ется как собственность. Личная собственность выступает атрибутом всего периода становления экономической эпохи, однако высшим ступеням ее развития присуща более совершенная ее форма. Личная собственность могла не только определять относительную независимость человека от общества, его нетождественность социуму, но и, напротив, подчеркивать полное отсутствие личной свободы большинства населения; достаточно вспомнить о собственности восточных деспотов на все богатства и всех живущих в границах их государств, о собственности рабовладельцев на рабов, феодалов на землю; в то же время личной представляется и собственность ветерана-легионера на его земельный надел, ремесленника на мастерскую и так далее.
Частная собственность характеризуется отделенностью работника от условий его труда, тем самым она делает участие в общественном хозяйстве единственным средством удовлетворения материальных интересов субъекта производства.Частная собственность выступает атрибутом этапа зрелости экономического общества; именно в ней запечатлены его основные закономерности, именно она отражает проникновение экономического типа отношений не только в сферу обмена, но и в сферу производства. В отличие от форм личной собственности, множественность которых соответствовала разнообразию путей становления завершенной экономической системы, частная собственность не столь разнообразна. Феноменально, но отделение работников от средств производства, которое, казалось бы, должно было стать основой самых жестоких форм подавления, открыло дорогу к ранее неизвестному уровню политической, а позднее и социальной свободы.
Частная собственность возникла там и тогда, где и когда индивидуальная производственная деятельность субъекта хозяйствования не только стала доказывать свою общественную значимость посредством свободных товарных трансакций, но и начала ориентироваться на присвоение всеобщего стоимостного эквивалента. Весьма характерно мнение Ю.Хабермаса, который, рассматривая противопоставление сфер социальной, частной и личной жизни, в качестве аксиомы, не нуждающейся в доказательстве, утверждает, что "рыночную сферу мы называем частной"; более того, он говорит об определенном тождестве частной и экономической деятельности[215] , что, с учетом немецкой терминологии в его оригинальных текстах, лишь усиливает мысль об ограниченности частной собственности пределами экономической эпохи.
Все это дает нам основание полагать, что фундаментом институциональной структуры постэкономического общества служит
---------------------------------
[215] - См.: HabermasJ. The Structural Transformation of the Public Sphere. P. 55, 19.
---------------------------------
новая форма личной собственности, дающая человеку возможность быть самостоятельным участником общественного производства, зависящим исключительно от того, насколько создаваемые им блага или услуги обладают индивидуальной полезностью для иных членов общества. Парадоксально, но контуры такого подхода содержатся уже в рамках марксовой концепции, когда автор ее отмечает, что переход к новому обществу может быть осуществлен путем замены частной собственности собственностью индивидуальной на основе нового уровня обобществления производства[216] . Учитывая, что, по К.Марксу, такой тип хозяйства предполагает науку в качестве непосредственной производительной силы, можно видеть, насколько примитивным даже с точки зрения самого марксистского учения оказывается тот взгляд на проблему преодоления частной собственности, которого придерживались в нынешнем столетии многие коммунистические идеологи.
Широко распространено мнение о том, что самые острые социальные противоречия могут быть преодолены путем широкого перераспределения прав собственности. Одним из средств такового считается участие широких слоев населения в приватизации и рост доли мелких держателей акций в капитале крупных корпораций.
В последние десятилетия такие процессы действительно идут весьма активно. Если в начале 60-х годов крупным собственникам принадлежало более 87 процентов акций американских компаний, а доля фондов, находившихся под контролем как частных компаний, так и государства, составляла лишь немногим более 7 процентов[217] , то в начале 80-х это соотношение установилось на уровне 66 процентов против 28, а в 1992 году крупные инвесторы владели лишь 50 процентами акций, тогда как различные фонды -- 44 процентами. Еще более интенсивно данный процесс развертывался в Великобритании, где соответствующие цифры для 1939, 1963 и 1994 годов составляли 80, 54 и 20 процентов[218] . Если в 1984 году в Соединенных Штатах число взаимных фондов не превышало 1250, то в 1994 году оно достигло 4,5 тыс., а управляемые ими активы возросли за тот же период с 400 млрд. до 2 триллионов долл.[219] ; во второй половине 80-х половина частных лиц, имевших в своей собственности акции, оперировали ими через
-------------------------------
[216] - См.: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, 2-е изд. Т. 23. С. 773.
