Галя долго думала: смогла бы она это сделать? И чем дальше, тем больше убеждалась, что сделала бы, если бы только Витя не бросился первый в воду и если бы она была такой же сильной, как он.
Ей очень хотелось дружить со Сбитневым, но он с девочками вообще не водился.
Она покосилась на шагающего молча Витю.
Правда, она сегодня сильно обиделась на него за то, что он нагрубил ей у водопада. Но теперь Галя уже простила ему: хороший он товарищ, увидел, что она устала, — и помог.
Галя еще раз взглянула на Сбитнева и решила, что, конечно, и она смогла бы помочь кому-нибудь нести рюкзак, если бы только не так устала.
Они обогнали Шумейкина. Увидев за спиной Сбитнева два рюкзака, Олег лукаво прищурился на Галю. Потом оглянулся и чему-то заулыбался.
Вдруг он споткнулся и захромал.
— Что с тобой? — нагнал его Коркин.
— Ногу подвернул, — скривился Шумейкин.
Коркин сочувственно посмотрел на него, вздохнул и подставил плечо:
— Вешай свой мешок.
Олег охотно отдал рюкзак и несколько шагов шел, прихрамывая.
— Ну, как, легче? — обернулся к нему Коркин.
— Болит, Вася, — поморщился Шумейкин и отстал. За спиной Коркина он скорчил насмешливую гримасу и беззвучно засмеялся. Это заметила Галя:
— Витя, смотри-ка, что Олег придумал!
Сбитнев обернулся, глянул на Коркина, на Шумейкина и остановился:
— Разве Ваську трудно провести? Вот простофиля!
Шумейкин, видя, что на него обратили внимание, опять захромал.
— Брось мешок! — скомандовал Сбитнев, когда Вася поровнялся с ним.
— Кого-чего?.. Зачем? — непонимающе заморгал Коркин.
— Брось, тебе говорят! — Сбитнев сорвал с плеча Коркина рюкзак и швырнул его на землю. — Разжалобился!.. А тебе за такие штучки!.. — замахнулся он на Шумейкина.
— Что там еще такое, Сбитнев? — строго спросила Вера Алексеевна, подходя к ребятам.
— Да ничего! — буркнул Витя и заторопился вперед. Шумейкин подхватил свой рюкзак и побежал за ним.
— О, уже не хромает! — удивился Коркин.
Вера Алексеевна посмотрела вслед Шумейкину, нахмурилась и покачала головой…
— А почему командир не впереди? — раздался вдруг веселый мужской голос. — Здравствуйте!
Из зарослей орешника вышел рослый человек, лет двадцати шести, одетый в серый костюм. У него было приятное, открытое лицо с твердым взглядом карих глаз.
— Капитан Шарый?! — удивленно и обрадованно проговорила Вера Алексеевна, с недоумением оглядывая одежду молодого человека. — Как вы сюда попали? И в таком наряде… Давно увлекаетесь туризмом?
— Со вчерашнего дня. Спешу за вами, как и договорились, — он облегченно вздохнул. — Думал, что уже не догоню. Я шел нижней тропкой. Хорошо, что голоса ребят услышал.
Рядом с учительницей он зашагал вслед за отрядом.
— Спешите за мной?.. — вопросительно взглянула на Шарого Вера Алексеевна и смущенно покраснела. — Как договорились?.. Я, кажется, дорогой Николай Арсентьевич, вам ничего не обещала… Вы что, в отпуске?
— Нет, зачем? Вам же вчера звонили с турбазы?
— Так это о вас? Постойте, постойте… — встрепенулась учительница. — Вот хорошо, что я вас встретила. Понимаете, он тоже сказал, что с турбазы…
— Вы о ком?
— О геологе Матвееве. Странный человек… — И Вера Алексеевна рассказала Шарому о вчерашнем попутчике, дословно передала и то, что ей говорил Сбитнев.
— Да, действительно — странный… — протянул Шарый. Лицо его сразу помрачнело.
— Вот что, Вера Алексеевна, знайте: я иду в Заветное от турбазы, — сказал он после минутного молчания, — больше вам обо мне ничего не известно.
Следы в пещере
Большой трехчасовой привал сделали на опушке дубовой рощицы.
— Ну, вот и Заветное видно, — указала Вера Алексеевна вдаль, где возле горы белели домики.
Задымил костер, дежурные принялись готовить обед. Разморенные жарой ребята немного остыли в тени деревьев, а потом пошли бродить по роще, с любопытством осматривая нагромождения известняковых камней, которых здесь было особенно много.
— Будьте осторожны, не подходите близко к камням, — предупредила Вера Алексеевна. — Тут много щелей и провалов, которых иногда сразу и не заметишь. Их засыпает опавшими сучьями и листьями.
Вскоре у костра остались только Шумейкин и Женя Терехова, варившие обед.
