марии Андреевне Румянцевой, в девичестве Матвеевой. Она была посажена за стол с Павлом и Натальей Алексеевной, а сам фельдмаршал сидел за столом Екатерины. Старые придворные помнили историю двадцатилетней Марии Матвеевой с Петром Великим, и в этом приеме находили подтверждение тому, что Петр Румянцев – сын первого российского императора.
Дождь наград пролился на многих сподвижников победителя. Не был обойден и Завадовский, получивший сразу два чина – генерал-майора и генерал-адъютанта.
