— Настя! Прости, моя хорошая, — возвращается Муратов. — Отменяем сегодня ЗАГС.
— Почему?
— Зольников, мразь, поздравил! Не мог до понедельника потянуть. Знал же, что у меня событие!..
— Что — Зольников? — растерянно.
— Отправил таки, гаденыш, документы в Главк. Сука.
— И что теперь?… — испуганно.
— Ничего! — вдруг меняется его тон на весёлый. — Ничего, моя девочка! Всё будет хорошо… Нас это не коснётся. Пойдем, выпроводим гостей.
Их голоса отдаляются.
Какой ты самоуверенный упырь, Муратов!
Вытаскиваю из кармана булавку с микрофоном. Это стоило сделать еще вчера. Но и сегодня не поздно.
Подтягиваюсь на подоконник. Запрыгиваю.
Прикрепляю булавку незаметно к тёмной толстой портьере.
Вот так… Но все тебя меня мониторить. Во дворе слышу голос Муратова, он извиняется перед гостями ссылаясь на службу и должность.
Вежливо намекает, что пора на выход и церемония переносится.
Посомневавшись пару секунд, спрыгиваю на пол. Поправляю штору. И пока во дворе суета, я тихо прохожу в дом и поднимаюсь по лестнице наверх…
Глава 19. Качели
Свет в комнате выключен. Плотные синие шторы задернуты. Сквозняк из приоткрытого окна пускает по ним волны. Огромная кровать с темно-синим покрывалом, напротив зеркальный шкаф-купе во всю стену. Тяжёлые серебристые обои…
Все в этой спальне обычно, кроме одного «но». Здесь на этой кровати берут мою женщину… И это делаю не я.
На полке видео-фото-рамка. Там медленно сменяются слайды на каждом из них Настя и Муратов.
Это что вообще? Двадцать пятый кадр на подкорку?
Нажимаю на «выключить». По лестнице стук Настиных каблучков.
Сердце тревожно вздрагивает. Я встаю, делая шаг за приоткрытую дверь. Если она не одна, сейчас будет сложная ситуация. Война станет открытой и мне нужно будет экстренно эвакуировать сопротивляющееся мирное население. Та еще задачка! Таких упрямых жертв я еще в своей жизни не встречал.
Но заходит Настя одна, открывает шкаф, сдергивает с вешалки галстук и разворачивается, чтобы выйти с ним.
Встречаемся взглядами. Вскрикнув, хватается за сердце. Округляет испуганно глаза.
— Настя! Я очень тороплюсь! — кричит ей Муратов снизу.
Подношу палец к губам, показывая ей «тихо». Стреляю взглядом на выход.
Каблучки чуть несинхронно стучат, как будто Настя сбивается с шага.
Скидываю пиджак. Сажусь на кровать и падаю на спину, закрывая глаза. Целая ночь у нас…
Ну, если ты за ночь из неё исповедь не вытрахаешь, Зольников, грош тебе цена, как любовнику. И как следаку — тоже.
Оттягиваю галстук, расстегиваю пару пуговиц на груди. Потом — на рукавах. Подворачиваю повыше.
Через несколько минут слышу снова каблуки… Потом чувствую её взгляд.
— Уехал?
— Уехал…
Близко. В метре от меня. Распахиваю глаза.
— Иди ко мне.
— Серёжа… — сглатывает она тяжело.
Рывком присаживаюсь. Мой взгляд скользит по пышной газовой юбке.
— У тебя огромный выбор женщин. Ты можешь взять любую. Зачем ты?..
— У меня, действительно большой выбор, Настя. И именно поэтому меня не устраивает любая. У меня был выбор, я выбрал. Теперь нет выбора у тебя.
— А если я не хочу? — срывается ее голос.
— Мм… Муратова хочешь? — зло и скептически ухмыляюсь.
— Это не касается тебя!
— Ты забыла добавить «Любимый», чтобы услышать сама, какую дичь ты говоришь.
— Не любимый, — погорячилась я, отводит глаза. — Глеба я люблю…
— Да-а-а? — выбешивает. И моментально во мне просыпается дознаватель, которого я очень не люблю натравливать на женщин. Особенно на свою. Но, блять, просыпается. И я буду сейчас ломать…
— Я видел это видео, Настя, — блефую я, внимательно следя за ее реакцией.
Замирает, лицо бледнеет, дыхание сбивается.
— Какое еще видео?… — растирая горло рукой.
— Ты знаешь какое.
— Нет… — губы дрожат. — Не знаю.
