— Хм… и то верно, — кивнула Анна. — Тем более, что все офицеры, которых они уважали, тебе служат.
— Вот видишь, — Петр улыбнулся, словно кот, объевшийся сметаны. — Я уже победил. Кто такая будет Софья после возвращения Голицына? Впрочем, я спешить не буду, и дожму ее, постаравшись обойтись без лишней крови.
— Если честно, то в таком разрезе я о проблеме не думала. Паутину вроде как не плетешь, а опутал ее так, что и дернуться уже никуда не может. Вроде живет человек, дышит, радуется, строит планы. А все потому, что еще не знает о том, что уже умер. Сказать ему о том позабыли. Хм… И что ты с ней делать будешь после победы? Казнишь?
— Помнишь пару месяцев назад ко мне приезжали монахи из монастыря Михаила Архангела, что на Северной Двине стоит? Так вот — я им тогда пожертвовал деньги под обещание основать на острове, что лежит к северу от Белого моря[21] две пустыни монашеские. Мужскую и женскую. Да не позднее ближайшего лета. А потом поддерживать их молитвой и материальной помощью, шепнув, что буду отправлять им туда на исправление заблудших овец и баранов. Да пояснил, что в южной части того острова есть свинец, цинк, марганец и прочие очень полезные для всего православного люда металлы. Да не просто так, а карту нарисовал и договорился о закупочной цене на концентрат руды.
— Ты настолько ее ненавидишь? — Спросила Анна после небольшой паузы.
— А как ты думаешь? — Грустно улыбнулся Петр. — Представь, что она впустила в твой дом пьяных до беспамятства, опустившихся людей с оружием, которые с криками и улюлюканьем вытаскивают за ноги твоих родичей на улицу, чтобы кровью ее любимый ковер не залить. А она стоит и улыбается, наслаждаясь тем, как их унижают, как над ними измывается толпа пьяных, озверевших животных, чтобы после того убить в мучениях. Можно ли такое простить? — Петр замолчал на несколько секунд, перебирая, доставшиеся ему от мальчика чувства к сестре. — Если бы Софья не стала устраивать ту кровавую феерию, то я бы просто сместил ее, аккуратно отстранив от власти, обеспечив спокойной жизнью до самой старости. Ей нравится писать стихи и пьесы? К чему ей мешать в столь благом деле? Но… так могло бы случиться, если бы она сама не оказалась….
— Тогда почему ты ее не хочешь казнить? Четвертовать. Сварить заживо в котле. На кол посадить, в конце концов. — Пожала плечами Анна. — У нас в Шотландии и за меньшие обиды пускают кровь.
— Брат, убивающий собственную сестру, пусть и трижды заслуживающую смерти, не может выглядеть в глазах простых крестьян и мещан милостивым царем, который защищает простых людей от ненасытной алчности и произвола боярства, — произнес Петр и с наигранной скромностью потупил глаза. — Или ты думаешь, что я собираюсь им платить за лояльность до второго пришествия? После смещения Софьи, мне предстоит большая битва с боярами, дабы облегчить участь своего народа. Я ведь хочу отменить крепостное право, почитая его за страшный грех. Но прекрасно понимаю, что бояре, пока они в силе, никогда не пойдут на это. Кроме того, убить сестру, даже самым жестоким способом — недостаточное наказание за то, что она сделала. Я хочу заставить ее страдать. Мучиться. Испытывать чувства бессилия и унижения. Как‑никак царевна, практически государыня, а кайлом машет под присмотром надзирателей. Кхм. То есть, совершает подвиг во имя Господа нашего Иисуса Христа в женской пустоши. Ну и холодно там. Что, как ты понимаешь, приятных ощущений вряд ли добавит.
Часть 2 — … Para bellum[22]
Ты мне нравишься. Тебя я убью последним.
Сара Керриган, StartCraft 2
Глава 1
4 января 1688 года. ПреображенскоеВ связи с полной готовностью Малого дворца Петр решил устроить небольшой прием в честь православного Рождества. Само собой, без лишнего размаха — в малом кругу, куда пригласил только самых близких родственников, ключевых подручных и купцов как отечественных, так и иностранных, с которыми имел дело. По поводу иностранцев, особенно среди купцов, поначалу и были какие‑то терзания, но чуть подумав, Петр пришел к выводу, что капитал национальности не имеет, а потому забивать себе голову глупостями не стоит — купцов нужно использовать, пусть даже и иностранных, в своих интересах.
Прием проводился в совершенно непривычном для местных формате, больше напоминающем ритуалы конца XIX века, а то и XX века, дабы резонировать с вычурными традициями французского и испанского дворов, с которыми Петр Алексеевич собирался соперничать. Но то — в будущем. А сейчас его заботило только одно — как бы все провести так, чтобы первый блин не вышел комом.
— Волнуешься? — Спросила Анна, прижавшись к его плечу.