Капитан Шарый задумчиво прохаживался между деревьями. Вдруг он услышал испуганный вскрик. Бросившись на голос, Шарый увидел запыхавшуюся от бега Олю Пахомову.
— Галя провалилась! — со слезами на глазах крикнула она.
— Где?
— Вон там, под деревом! — и девочка кинулась бегом обратно.
— Она рвала алычу, — на ходу объясняла Оля. — Вдруг слышу: «Ой!» — и пропала, только ветка качается. Я — «Ай!» и так и села. Прибежал Витя, а я — к вам. Вон она, алыча, — показала Оля на дерево в окружении больших серых камней. — А где же Витя? Значит, и он провалился! — в отчаянии всплеснула она руками.
Но тревога была напрасной. Провал оказался неглубоким. На дне его было много опавших листьев, и Галя не ушиблась. Сбитнев из любопытства тоже спустился вниз, в небольшую пещеру. Там их и нашли.
— Мы думали, что первыми попали сюда, а тут следов много, — разочарованно сказала Галя.
— Каких следов? — спросил Шарый, еще ничего не разбиравший в полутемной пещере.
— А вон кругом, на полу.
Николай Арсентьевич вынул из кармана электрический фонарик и осветил маленькую, с низким неровным потолком пещеру. Пол ее был покатый. У стены стояла лужица воды. Возле нее на мягком сыром иле были видны отпечатки чьих-то ног. Шарый подошел ближе и вдруг наклонился к самой земле.
Он увидел на оттиске каблука подковку. Один край ее был обломан по самый гвоздик, и отпечаток подковки с этой стороны походил на треугольник.
«Кованый каблук! — поразился Шарый. — Так вот, оказывается, куда ты забрался. А мы тебя в городе ищем». Николай Арсентьевич тщательно рассматривал следы, пытаясь определить их давность.
Заинтересованный Сбитнев подошел к склонившемуся над следом капитану. Глаза его загорелись любопытством.
— Знакомый человек, что ли, был здесь? — спросил он, глядя то на следы; то на Шарого.
— Да, кажется, знакомый, — как можно безразличнее ответил тот и, подняв фонарик, снова тщательно осмотрел стены и пол пещеры.
Видя, что Сбитнев продолжает следить за ним, Шарый добавил, кивнув на следы:
— Он, наверное, как и вы, свалился сюда. Я уж думал: нет ли в пещере новых провалов, но, кажется, нет. Значит, он благополучно выбрался. Ну, и нам тоже выходить пора, — взял он разочарованного Сбитнева за плечо.
Николай Арсентьевич помог ребятам вылезти из пещеры и сам поднялся наверх.
После сырого прохладного подземелья здесь показалось еще жарче. Ветра не было, и знойная духота висела над землей неподвижно: на разомлевших деревьях обмякли листья. А расплавленное солнце все проливало на горы потоки своих лучей. Раскаленный воздух над горами был окрашен в розовато-палевые горячие тона, и, казалось, это не цикады, а он, нагоняя дремоту, звенел томительно и однообразно.
Оттого, что сухой зной переполнял все тело, обед показался ребятам слишком горячим и безвкусным.
…Отряд снова отправился в дорогу лишь тогда, когда солнце, перевалив на запад, стало остывать и дувшиеся деревья облегченно зашевелили листвой.
Заветное
С самого утра Зинка металась по селу, собирая трубы, барабаны, балалайки и отыскивая музыкантов. Уже в полдень все было готово: инструменты сложены в школе, оркестранты только ожидали сигнала. А отряда все не было. Зинка в сотый раз выбежала на улицу и поглядела в горы.
— Что они там, спят, что ли? — недовольно передернула она сухими плечиками и нахмурила белесые брови. — Тут их ждут не дождутся, а они прохлаждаются.
Наконец она увидела вдалеке цепочку людей и подала сигнал малышам, дежурившим в тени сарая. Те, поднимая голыми пятками пыль, тревожа развалившихся под заборами ленивых от жары собак, с криками понеслись в разные концы села за музыкантами.
Свернув с проселочной дороги на улицу села, пионеры-туристы увидели возле светлого здания школы людей с духовыми и струнными инструментами.
«Что это они собрались на самом солнцепеке?» — только успела подумать Вера Алексеевна, как сборный оркестр, немного вразнобой, ударил марш.
Оркестром дирижировала Зинка. Старательно дул в кларнет подросток в вылинявшей майке. Ему вторили на двух балалайках мальчик и девочка. Позади, надувая щеки, пыхтел в огромный бас паренек с веснушчатым вздернутым носом. Размеренно, с достоинством бил в барабан дед Пахом, маленький сухой старичок с белой, клинышком бородкой. Возле него, наморщив лоб, девочка колотила медными тарелками. Громче и веселее всех выводила мелодию марша труба Рязанова. Она словно смеялась. Смеялись и прищуренные глаза бухгалтера, устремленные куда-то в горы.
