— Увезла она его, что ли? — размышляет папа. — Вряд ли.
Если бы Богданова-мама вдруг Богданова увезла, он бы Асе давно сказал. Ася так и Нине Максимовне объяснила. Все равно Богданов придет и ей первой все расскажет…
В магазине папа ужасно долго выбирал мыло. Ася все кольца успела пересмотреть, цепочки всякие, блестящие ремешки и пряжки, разные брошки. А он все выбирает! Купил, наконец. И вдруг Асю ищет глазами, вроде — им уже пора уходить. Уже забыл!
— Папа, а колье для Марии-Антуанетты? — ужасным шепотом закричала Ася. Продавщица вздрогнула за прилавком и на нее посмотрела.
Тогда вспомнил. Вернулся.
— Да, нам еще, пожалуйста, бриллиантовое колье…
Молоденькая продавщица глядела на папу, как лягушка на Ивана-царевича.
— Бриллиантовое? — говорит. Будто она не слыхала! Папа же ясно сказал. — На девочку?
— Предположим, — папа спорить не стал. — Предположим — на девочку. Такое, знаете, небольшое бриллиантовое колье маленького размера. Поскромнее, если вам не трудно,
Молоденькая продавщица вдруг фыркнула. Закричала в глубь магазина:
— Нина Степановна, тут бриллиантовое колье спрашивают!
Сразу прибежала еще продавщица. Постарше. Очень серьезная.
— Это вы, гражданин, интересуетесь бриллиантовым колье?
Какая у них это, значит, редкость, чтоб интересовались! Ася даже расстроилась. Значит, эти колье никто не берет. Поэтому их и в витрине нету, Ася искала. Конечно, кому в наше время нужны бриллиантовые колье?!
— Я, — не отступил папа. — Да, интересуюсь.
— К сожалению, должна вас огорчить, — сказала продавщица постарше. — К великому моему сожалению, у нас в магазине в настоящий момент бриллиантовых колье нету…
— Неужели все вышли? — не поверил папа.
— Абсолютно все, — серьезно объяснила продавщица постарше.
А молоденькая фыркнула рядом:
— Эту девочку знаешь как зовут? Мария-Антуанетта!
Значит — их раскупили, это другое дело…
— Очень звучное имя, — похвалила продавщица постарше. — Я где-то его уже слышала.
— Наверное, в пятом классе? — предположил папа. — Но, может быть, в конце месяца? У нас, знаете, настоятельная нужда в этом колье.
— Понимаю, — серьезно кивнула продавщица noстарше. — Но боюсь обнадежить. Боюсь, что и в конце месяца не завезут. У нас, если по правде, последнее время перебои с бриллиантовыми колье…
И так сочувственно смотрит на Асю с папой.
— Значит, не повезло, — вздохнул папа. — Спасибо.
Взял Асю за руку и пошел с нею из магазина.
— Вы заглядывайте! — кричали сзади. — Или хоть телефон оставьте! Вдруг поступят?
Мы сразу позвоним!
Но папа так и не обернулся. Чего уж!
— Может, другое что-нибудь ей купить? — робко сказала Ася, чтобы папа так уж сильно не переживал.
— Разве его чем-нибудь заменишь? — грустно вздохнул папа.
И Ася только сейчас по-настоящему пожалела, что она так и не узнала, как выглядит это бриллиантовое колье, которое ничто заменить не может…
На лестнице возле их квартиры, прямо на грязных ступеньках, сидел Богданов. Почему-то — с портфелем и в школьной форме.
Папа так и рванулся к нему:
— Куда ж ты пропал, Вадик, дружище?!
— Никуда я не пропадал, — хмуро сказал Богданов. — Я дома сидел. Всё слышал, как вы звонили.
— А чего ж не открыл? — засмеялся папа.
— Ключа не было, — объяснил Богданов. — Мама меня закрыла. Будешь сидеть, говорит, покуда не передумаешь…
— Передумал? — спросил папа с живым интересом.
— Не, — мотнул головой Богданов.
— Ты к нам? — сразу заторопился папа.
— К вам, — кивнул Богданов. — У вас буду ночевать, она знает.
— Чур, я на раскладушке! — закричала Ася.
Раскладушка — это было то ложе, за которое в доме всегда боролись.
— Чур, я на диване! — сразу крикнул Богданов.
Как всегда, он сразу уступил Асе. Но все-таки тоже крикнул, чтобы она не подумала, что он уступает.
А когда Ася с Богдановым угомонились наконец в своей комнате, папа тихонько открыл входную дверь, чтоб Фингал не особенно лаял, если кто зайдет. И сразу же зашла Богданова-мама.
Она, оказывается, стояла на лестнице.
— Помогите, что делать! — сказала Богданова-мама. Она даже похудела за эти дни. — Я с ним измучилась. Он теперь вообще учиться не хочет. «Если ты, — грозит, — меня из этой школы не заберешь, нарочно останусь на второй год». Конюхом решил быть!
