— Да, ты читал о нем в журнале-то? — спросил один другого.
— Не-а.
— О-о! Это, мля, песня! — И чернявый студент, хихикая, ввел блондинистого товарища в курс дела.
У судмедэкспертов есть специальный журнал, где они записывают причуды неподражаемого стиля окружных «ментовок» в описании трупов. Сначала принято описывать место, где труп найден, потом обыкновенно следует описание собственно трупа.
О дагестанце было сказано так: «Труп директора ТОО лежал между двух коммерческих киосков. Задний проход был абсолютно завален ящиками. Голова была запрокинута на зад».
Студенты давились от смеха. Вдобавок вместо «странгуляционной борозды» в ментовской реляции фигурировала конечно же «срангуляционная».
Турецкий тоже ухмыльнулся. Он с образчиками протокольного творчества тоже был знаком не понаслышке. Но сейчас времени на хиханьки, к сожалению, не было.
Александр Борисович перехватил юных медиков по пути в мрачный подвал, куда они снова повезли каталку, чтобы окунуть дагестанца в ванну с формалином.
— Парни, кто у вас из судмедэкспертов главный?
— Живодернов! — выпалил, не задумываясь, чернявый.
— Кто? — удивился Турецкий.
— Ой, простите, — студент стушевался, но не сильно. — Живейнов Алексей…
— Алексеевич, — подсказал второй.
— Ага. Он. Второй кабинет от конца коридора. Справа.
— Спасибо, — кивнул старший помощник генерального прокурора и задумался над противоречивостью жизни.
Вот давешний старик, которому родственники теперь устроят богатые похороны, — он ведь любил своего сына, а тот его затравил. За жилплощадь в Москве, за трехкомнатную квартиру. На которую уже слетелись, словно воронье, родственники со всей России…
А вот дагестанец — хозяин двух ларьков возле станции метро «Коломенская» — верил своему другу, а тот, решив прибрать к рукам весь их совместный бизнес, навел на него убийц. Душить дагестанца пытались удавкой, чтобы все было тихо. А когда тот брыкаться начал, засадили пулю в бок…
Тривиальные жизненные ситуации. На их фоне предположение о том, что и знаменитый теннисист умер не по собственной воле, вовсе не выглядело слишком уж надуманным. Все могло произойти, чего уж. И вообще, по большому счету, каждый из нас умрет той смертью, о которой знает, но которой ничуть не боится.
Той смертью, которую придумает себе сам…
И Турецкий вздохнул и зашагал в конец коридора.
— Значит, Алексей Алексеевич, вы помните этого клиента?
Пожилой судмедэксперт Живейнов на первый взгляд казался своим собственным «пациентом»: землистое лицо, брыластые щеки и лысая голова, более всего походившая на бильярдный шар. Но на этом лице впечатляли живые усталые глаза: пронзительно-голубые, с белым накрапом гноя в воспаленных красных уголках. Казалось, что они знают все о собеседнике, а также о жизни и о смерти.
— Еще как помню. Во-первых, я теннисом увлекаюсь. И сам играл когда-то довольно успешно. Не смотрите, что я грузный такой: годы. Во-вторых, я впервые в практике встретился со случаем, когда следователь не назначил токсикологическую экспертизу в деле о ДТП со смертельным исходом.
— Это могло быть сделано намеренно? — быстро поинтересовался Турецкий.
Живейнов пожал плечами.
— Вы имеете в виду — не сделано? — уточнил он, напирая на «не». — Откуда мне знать? Или вы полагаете, что мне кто-то мог сказать: я тут взятку получил, поэтому ты, дорогой друг, экспертизку-то не делай.
— Почему нет? Мог и поделиться даже. Эксперт брезгливо скривился:
— Вы бы поделились? Ладно. Воспринимаю ваш намек как неудачную шутку. Впрочем, могло быть всякое, конечно. Но мне этот «Чапай» не показался человеком, готовым продать мать родную за долю малую.
— Почему же тогда?
— Не знаю. Причин можно придумать много. Ну погиб человек. Сам виноват. Что копаться-то? Написал «не справился с управлением» и закрыл дело. Никакой мороки…
Турецкий покивал:
— Ладно. Я к вам и не с этим даже. Дело на доследовании сейчас. И нам важна любая мелочь. Может, вы вспомните, не показалось ли вам что-нибудь необычным? Кроме самого непроведения экспертизы. Ну опухоль в мозгу какая-нибудь. Нельзя ли объяснить это происшествие физиологическими причинами?
— Абсолютно здоровый организм. — Алексей Алексеевич помотал отрицательно своим бильярдным лбом. — Здоровее нас с вами, вместе взятых. Скорее тут психология. Проигрыш. Переживания. Хотя все равно странно — в первый раз, что ли? Но только, чтобы физиологию приплетать, все равно экспертизу анализов провести надо…
Турецкий, разочарованный началом фразы, чуть не упустил главного, но вовремя встрепенулся:
— Каких анализов?