[217] - См.: Blast J.R., Kruse D.L. The New Owners: The Mass Emergence of Employee Ownership in Public Companies and What It Means to American Business. N.Y., 1991. P. 54.
[218] - См.: PlenderJ. A Stake in the Future. The Stakeholding Solution. L., 1997. P. 132.
[219] - См.: Pakulski J., Waters M. The Death of Class. L.-Thousand Oaks, 1996. P. 76.
-------------------------------
посредство взаимных фондов. Развитие пенсионных фондов было не менее впечатляющим: их активы выросли с 548 млрд. долл. в 1970 году до 1,7 триллиона в 1989-м и также приблизились в последние годы к цифре в 2 триллиона долл[220] .
О достаточно скромном масштабе приватизационных мероприятий и программ участия работников в капитале их компаний говорят следующие примеры. В Великобритании число держателей мелких пакетов акций возросло между 1983 и 1991 годами с 2 млн. человек, что составляло 5 процентов взрослого населения[221] , до 11 млн., или 27 процентов[222] . В результате в руках работников сосредоточилось не более 10 процентов акций их компаний, а разброс цифр по отдельным предприятиям составлял от 6,5 до 31,9 процента[223] . Однако вскоре большинство продали свои акции, и удельный вес мелких собственников в совокупном акционерном капитале сократился на 40-70 процентов. Всего лишь 200 тыс. новых собственников пошли на то, чтобы вложить часть своих сбережений в акции других предприятий, тем самым положительно оценив свое участие в приватизации[224] . В США в 70-е и 80-е годы была предпринята программа участия служащих в прибыли, получившая название ESOP (Employee Stock Ownership Plan). Ее реализация, однако, также не изменила общей ситуации. Если в 1975 году схемы ESOP применялись в 1601 фирме с 248 тыс. занятых, то в 1989 году -- в 10,2 тыс. фирм с 11,5 млн. занятых. Работникам были переданы пакеты ценных бумаг предприятий -- в среднем по 7 тыс. долл. на человека. В целом по США в рамках этой программы во владение работников перешли акции на сумму около 60 млрд. долл.[225] , что не превышает 2 процентов от стоимости активов промышленных и сервисных компаний, контролируемых взаимными фондами. Подобный масштаб имели эти формы и в других развитых странах; в Германии к началу 90-х годов не более 1,5 процента рабочих владели долей в акционерном капитале своих компаний, и доля эта, как правило, была весьма ограниченной[226] .
Такой процесс "диссимиляции" собственности не изменяет традиционных отношений по меньшей мере по двум причинам. Во-первых, новые институциональные инвесторы действуют
-------------------------------
[220] - См. Kuhn J. W., Shriver D. W., Jr. Beyond Success: Corporations and Their Critics in the 1990s N.Y.-Oxford, 1991. P. 150.
[221] - См. Bishop M., Kay J. Does Privatization Work? Lessons from the UK. L, 1988. P. 33.
[222] - См. Plender J. A Stake in the Future. P. 195.
[223] - См. Bishop M., Kay J. Does Privatization Work? P. 33.
[224] - См. PlenderJ. A Stake in the Future. P. 196.
[225] - См. Rosen C. Employee Ownership: Performance, Prospects, and Promise // Rosen C., Young K.M. (Eds.) Understanding Employee Ownership. N.Y., 1991. P. 3.
[226] - См. Durso G.,Rothblatt R. Stock Ownership Plans Abroad // Rosen C., Young K.M. (Eds.) Understanding Employee Ownership. P. 182.
---------------------------------
именно как частные собственники крупнейших компаний, оказывая влияние на их политику и стратегию, обеспечивая развитие корпорации и привлекая необходимые для этого ресурсы. Во-вторых, что гораздо более существенно, представители среднего класса, вкладывая средства во взаимные фонды и финансовые компании, как правило, даже не знают направлений их дальнейшего инвестирования[227] . В этом отношении такие организации выступают лишь средством сбережения накоплений, каким прежде были банки; частные лица по-прежнему не распоряжаются акциями и фондами промышленных компаний, лишь способствуя своими средствами дальнейшей экспансии их производства и прибылей. Поэтому трудно не согласиться с Р.Хейльбронером в том, что экономика, основанная на широком распределении собственности среди различных слоев общества, вряд ли станет определять лицо хозяйственных систем XXI века[228] . В то же время нельзя не признать, что идеи рассредоточения собственности и капитала не только не становятся сегодня менее популярными, но и находят все новых и новых сторонников[229] .