— То самое, которое Муратов изъял из дела, — наугад осторожно прощупываю я.
— Какого дела?
— Твоего… Вернее того, которое должно было быть твоим, — поправляюсь я. — Оно у меня есть, Настя. Глеб Евгеньевич больше не монополист. Что будешь делать?
Ложась спиной на стену медленно сползает вниз. Юбка пышным облаком расползается по серому ковру.
Попал…
Встаю, делаю шаг к ней. Смотрю снизу вверх.
Поднимает пустой взгляд.
— Что вам надо от меня… всем?
— Я — не «все».
— Ну да… — застывает её взгляд в районе моего ремня.
Надо доламывать. А рука не поднимается. Внутренности сжимаются в комок, до тошноты. И я молчу…
Равнодушно скользит по моему телу выше, добираясь взглядом до глаз.
— Настя… я хочу, чтобы ты мне объяснила то, что я там увидел.
— А я… не хочу ничего никому объяснять. Уходите, майор.
— Ты осознаешь, чем это тебе грозит? — продолжаю прощупывать я.
— Да. Мне все равно. Я устала… — закрывает глаза. — Пошёл вон из моего дома.
Её разочарование и отвращение пробивает броню и в кашу разбивает всё у меня внутри. Судорожно втягиваю воздух. Больно…
Куда дальше, Зольников? В другую сторону… Раскачиваем эти качели, пока не слетит, к черту!
— Настя… остановись сейчас в своих интерпретациях.
— Решай все вопросы с Глебом. Рабой двух господ я не буду.
— Я тебя не в рабство зову.
— Один чёрт… Все вы как под копирку. Нелюди… Убирайся.
Оооо…
Каменею, медленно оседая на колени рядом. Поднимаю за подбородок ее безвольное лицо.
— Ну а если мы нелюди под копирку, почему за него замуж идешь, а меня прогоняешь?
— Им я не очаровывалась, майор. Я его таким как есть приняла. А ты…
— Что — я?
— Ничего, — опускает взгляд. — Тебя больше нет.
Аа!!.. Как цепляет!
Зависаю в этих разрушительных мощных ощущениях.
— И за что же такая казнь, Насть? Разве я что-то у тебя попросил? Чем-то пригрозил?
— Рубашку расстегнул, ширинку забыл? — зло. — Или ты не планировал такой поворот событий? Случайно в спальню заглянул?
— Говоришь так, словно я тебя принуждал. Добровольно же ты со мной переспала, Настя.
— За другого человека приняла. Ошиблась. С кем не бывает?
— Не ошиблась…
— А раз не ошиблась, уезжай в свою Москву, майор, не бери грех на душу. Не трогай «моё дело». В ваши пенаты я всё равно не пойду… лучше уж… — брезгливо морщится.
Меня окатывает страхом, словно кипятком от того продолжения мысли, которое она не произносит вслух.
— Это ты мне чем сейчас угрожает, прости? — оскаливаясь я.
— Да не угрожаю я, — устало. — Успокойся. Отпусти, — дергает головой, вырывая из моих пальцев подбородок.
Я не знаю, что сейчас надо говорить. Меня потряхивает… Потому что… В той войне за Настю, что я хочу устроить, её история скорее всего всплывёт. Не по моей инициативе. По его. И она не имеет права ставить меня перед таким выбором. Она должна быть готова играть в одной команде. Иначе мы с ней проиграем.
Меня неожиданно сносит. Потому, что сли она не в моей команде, мне эту игру с Муратовым начинать нельзя!.. Потому что ей не пятнадцать, вены в ванной резать для привлечения внимания она не станет, у нее ствол внизу, в столе. А это опасная херня в минуту отчаяния для решительного человека. А Настя решительная гордячка. Сломаем, как начнём в разные стороны тянуть. Она уже почти сломана!
Что делать?!
Качаем дальше… Слетай уже куда-нибудь! Реви давай… рассказывай!..
Медленно наматываю ткань ее юбки на кисть. Рывок! Ткань с треском отрывается от пояса под вскрик.
Перехватывая у талии ткань дорываю, распахивая юбку.
Белые чулки… на пажах… кружевная резинка… полупрозрачные стринги…
Сглатываю ком в горле… и тлею от ревности!
Ее колени соединяются. С усилием развожу.
— Не надо. Пожалуйста.
Нет. Так я не смогу её раскачивать. Её уже так раскачивали. Потому что не сопротивляется, не возмущается… И кроме отвращения ни одной эмоции. С этих качелей её уже скидывали. Я так не буду!
