указаниям Канделярии, я свернула на узкую грунтовую дорогу, ширины которой едва хватало для моего джипа.
- Это здесь, — взволнованно закричала она, указывая на двухэтажный дом в конце улочки. Побеленные стены пожелтели от возраста, а красная черепица посерела и обросла мхом. Я остановилась, и мы вышли из машины.
В окне второго этажа показался старик, одетый в потертую майку. Он махнул нам рукой, затем исчез, и его громкий возбужденный голос зазвенел в тишине дома:
- Рорэма! Ведьмы прикатили!
Едва мы дошли до парадной двери, как маленькая морщинистая женщина выбежала приветствовать нас. Улыбаясь, она обняла Канделярию, а затем и донью Мерседес.
- Это моя мать, — гордо сказала Канделярия. — Ее зовут Рорэма.
После некоторых колебаний Рорэма обняла и меня. Она была одета в длинное черное платье. Удивительны были ее черные густые волосы и блестящие глаза птицы. Она провела нас через темный вестибюль, где неяркий огонек освещал образ Святого Джозефа, и, сияя от удовольствия, пригласила следовать за ней на широкую галерею, окружавшую внутреннее патио. Лимонные деревья бросали приятную тень в открытую гостиную и просторную кухню.
Мерседес Перальта шепнула что-то Рорэме и пошла по коридору в заднюю часть дома.
На миг я нерешительно остановилась, затем вместе с Канделярией и ее матерью поднялась по каменной лестнице на второй этаж, пройдя ряд спален, выходящих на широкий балкон, который протянулся на всю длину патио.
- Сколько у вас еще детей? — спросила я, когда мы прошли пятую дверь.
- У меня есть только Канделярия. — Жесткие морщинки на лице Рорэмы стали еще резче, когда она улыбнулась:
- Но внучка из Каракаса часто приезжает сюда провести свой отпуск.
Ошеломленная, я повернулась к Канделярии и посмотрела в ее черные внимательные глаза, в которых едва различались озорные огоньки.
- Я не знала, что у тебя есть ребенок, — сказала я, заинтригованная мыслью, а знает ли об этом донья Мерседес.
И все же было какое-то разочарование.
- Как же я могу иметь ребенка? — возмущенно возразила Канделярия. — Я девушка.
Я расхохоталась. Ее заявление означало, что она не только незамужняя, но и до сих пор девственна. Надменное выражение на ее лице не оставляло сомнения, что она очень гордится этом фактом.
Канделярия перегнулась через перила, затем повернулась и взглянула на меня.
- Я никогда не говорила тебе, что у меня есть брат. Вернее, он мне брат лишь наполовину. Он намного старше меня и родился в Италии. Как и мой отец, он приехал в Венесуэлу в поисках счастья. Сейчас он богат и владеет строительной компанией.
Рорэма утвердительно кивнула головой.
- У ее полубрата восемь детей. Они любят проводить здесь лето с нами, — добавила она.
Внезапно сменив настроение, Канделярия рассмеялась и нежно обняла свою мать.
- Вообрази! — воскликнула она. — Музия не могла представить себе, что у меня есть мать. — С проказливой улыбкой она добавила: — И что еще хуже — она не верит, что у меня есть итальянский папа!
Немедленно одна из дверей спальных комнат открылась, и старый мужчина, которого я видела в окне, вышел на балкон. Довольно низкорослый, с резкими угловатыми чертами, он сильно походил на Канделярию. Старик, видно, одевался в спешке. Его рубашка была застегнута косо, кожаный ремень выскочил из петли, а шнурки на ботинках были развязаны. Он обнял Канделярию.
- Гвидо Микони, — представился он и извинился, что не встретил нас у двери. — Малышкой Канделярия была такой же симпатичной, как и Рорэма, — сказал он, удерживая свою дочь в жарких объятиях. — Но повзрослев, она стала точной копией меня.
Очевидно, разделяя какую-то общую шутку, они весело захохотали.
Сделав утвердительный кивок, Рорэма взглянула на мужа и дочь с восхищением. Она взяла меня под руку и повела на первый этаж.
- Пойдем, присоединимся к донье Мерседес, — предложила она.
Громадный двор был обнесен колючей изгородью. В самом дальнем конце стояла открытая хибара с соломенной крышей. В гамаке, привязанном к поперечным балкам хибары, сидела Мерседес Перальта. Она с наслаждением пробовала самодельный сыр Рорэмы.
Гвидо Микони нерешительно встал перед доньей Мерседес, казалось, он не знал, пожать ли ей руку или обнять ее. Она улыбнулась ему, и он заключил ее в объятия.
Мы все расположились вокруг гамака, а Рорэма села рядом с Мерседес Перальтой. Она задавала ей вопросы обо мне, а донья Мерседес отвечала на них, будто меня здесь не было вообще.
Некоторое время я слушала их беседу, но вскоре жара, неподвижность воздуха, голоса женщин и Гвидо Микони перемешались, я слабо хихикнула и опустилась на землю. Должно быть, меня одолел сон. Спустя некоторое время донья Мерседес разбудила меня и отослала к Канделярии помогать ей готовить обед. Я и не заметила, что Канделярия и ее отец покинули нас.
В глубине дома в одной из спален густой спокойный голос шептал заклинания. Испугавшись, что Канделярия развлекает отца моими магнитофонными записями целительных сессий, я заторопилась на верхний этаж. В прошлый раз, прослушивая записи, она полностью стерла целую кассету, нажав не ту кнопку.
Я резко остановилась у полуприкрытой двери. Сдерживая дыхание, я следила за тем, как Канделярия массирует своему отцу спину и плечи, тихо напевая заклинания. И что-то было в этом — сосредоточенные, и тем не менее красивые движения рук — что напоминало мне Мерседес Перальту. Мне стало ясно, что Канделярия тоже была целительницей.
Вскоре, окончив массаж, она повернулась ко мне. Забавные искорки горели в ее глазах.
- Донья Мерседес уже рассказала тебе обо мне? — интонации ее голоса были до странности нежными, я никогда прежде не слышала такого от нее. — Она говорит, что я родилась ведьмой.
В моем мозгу закружилось такое множество вопросов, что я просто не знала, с чего начать.
Канделярия, поняв мое замешательство, пожала плечами, не зная, чем мне помочь.
- Пойдем готовить обед, — предложил Гвидо Микони, спускаясь по ступенькам.
Мы с Канделярией последовали за ним. Внезапно он повернулся ко мне лицом.
- Мерседес Перальта права, — сказал он, затем склонил голову и пристально осмотрел пятнистую тень от агавы, отпечатанную солнцем на кирпичах патио. Некоторое время он стоял, встряхивая головой, словно не знал, что ему говорить и что делать дальше. Он вновь взглянул на меня и, слабо улыбнувшись, начал расхаживать по патио, его руки слегка задевали цветы и листву, его взгляд был рассеян.
- Это необычная история, — обратился он ко мне взволнованным голосом, в котором явно чувствовался его итальянский акцент. — Канделярия говорит, что донья Мерседес хочет, чтобы я рассказал тебе ее. Ты же знаешь, что тебе здесь рады. Я надеюсь, ты будешь приезжать к нам почаще и мы