— Любопытно… — задумчиво протянула мама.
— Что? — испугалась Богданова-мама.
— Любопытно, что наши городские дети, которые знают только запах выхлопных газов, все равно почему-то хотят стать обязательно конюхами, коровьими докторами, погонщиками верблюдов, сидеть с орангутангами на секвойях и изучать их язык. И мы, взрослые, этого боимся панически, хотя этого как раз никогда не будет. Есть тут, наверное, какой-то тайный и важный смысл…
Так мама длинно высказалась и посмотрела на папу, понимает ли он то смутное, что мама сама не понимает. Или хоть чувствует?
Папа сразу зачувствовал:
— А ведь раньше мечтали идти в учителя, в доктора…
— В инженеры, — кивнула мама.
— Он мечтает в конюхи, — вздохнула Богданова-мама. — Я как раз боюсь, что это, наоборот, будет. Читать не любит. Ему нравится, как лошади пахнут. Не знаю, где он их нюхал.
— Ничего не будет, — печально сказала мама. Совсем невпопад! — Кончит школу без троек, поступит в институт связи и будет всю жизнь мотать телефонные провода на локоть…
Неизвестно, кого она даже имела в виду. Богданова? Асю?
— Почему — на локоть? — обиделась Богданова-мама. Но этот прогноз чем-то был ей приятен. — Хоть бы что-нибудь кончил! Я бы тогда была за него спокойна.
— И никогда мы не будем за них спокойны, — гнула мама свое.
— Лишь бы кончил, — вздохнула Богданова-мама. Они, вообще-то, говорили о разном, как часто — взрослые. Но делали вид даже перед собой, что говорят об одном и том же. — Дерганый стал! Войду в комнату, его так и дернет. Глаза разные, морда хитрая, уж не знаю, чего от него и ждать.
— Хорошего будем ждать, — сказал папа бодро.
— Нет, пускай он где хочет учится, — вздохнула Богданова-мама. — Хоть где! В спецшколу больше и не пойду, стыдно в глаза смотреть. Пускай кто хочет документы оттуда берет.
— Я завтра возьму, — предложил папа.
— Он же вам тут мешает…
— Ничуть! — закричали хором папа и мама. — Даже напротив! Аська все одна. А тут они вдвоем. Им веселее и нам легче.
— Неловко как-то… — сомневалась Богданова-мама.
Но ее все-таки уговорили. Богданова-мама выпила чаю и ушла ночевать к себе домой. А Богданов остался у Аси на диване. Тем более что он давно уже спал и ничего даже не слышал.
Фонарик под одеялом
Ася, Фингал и Богданов носятся где-то в кустах. Слышен снизу их визг. А папа стоит высоко, на ступеньках Инженерного замка.
Осень, трава уже жухнет. Даже кирпичный тон замка, который так нравится папе, сейчас уже будто вянет, теряя летнюю яркость. Тяжела и слоиста вода в речке Мойке, которая сливается тут с Фонтанкой. Горбатенькие мосты тоже вроде отяжелели и давят сейчас на воду. Тускло блестят стекла огромной светелки над Мухинским училищем, где папа никогда не учился. Но он бы хотел! В Летнем саду закрывают статуи, и скоро уже вместо них будут всю зиму торчать вдоль дорожек деревянные их футляры. Как будки.
Папе хочется рассказать кому-то, как кругом прекрасно. Эта низкая туча над замком. И грязные воробьи в мутных лужах, которые распушают крылья и закатывают глаза. Но некому рассказать.
Ася, Фингал и Богданов носятся внизу по дорожкам. За ними, задевая брюхом дорожку, летит длинная, как скамейка, такса. Летит могучий доберман Буля, супермен среди доберманов. Катится круглая болонка, папа имя забыл. Пружинистыми прыжками несется овчар Буран, черный, как буранная ночь. И много еще — там, внизу, — катится, летит и несется, лает, рычит и взвизгивает.
Здесь, возле Инженерного замка, гуляют сейчас собачники, хоть иногда их штрафуют. Тут по закону собакам гулять нельзя. Но больше вообще негде, поэтому все равно приходится.
Низкая туча совсем осела. Из нее вдруг пролился на папу крупный рассеянный дождь. Капли падали так далеко друг от друга, что казалось — если встать боком, можно остаться сухим. Папа даже попробовал. Но ему узкости не хватило! Наверху вдруг что-то лопнуло, в туче, капли сразу слились, измельчали, и вокруг вдруг стала сплошная слоистая пелена.
Папа побежал по ступенькам вниз.
Дождь был еще по-летнему теплый. Звонко бился в зонты. У папы зонтика, разумеется, не было. Но кругом сразу раскрылись веселые, цветастые зонтики, которые на своих тонких ручках весело и бесстрашно тащили людей к остановкам, поближе к домам, где карниз, под деревья.
