этничности под единой национальной задачей. В терминах дискурса микстуры национализма и коммунизма он различает два типа национализма: 1) национализм, являющийся шовинистическим, демагогическим, неэффективным («плохой» национализм, по ироническому замечанию Я. Ставракакиса и Н. Хрисолораса),[152] и 2) другой национализм, который стремится к государственному строительству и консолидации («хороший» национализм в терминах Ставракакиса и Хрисолораса). По мнению Кучмы, только второй тип национализма, с которым Кучма искренне ассоциирует и себя, в состоянии обеспечить идеологическое основание не только для освобождения страны от прежней тоталитарной советской власти, но также и для учреждения сильной государственной структуры, способной защищать страну от внешней угрозы. Аргументация Кучмы предполагает, что правительство «национальных коммунистов», фокусирующее «государственность», а не исключительно измерение политического, способно в большей степени репрезентировать и продвигать политики украинского национализма, чем украинские национал-демократы, акцентирующие фактор этничности:
Мы всех должны понимать: существуют два измерения, два типа национализма – один, отживший, шовинистический и новый – государствостроительный. Первый (национал-шовинистский, дискриминационный национализм, утверждающий значимость и требование превосходства одного этноса, стремление к политической изоляции нации от своих ближайших соседей) исчерпал себя и неприемлем в проекте строительства нашей страны… Однако, существует другой национализм, который представляет собой концентрированное выражение интересов страны, разделяемых каждым её гражданином, независимо от его этнического происхождения. И подобный национализм был, например, идеологической основой строительства наиболее сильных государств из бывших колоний, например, Индии и Индонезии. Их рецепты не могут быть буквально применены к нашей ситуации. Мы слишком разные, я повторюсь, мы – европейцы. Однако, в некотором смысле, даже наиболее перспективные политические силы могут считаться националистами. Но уточним, какого рода националистами они являются? Существуют националисты страны Украина, и не только украинской этничности, то есть политики, которые понимают необходимость единства всего общества ради решения вопросов, актуальных для страны в целом (и, таким образом, для каждого его гражданина).[153]
Таким образом, выдвигаемые Кучмой как «национальным коммунистом» аргументы с его концентрацией на политиках государственности оказываются способны гораздо эффективнее, по его мнению, представлять и продвигать политику украинского национализма, чем украинские националисты, озабоченные прежде всего вопросом этнической принадлежности.[154] Идеология «национального коммунизма», которая сочетает одновременно максимально «включающие» националистическую и коммунистическую логики, устанавливает свои политические границы, дистанцируясь от традиционных националистов, но также одновременно проблематизирует монополию левых партий (прежде всего КПУ Симоненко), стремящихся на уровне политических артикуляций репрезентировать подчиненные и малообеспеченные социальные слои, являющиеся традиционным электоратом КПУ. Кучма, ориентированный на защиту «украинского способа жизни» («национальная задача», которую «сами националисты не способны решить») в то же время подчеркивает необходимость принятия «левого» подхода в поиске социального единства различных народных групп. Он пишет:
Но мы не должны воевать со всеми левыми и, тем более, с так называемым «левым электоратом». Так как это – не электорат, это – живые люди, чьи ожидания и надежды понятны и справедливы. Они испытали сильнейший шок, связанный с разрушением повседневных связей жизни и упадком их образа жизни. Поэтому не случайно, что люди, голосующие за Коммунистическую партию по партийным спискам, очень часто одновременно отдают свои голоса за не-коммунистического мажоритарного кандидата, например, за уважаемого предпринимателя, который не выкрикивает лозунги, но уже сделал что-либо важное для округа. И не от хорошей жизни, не ради хорошей жизни и не только из-за ностальгии по молодым годам они голосуют за КПУ: именно так они выражают свое неудовольствие современной жизнью, свой протест – однако, надежды на улучшение они связывают с другим кандидатом в депутаты. Мы не должны повторять ошибки коммунистов и заменять реальные ценности людей абстрактными идеалами антикоммунизма. … Мы приветствуем любое левое движение, которое на самом деле встанет на защиту нашего способа жизни и, следовательно, примет участие в государственном строительстве.[155]
Риторика Кучмы направлена против политик и практик исключения на основе простой дихотомии «друг-враг» или «мы-они», в следовании которой он обвиняет своих политических конкурентов. Реализуя политики так называемой «мультивекторности», Кучма ориентирован на практики установления политических границ не в терминах абсолютизации деления внутреннее-внешнее, но комплексным способом посредством демаркации границ «внутреннего» и «внешнего», вводя таким образом в дискурсивную микстуру национализма и коммунизма элемент неопределенности как конститутивную характеристику любого популистского дискурса.
Приоритет политического над социальным, или почему дискурсу украинских «национальных коммунистов» удалось сформировать наиболее эффективную политическую «цепочку эквивалентностей»
Действительно ли новое политическое воображаемое, соединяющее дискурсы национализма и коммунизма, реартикулировавшее социальные дислокации 90-ых – начала 2000-х явилось отражением реальных социально-экономических условий в Украине в этот период? С точки зрения теории дискурс-анализа, отрицательный ответ на этот вопрос, апеллирующий к социально-экономическим реалиям периода транзиции, очевиден. Очевидно, что за новой националистической риторикой равенства скрываются новые социально-экономические барьеры и исключения в Украине – социально-экономические различия между городским и сельским населением, положением государственных служащих и частных предпринимателей, представителей власти и неофициальной экономики, бедными и богатыми, женщинами и мужчинами, трудоспособными и инвалидами. В обществе, где новое перераспределение прав собственности и власти происходит на фоне использования эгалитарной риторики «национальных коммунистов», в котором тех, кто маркирован в новом капиталистическом националистическом дискурсе как «бедный», не допускают не только к этому перераспределению, но также и к процессу перераспределения в сфере культуры и языка, так называемая «подлинная демократия» оказывается новым популистским мифом национализма и полезным изобретением для новой легитимации власти.
С другой стороны, радикальная трансформация политического воображаемого в Украине в 90-ые, сделавшая возможным учреждение легитимного основания власти с помощью эгалитарного пустого означающего «нации» (а не «класса», как в СССР), является, как отмечает Рената Салецл, не только отличительной характеристикой посткоммунистических наций, но и указывает на радикальную трансформацию структуры власти.[156] Если в советский период власть функционировала на уровне политических и государственных учреждений под руководством Партии и Политбюро, то теперь она становится рассеянной и распространенной среди множества властных структур, ни одна из которых не находится в позиции абсолютной суверенности. В условиях посткоммунизма невозможно идентифицировать единственную и суверенную инстанцию власти, например, президента, суверенитет которого ограничивается деятельностью национального парламента, множеством противоречивых требований политических партий и постсоветских национальных олигархов.
В новом гегемонном дискурсе демократии как национализма или дискурсе «национальных коммунистов» возникает новая конструкция национальной политической субъективности. Как отмечает Салецл, если советский субъект был фундаментально расщепленным, проявляясь как видимый на уровне сознания и как невидимый на уровне, который она называет «уровнем наслаждения», то постсоветский субъект достигает, наконец, возможности трансформации невидимого наслаждения в видимые проявления (включая все ранее запрещенные желания, потребности и инстинкты).[157] Причина этой трансформации заключается в том, что в обществе более нет
