— Не гони волну, начальник. — Скромно одетый мужчина улыбнулся, сверкнув безукоризненными металлокерамическими зубами, и противным скрипучим голосом пояснил: — Заняты были. Дела важные. И тебя касаются.
— Ну?!
— Плохие новости. Старые подвиги всплыли. Станислав Соколовский удивленно поднял брови:
— Не понял. Какие подвиги? Быть того не может. Все же кое-какие связи у меня остались, а? Неужели бы мне не сообщили? На измену кого-то пробило?
— Нет, начальник. Это не менты и не прокуроры.
— Да говори же, не томи!
— Ко мне Кишка подгребал. Интересовался, кто Центр вскрыл, кто старика потом замочил…
— Тю! Он бы еще спросил, не мы ли Авеля убили. Ты ему все как надо объяснил?
— Ну не совсем так, как ты предположил. Я «раскололся».
— Ты в своем уме, Старик?! Ты же уже фактически одной ногой на фазенде своей. И все загубить хочешь?
Стас посмотрел, будто бетонной плитой придавил. Но вора на понты дешевые не возьмешь.
— Спасти. Мы же не знаем ничего: кто под нас копает, сколько нарыл уже. Кишка мусорам вроде бы не стучал раньше. А теперь — вона как. Не скажи я шестерке ничего — не побежал бы он закладывать. И ничего бы мы не узнали. А он бы нас с другой стороны…
— И что теперь?
— А теперь мы с Черепами его вычислили. Косой Кишку проводил и зашухерил на измене. А Толстый прикинулся собутыльником, будто бы Кишку искал долг отдать. Ну и узнал у мужиков, к кому тот стучать бегает. Не к операм.
Черепа согласно покивали, но ртов не раскрыли. Негоже вмешиваться, когда умные люди беседу ведут.
— Кто?
— Геолог один. Раньше по экспедициям мотался. Чаще, чем мы по зонам. Теперь в институт какой-то на службу ходит. Студентов вроде бы учит. Афанасьев его фамилия.
Бывший «товарищ полковник» состроил рожу, на которой одновременно отражались удивление, гнев, ненависть, страх, в общем, детей такой рожей пугать.
— Вадим? Я понял. Это он! Продолжает копать майор, падла. Жаль, я его тогда на зону не отправил. Один?
— Вот этого не знаем пока, — пожал плечами Старик, — но узнаем.
— Проходите, пожалуйста, Марат Эмильевич. Садитесь. Моя фамилия Поремский. Я старший следователь Генеральной прокуроры. Простите, что вынуждены были вас потревожить, но нам необходимо вновь допросить вас в связи с возобновлением дела о гибели Артура Асафьева.
— Я к вашим услугам, — щуплый на вид, но жилистый чернявый мужчина держался свободно, будто каждый день приходил в прокуратуру давать показания. Сказывалась привычка быть на публике.
— Назовите себя.
— Марат Эмильевич Камолов.
— Вы кем работаете?
— У меня несколько занятий, которыми я зарабатываю на жизнь.
— Перечислите, пожалуйста.
— Преподаватель физического воспитания в Государственном университете управления. Массажист с правом практики на дому. Тренер по теннису в СДЮШОР ЦСКА.
— А судейство?
— Тоже. Являюсь теннисным судьей международной категории. Но меня привлекают к обслуживанию соревнований не постоянно, периодически. По персональному приглашению. Поэтому и не назвал.
— Скажите, а на последний «Метрополис оупен» вас приглашали?
— Да. Позвали отсудить на вышке три матча на предварительной стадии.
— Какие?
— В первом туре: Рагдатис — Семаков. Во втором: Габашвили — Южный. В третьем: Асафьев — Барков.
— Что вы можете сказать о последнем матче? Во время прошлого допроса вы говорили следователю Ландыреву о запомнившейся особенности. Вы еще ее помните?
— Это трудно забыть, поскольку в моей практике судейства я столкнулся с подобным впервые.
— Что же это?
— Разительная перемена в игре спортсмена, ничем на первый взгляд не обоснованная.
— Подробнее, пожалуйста. Что за перемена?
— Видите ли, я в теннисе уже два десятка лет. За это время хочешь не хочешь, но понимать игру — и даже не просто понимать, а чувствовать — научишься. И вот смотрю я на спортсмена и вижу: идет у него игра. И будь против него сам Федерер — не факт, что и тот устоит. Тоже ведь человек. И Надаль его на грунте обыгрывал не раз. И Сафин в прошлом году в Австралии сделал. Так вот, Асафьев так начал, что не хуже первой ракетки мира смотрелся. И вдруг… Самое смешное, что и сила в нем была, чувствовалось, что хватит до конца поединка… Но после вынужденного перерыва во второй партии на корте был другой Асафьев. Будто двойник вышел на площадку, гораздо менее готовый к соревнованиям функционально.
