«Говорил! Говорил!» — закричали хором Ася и мама. Такой гвалт поднялся. Дездемона свистит. Фингал скачет. Лариса висит на скатерти. Уж Константин сам вылез из раковины и даже не прячется. Любопытство победило в нем природную скромность. Прямо в ноги лезет! «Я мечтала с вами познакомиться», — кричит мама. «И косы до пояса, да?» — кричит Ася. «Ой, Юрик, — папина первая любовь тоже уже кричит, — ты помнишь? Спасибо!» — «Он все помнит», — кричат Ася с мамой. «Я уже давно не такая», — кричит папина первая любовь. Она вдруг помолодела у них на кухне. Уже нравится Асе. Веселая. Совсем Константина не боится. «Ты для меня навсегда такая!» — это папа кричит. «А больше — ни для кого!» — ужасно расстраивается папина первая любовь. А сама все молодеет. «А для меня — навсегда», — клянется папа. «И для меня! И для меня!» — Ася вдруг слышит, что это она кричит. «Для нас, для всех», — подтверждает мама. «Спасибо!» — кричит папина первая любовь.
Едва они все успокоились. Это понятно. Как мама потом объясняла, не каждый день к человеку приходит в гости его первая любовь,
А когда она уходила, чуть не унесла Туську. Как-то не обратили внимания, что Марии-Антуанетты давно не видно. А она, пока все кричали, тихонько залезла в сумку под лук. И там затаилась. Папина первая любовь подняла свою сумку: «Какая тяжелая! Вроде — была легче». Папа сразу понял. «Лилечка, открой». Она смеется: «Что? У вас сумочки проверяют?» Папа сам открыл и выволок Марию-Антуанетту за шкирку. Туська ни за что бы не вылезла, обожает чужие вещи…
— Помнишь, как Мария-Антуанетта к ней в сумку залезла? — засмеялась Ася.
— А как же? Сразу почувствовала, что это моя первая любовь.
— Туся, что ли, тогда уже была? — удивился Богданов.
Ася фыркнула.
— Туся? — не сразу сообразил папа. — Была, куда она делась. Это ж недавно было. Собственно, первая любовь была, конечно, давно. А это уже не та первая любовь…
Запутался. И Богданова запутал совсем. Бедный Богданов! Папа запутает хоть кого: где он, где его первая любовь, через какой проходной двор он бегал к своему лучшему другу и где их школа была.
Что поделаешь, папа в этом районе вырос! Еще Богданову повезло, что папа ему пока не рассказывал, почему так улицы называются, как назывались раньше, кто чего построил, с фамилиями, именами и отчеством, и что раньше в каждом подъезде было. Папа на историческом факультете два года учился, пока ушел. Вот тогда бы Богданов узнал!
Их дом, к примеру, сто восемьдесят семь лет на этом месте стоит. Интересно, Богданов знает?
— Сто восемьдесят четыре, — уточнил папа.
Вечно он уточняет!
— Капитальный ремонт уже был, — солидно вспомнил Богданов.
Папа сообразил вдруг, что ремонт был до их появления на свет, богдановского и Аси, значит, для них этот капитальный ремонт — тоже уже история. А что же тогда сто восемьдесят четыре года? Звенящая бездна! Куда он, папа, швыряет камушки…
— Тебе большие цифры что-нибудь говорят? — спросил Асю.
— Говорят, — сразу отозвалась. — Особенно — восемьдесят восемь!
— И что же? — спросил папа с надеждой, хотя насчет этой цифры у него в памяти ничего вроде не всплывало.
— Кувырок через голову, — объяснила Ася.
И тут же хотела показать папе этот кувырок-восьмерку, которую она всегда видела. Но было слишком мокро на тротуаре после дождя. Скользко! Даже Фингал бы не кувыркнулся…
Тем более — папа не переспрашивал, значит, понял.
За каждой цифрой стояло для папы конкретное дело, событие, битва или пропорция, горе, радость. Все, что человечество накопило, он умел видеть в цифрах.
Но Асю он как раз не совсем чтобы понял. В ее кувырке была какая-то совсем другая конкретность, которой папа не чувствовал. И только зачем-то соображал сейчас для себя, что, к примеру, восемь тысяч восемьсот восемьдесят восемь — 8888 — это сколько же кувырков?…
— А мне цифра «пять» говорит, — пошутил Богданов. — У меня по физкультуре «пять». А больше ни по чему.
Была в его скромной шутке какая-то освежающая простота, дающая душе передых. Без кувырка через голову. Папа вдруг ощутил, что он устал мыслить образно. И гнаться все время за собственной дочерью. Лучше бы Аська была еще маленькая! Подхватить ее на руки,
подкинуть, чтоб взвизгнула и чтобы волосы встали на ней, как перья. Папе вдруг стало грустно, что дочь уже выросла…
Но он сразу же устыдился.