— Конечно, — хмыкнул Петр. — Я ведь сегодня дам первую подачку той стае хищников, что разорвет бояр и даже не заметит их сала и шуб. Буржуазия — страшная сила. Пока ты ей выгоден, она поддержит все, что ты предложишь, но окажись на ее пути — сожрет стремительно и беспощадно. Словно безумный рой зергов.
— Кто?
— Эм… — на несколько секунд задумался Петр, пытаясь понять, как лучше объяснить Анне этот термин. Не про компьютерные же игры, в конце концов, говорить. — Далеко в космосе — на других планетах живет раса разумных существ, совершенно непохожих на людей. Их единственная страсть — голод. И они постоянно стремятся ее утолить. А потому жрут, жрут, жрут… без конца и края. Причем, сжирая других, они невероятно быстро эволюционируют… хм… развиваются, изменяясь таким образом, чтобы преуспевать в этом своем единственном стремление все больше и больше. Так и буржуазия. Только она не кушать стремится, а прибыли получать. С виду — обычные люди, — он кивнул на купцов, — но если дать им прибыль в триста процентов, то пойдут на любые преступления, не считаясь ни с чем. А за пятьсот — душу продадут дьяволу, причем сами станут навязываться, вынуждая того к покупке.
— Но зачем нам тогда вообще нужно связываться с этой жутью? — Искренне удивилась Анна.
— Только по одной причине — они — это единственная сила в мире, которая трезво воспринимает научно–технический прогресс и готова его поддерживать и развивать. Если, конечно, он приносит им прибыль. Но они достаточно умы, чтобы понять — прибыль бывает не только прямо здесь и сейчас, но и в некоторой перспективе. Ради нее родимой они поддержат не только мое стремление к развитию науки и образованию, но и снесут все традиции и препоны на их пути. Это по–настоящему могучая сила, по сравнению с которой любая армия — жалкая и ничтожная толпа недотеп. И буржуазию никак не сдержать. Они — фундаментальная, основополагающая часть развития человеческой цивилизации. Ведь именно жажда наживы и страх являются основными стимулами развития общества. Особенно если добыча грандиозна, а страх связан с чем‑то совершенно ужасным, например, угрозой полного порабощения или уничтожения. Да, не на всех людей работает такая система мотивации, но совершенно точно — на абсолютное большинство. И чем дальше человеческое общество будет развиваться, тем сильнее этот всеядный и ненасытный монстр будет набирать силы, становясь буквально всеобъемлющим. Уже сейчас звенят первые звоночки: революции в Испанских Нидерландах и Англии. Именно народ стремящийся к обогащению сильно потрепал старые аристократические режимы, пролив немало крови. И это еще совершенно крошечна цена. И если вчера — отрубленная голова английского короля пугала обывателей своей жестокостью и падением нравов, то завтра, в своем стремлении обогащаться человечество легко прольет кровь миллионов. Поэтому, если монарх не пожелает пустить это чудище на запах поживы, то его сожрут и растерзают, а заодно и всех тех, кто был с ним рядом. Понимаешь, что я имею в виду?
— Пока не очень, — честно ответила его возлюбленная. — Только ужасаюсь глубиной человеческого грехопадения.
— Ничего в этом страшного нет. Как говорится: что естественно, то не безобразно. Впрочем, главная мысль, которую я пытаюсь донести до тебя, заключается в том, что это все не только неискоренимо, но и нормально. Человеку нужны страсти, чтобы развиваться. Пусть подобное и выглядит так ужасно, однако, я и не говорю о том, что люди — существа добрые и светлые. В них полно пороков, большая часть из которых не только вредит, но и заставляет идти вперед. Ведь Создатель не ошибается. Это мы по своему скудоумию и недостатку развития может чего‑то не понимать и не видеть смысла. А он сделал в точности то, что хотел.
— Ты так говоришь, что мне противно становиться от мысли о людях. А как же любовь? Дружба?
— Они есть и действуют, — кивнул Петр, прижимая к себе Анну. — Но негативные эмоции у человека намного сильнее позитивных. Именно по этой причине на самопожертвование готовы единицы, а убить из‑за страха умереть — очень многие. Мир чудовищно жесток и лишен сострадания. Как некий бездушный механизм. Ему нет дела то тех сказок, что человек придумал самому себе. Ты знаешь, я общался с Творцом. И могу тебе прямо сказать — ему наплевать на то, кто сколько и кого тут зарежет. Он наблюдает за всем этим как зритель в театре. Лучшим актерам полагаются премии, правда, какие я и сам не знаю. О плохих даже никто не будет вспоминать — их просто съедают черви, растворяя в вечности. Поэтому нам нужно крутится самим, думая о том, как устроить свою жизнь здесь и сейчас, а не уповая на чью‑то помощь в неких духовных иллюзиях загробного существования.