Арбитр, любящий свой вид спорта, разволновался и стал говорить громко, отрывисто и торопливо, будто боялся забыть что-то очень важное.
— Ну и вот, — продолжал рассказывать допрашиваемый, — я точно помню, с какого момента все переменилось. Может, и не запомнил бы, но тут еще и случай произошел нетипичный. Асафьев попросил у болбоя… э-э-э… мальчика-стюарда— ну, знаете, полотенца подают, мячики подбирают — глоток минералки. В его сумке бутылочки вдруг не оказалось, но и в холодильнике на корте почему-то напитков не было. Ну знаете, для спортсменов холодильнички такие небольшие. Как раз подо мной. У судейской вышки. Болбой растерялся, мне сигнализирует. А у выхода из подсобок Андрей Макарович стоит…
— Кто это?
— Отец Николая. И его тренер. Вообще-то, он на тренерском месте должен был быть. Но он здесь свой. Одно время даже корты арендовал с группой, которую вел. Да и на соревнованиях часто. В общем, машет мне рукой: сейчас, мол. Выходит на секунду и появляется с минералкой для спортсменов.
— И что?
— По-моему, именно начиная с этой бутылки Артур перестал играть.
— Уверены?
— Я никогда ни в чем не уверен. Кроме одного: попал ли мячик в площадку. Неужели вы бываете во всем убеждены на сто процентов? Впрочем, извините, вопросы здесь задаете вы…
Камолов устало замолчал.
— Ну а все-таки? Не могло ли вам показаться? — настаивал Поремский.
— Могло. Больше скажу. Не только могло, но и показалось, что, выпив из бутылки, Артур стал играть хуже. Будто бы засыпал на бегу.
— Вы предполагаете, что в питье было что-то подмешано?
— Ничего такого я отнюдь не говорил. Просто у меня в памяти отложился факт, что перерыв, когда Асафьев пил воду, стал, извините за каламбур, водоразделом в игре. А было ли что-то в воде, или Арик что-то принял, а ей запил?.. И вообще, принимал ли что-то — я никоим образом утверждать не могу. Потому что не видел.
— А бутылку эту дал ему именно Барков? Тут-то вы не ошибаетесь?
— Надеюсь, что нет. Просто никого другого вообще в тот момент рядом с игроками не было.
— И Асафьев взял бутылку из чужих рук? Я слышал, что спортсмены никому не доверяют. Не то могут потом возникнуть проблемы с допингом и прочие радости.
— Вообще-то в большинстве случаев так и есть. Особенно на таких престижных и ответственных соревнованиях. Но Барков был когда-то тренером Артура. Они в хороших отношениях…
— Понятно. А вы не знаете, кто может подтвердить ваши слова?
— Это видел весь стадион. Но вряд ли обратил внимание. А вот кто мог запомнить?.. Ну мальчишки на корте. Судьи на линии. Да и сами Барковы, собственно. Николаю ведь тоже отец воду подавал.
— Понятно. Вот еще какой вопрос. Вы ведь и на прошлом допросе говорили о том, что заметили перемены в игре Асафьева. Как отреагировал на это следователь?
— Обычно, по-моему. В протокол записал. Но подробно не расспрашивал.
— Спасибо, Марат Эмильевич. Если будет нужно, мы, извините уж, снова вас побеспокоим. А пока можете идти. Давайте пропуск, я отмечу. До свидания.
…Странным оказалось это новое дело, размышлял первый помощник генерального прокурора, поджидая ребят из своей оперативной группы на очередное совещание. Давненько такого не было. Может быть, и вовсе никогда.
На первый взгляд оно казалось тривиальным до безобразия: обычное дорожно-транспортное происшествие, в котором пострадал сам виновный. И если кровь по результатам анализа будет экспертами признана чистой, дело можно смело закрывать во второй, и последний, раз. Но даже если экспертиза покажет наличие в организме погибшего теннисиста какой-нибудь дряни: алкоголя, отравляющих веществ или седативных медикаментов, с учетом показаний спортивного судьи возможны только два варианта развития событий: препарат был либо подмешан в питье во время матча на корте «Олимпийского», либо препарат этот, запив минералкой, принял сам потерпевший.
Асафьев встречался на корте с Николаем Барковым. Володя Поремский по телефону доложил, что судья матча подтвердил свои подозрения: Артур изменился после того, как выпил воды в перерыве. А тут еще оказалось, что воду эту ему подал отец соперника и бывший его тренер Андрей Барков. На кону стоял солидный денежный куш, который мог в перспективе сорвать победитель. Собственно, вышедшим в четвертьфинал уже полагались премиальные, хотя и незначительные. Так что мотив у тренеpa, несомненно, был. С ним, а также с его сыном непременно следует поговорить в ближайшее время. Но чтобы не быть голословным, надо бы познакомиться прежде со всей теннисной атмосферой, особенно вокруг детского Теннисного центра и непосредственно турнира серии «Мастере», после которого случилось несчастье.