— До подъезда наперегонки! — бросил папа клич. Так, запыхавшись и деля пальму первенства, они и влетели к себе в квартиру. Фингал первым влетел.
Мама поглядела на папины брюки, которые были до прогулки как новые, а теперь — сплошь в Фингаловых грязных лапах. Поглядела, как Фингал вольно скачет по чистому полу, оставляя повсюду мохнатые бездумные следы, и хватает Марию-Антуанетту прямо за голову веселой клыкастой пастью. Отметила вслух:
— Хорошо быть все-таки толстокожим…
— Почему? — забеспокоился папа.
Он как-то любит все принимать на свой счет. С этим папиным недостатком Асе с мамой надо все время мириться.
— Это я про Фингала, — объяснила мама. — Этот не пропадет! Неля снова звонила. Сенька так и не нашелся. Плакала в трубку.
— Я Веру предупредил, — сказал папа.
— Всех уж предупредили. А Сенатора нет.
Еще папа сказал, что надо читать объявления на заборах. Люди могут найти Сенатора и дать объявление. Ася всегда читает, если пишут разборчиво. «Помогите болонке Дине вернуться в родную семью! Она больна, ей нужна диета. Заплатим любую сумму!» Ася читала, например, такое объявление. Но нашлась ли Дина, она не знает, там телефон был оторван…
— На собачьем рынке надо бы подежурить, — еще сказал папа.
— Круглые сутки не будешь дежурить, — вздохнула мама. — Даша одна боится ехать, а Нелька работает в воскресенье, у нее запись.
Сели ужинать.
Вдруг папа взял книжку, облокотил ее на сахарницу и начал читать. Ася была уверена, что мама сейчас его остановит, скажет, что лучше бы он со всеми с ними поговорил, чем читать за едой, это вообще для глаз вредно и папа подает детям плохой пример. Она сама за столом не любит читать и папе всегда не дает.
А мама вдруг улыбнулась:
— Что — интересно читать за едой?
— Еще бы! — ответил папа с набитым ртом и громко перевернул страницу. — Будто сама не знаешь. Самое интересное, как известно, только за едой и прочтешь.
С таким увлечением вдруг читает! Будто раньше он никогда не читал. И, наконец, до этой книги дорвался.
— Знаю, — смеется мама. — Я сама люблю.
Тоже, значит, она полюбила? Ну Ася удивилась! Ей, например, запрещают. Иногда только Асе удается почитать за столом, если с ней утром никто не встал и она одна завтракает. Но тоже не очень-то почитаешь! Зверье мешает. Пока смотришь в книжку, стащат что-нибудь со стола.
— Я тоже хочу, — сказала Ася.
— Давай, — вдруг разрешила мама. — Тебе что дать?
Еще сама и дает! Чудеса.
— «Пеппи», — сказала Ася. Тут выбирать некогда, пока дают. «Пеппи» можно хоть все время читать, никогда не надоест.
— А ты, Вадик, «Пеппи Длинный Чулок» читал? — между прочим спросила мама. Себе тоже взяла журнал. Тоже читает.
— «Пеппи»? — папа переспросил, не переставая читать. — Ааа, там лошадь смешная. Читал, как не читать.
Богданов дожевал бутерброд.
— Нет, — говорит. — Я с сыром еще возьму?
— Бери с чем хочешь, — сказала мама.
Снова читает. Страницы так и шелестят. Читальня какая-то, а не кухня.
— Я наелся, — сообщил Богданов.
— Что? — папа так своей книжкой увлекся, ничего не слышит. Поднял от книги глаза и на Богданова смотрит. — Да, Вадим, дружище! В нашем доме — только одно условие. Выполнять обещаешь?
— Ну? — неопределенно буркнул Богданов. — Какое еще условие?
— В туалете никогда не читать, — веско объяснил папа. — Сделал, что требуется, и сразу вышел. Понятно?
— Как это? — удивился Богданов.
— Очень просто, — объяснил папа. — Ни в туалете, ни в ванной у нас не читают.
— Я и не собираюсь, — сказал Богданов.
— Все вы так говорите! — засмеялся папа. — А потом книжки не успеваешь оттуда вытаскивать!
И мама тоже смеется, что не верит Богданову.
На Асю намекают, конечно. Но как-то весело, будто придумали между собой такую игру.
— Я нигде не читаю, — рассердился Богданов. — Я не люблю читать.
— Я вас знаю, — папа смеется и грозит Богданову пальцем. — Все вы так говорите. Чтобы усыпить нашу бдительность.
— Я правду говорю, — сердится Богданов.
— Он правду говорит, слышишь, Таня?! — хохочет папа. — Он читать не любит! Видала? Да такой человек еще не родился! За дурачка меня принимаешь, Вадим, дружище?
— Он всегда правду говорит, — заступилась Ася.
— Верим, верим, — кивает мама.
Но видно, что они и не думают верить. Какие все-таки!