Живейнов улыбнулся:
— Обыкновенных. Крови. Мочи…
— Вы их взяли?! — Турецкий почти кричал.
— А то? Это первое, что мы делаем. Потом, когда они следствием не были востребованы, я удивился, конечно. Но на всякий случай сохранил.
— Господи, — с облегчением вздохнул следователь. — Какой же вы все-таки умница. Но сохранились ли образцы?
— То есть как? — не понял судмедэксперт. — Знаете, в этом нищем заведении есть только одна путная вещь: японская морозилка для хранения крови. За пять с лишним тысяч баксов. От минус двадцати градусов.
— От?
— Да, это самая высокая температура. А низкая — почти до девяноста.
— Бррр! — поежился Александр Борисович. — Просто космос какой-то.
— Собственно, да, — согласился Живейнов. — На Земле в природных условиях такой температуры не бывает. Поэтому за анализы не волнуйтесь — они все равно что на орбите. Конечно, если в крови были вещества, которые сами по себе имеют короткий срок распада, можем и не найти ничего. Но вероятность успеха есть. Алкоголь, допустим, через час после приема постепенно начинает уходить из крови — с потом, слюной, с выдыхаемым воздухом. Так около десяти процентов выделяется. Остальной же «це-два-аш-пять-о-аш» постепенно окисляется организмом до углекислого газа и воды. Да ведь организма-то у нашего клиента давно уже нет. Поэтому следы останутся обязательно. Более того, даже если времени с приема алкоголя прошло немало и в крови его не осталось… в моче он сохраняется значительно дольше.
— То есть мы узнаем, пил ли Асафьев, прежде чем сесть за руль, — пробормотал себе самому Турецкий. И снова обратился к эксперту: — А другие препараты? Яды? Лекарства?..
Живейнов метнул на следователя остро-голубой взгляд.
— Серьезно взялись. Не исключаете насильственной смерти? Многое зависит от того, чем пытались травить. Очевидно, что не цианиды, вряд ли и деструктивные яды. Впрочем, соли тяжелых металлов или следы металлоидов в крови непременно найдутся, если они там были, конечно…
Заинтересовавшийся эксперт размышлял вслух, Турецкий слушал не перебивая.
— Собственно, и на употребление кровяных ядов была бы реакция: желтушность кожи, загущение крови… Нет. Хотя метгемоглобин в крови в любом случае обнаружится, если что. Миорелаксанты? Не знаю, не знаю… Обычно в быту что-то попроще применяют. А может, он съел что-то не то?.. В общем, судить рано. Но в подавляющем большинстве случаев кровь покажет. Разве что наперстянкой перекормили, но это сколько ж ее принять надо было… Вот ее не найдем. Тут только вытяжку из органов надо бы кроликам вводить… А где органы-то? Нет. Теперь уже не узнаем. Но шансы на то, что обнаружим что-либо, все-таки велики…
Обрадованный Турецкий — надо же: сразу так повезло! — тут же составил постановление на проведение экспертизы. Алексей Алексеевич отыскал в морозилке несколько плотно закупоренных пробирок. Пояснил, что это анализы и Артура, и Ариадны — так, на всякий случай. И в присутствии Турецкого, как и положено, упаковал пробы в специальный контейнер, который был направлен в химико-биологическую лабораторию Московского бюро судмедэкспертизы.
Заодно Турецкий отправил на Наличную улицу и патрон, так до сих пор и валявшийся в кармане брюк. Написал записочку с просьбой передать в баллистическую лабораторию. Не в службу, а в дружбу…
Выяснилось, что «патронное дело» Турецкий инициировал не зря. Ситуация, похоже, была более серьезной, чем поначалу решил Александр Борисович.
Подойдя к своему «Пежо», он увидел бумажку на ветровом стекле за дворником. Оглянулся, высматривая знак, запрещающий остановку. Не найдя, усмехнулся своему странному порыву: с каких это пор наша ГАИ квитанции на штрафы к лобовухе приклеивает? Вот оно — тлетворное влияние Голливуда.
Машинально хотел скомкать очередную рекламку не глядя, но листок из-под дворника не был глянцевым и броско цветным. Записка на половинке обычного листа писчей бумаги. Очередная анонимка.
«Зря. Мы тибя придупридили».
Обычно нецензурной лексикой помощник генпрокурора никогда не злоупотреблял. Но тут не сдержался. От основательного, высотой в пять этажей матерка с коленцами мимо проходящая пожилая дама коряво подпрыгнула, шарахнулась в сторону и быстро-быстро застучала каблучками по асфальту…
