— Ты так говоришь, что мне противно становиться от мысли о людях. А как же любовь? Дружба?
— Они есть и действуют, — кивнул Петр, прижимая к себе Анну. — Но негативные эмоции у человека намного сильнее позитивных. Именно по этой причине на самопожертвование готовы единицы, а убить из‑за страха умереть — очень многие. Мир чудовищно жесток и лишен сострадания. Как некий бездушный механизм. Ему нет дела то тех сказок, что человек придумал самому себе. Ты знаешь, я общался с Творцом. И могу тебе прямо сказать — ему наплевать на то, кто сколько и кого тут зарежет. Он наблюдает за всем этим как зритель в театре. Лучшим актерам полагаются премии, правда, какие я и сам не знаю. О плохих даже никто не будет вспоминать — их просто съедают черви, растворяя в вечности. Поэтому нам нужно крутится самим, думая о том, как устроить свою жизнь здесь и сейчас, а не уповая на чью‑то помощь в неких духовных иллюзиях загробного существования.
— Страшные вещи ты говоришь… — покачала головой Анна.
— Я вообще страшный человек, — усмехнулся Петр Алексеевич. — Но в этом нет ничего удивительного. Добряки в этом мире, как правило, ничего не добиваются. Впрочем, мы отвлеклись. Вторым важнейшим моментом моей мысли является то, что глупо противостоять явлениям, которые ты не в силах остановить. С тем же успехом можно запретить дышать, кушать или размножаться, объявив это все ужасным грехом. Эффект будет аналогичным. Таким явлениям нужно не противостоять, а стремиться их возглавить. А потом, захватив штурвал «могучего корабля», направлять его туда, где он больше тебе пригодиться. Ближайшей аналогией может стать табун. Остановить даже одного коня на скаку — дело непростое. А табун лошадей тебя просто стопчет. Но вот если оседлать лошадь и начать направлять все это стадо в нужное русло ударами кнута, то и ты выживешь, и свои задачи решишь. Нужно только не забывать, что этой прорве лошадей нужно что‑то кушать, то есть, они нуждаются в лугах с сочной травой.
— Ха! — Усмехнулась юная женщина. — Ты хочешь стать погонщиком купцов?
— Своего рода, — ответил с улыбкой Петр. — У зергов предводителем была королева клинков — самый мощный и разумный представитель их вида. Поэтому, чтобы я смог возглавить эту стремительно развивающуюся массу жадных до обогащения чудовищ, мне придется самому стать таким. Но, вслед за королевой клинков, использовать эту страсть и покоренную стихию не саму по себе, наслаждаясь от чувства прибыли и звона монет, а для куда более важных и нужных целей. Например, объединения человечества в одну единую цивилизацию на Земле и перехода к освоению других планет. Мы с тобой, конечно, до этого не доживем. Но заложить фундамент для подобного дела вполне можем.
— Хм… а зачем нам осваивать другие планеты?
— Чтобы мы, как вид выжили. Вдруг что с нашей случиться? Потоп или еще какой Апокалипсис. Одну планету смоет. Другая сгорит. Третья от отравы какой вымрет. А еще пара сотен останутся и продолжать жить, как ни в чем ни бывало. Кроме того, как я уже сказал, стремление к обогащению весьма неплохой стимул для постоянного развития и совершенствования, носителем которого уже сейчас является весьма могущественная группа людей — буржуазия. Да не просто так, а заражая всех вокруг подобной страстью. Это в страхе поддерживать людей долго не получиться — быстро устают и перестают бояться даже под пулями ходить. А вот запах выгоды и личных интересов наш биологический вид просто сводит с ума даже если витает вокруг постоянно. И чтобы всегда пахло прибылью нам нужно постоянно развиваться–расширяться. Экспансия. Вечная и неутомимая. Это единственный способ избежать застоя и саморазрушения от внутренних разборок и противоречий. Ведь, когда соседи кончатся, мы станем пожирать друг друга, деля последний бублик и поношенные портянки.
— Мда… — протяжно произнесла Анна. — Именно по этой причине ты пригласил на прием купцов и заводчиков, сажая их за один стол с боярами? Прикармливаешь свое чудовище?
— Видишь, — улыбнулся Петр. — Ты уже поняла мою задумку. Кто‑то заводит в качестве домашних питомцев кошек, кто‑то собак. А я — оригинал. Хочу завести буржуазию…
В общем, проговорила парочка у малого окошка второго этажа, наблюдая за тем, как заходят и рассаживаются гости, еще часа полтора. Государь вводил свою возлюбленную в курс дела и давал инструкции, а она отпускала ехидные шутки по поводу поведения того или иного гостя, особенно бояр, наполняя сердце Петра радостью и весельем. В конце концов, интриги интригами, а на дворе Рождество и грешно было не веселиться, пусть даже и таким, несколько вульгарным образом.
Все расселись. Оркестр, играющий тихую и спокойную музыку, совершенно иной эпохи, остановил свою игру, так поразившую и услаждавшую гостей, и слуга громко возвестил о Государе Петре Алексеевиче, что торжественно, под руку с Анной Росс вошел в зал.
Он был одет в белый костюм с перчатками и туфлями в тон, словно клирик Тетраграмматона Джон Престон[23], идущий на встречу с духовным вождем. Аккуратно подстриженные, короткие волосы дополняли, совершенно нехарактерный для эпохи облик. Анна же поражала всех легким шелковым платьем изумительно сочного зеленого цвета, которое прекрасно сочеталось с ее ярко–рыжими, кудрявыми волосами, аккуратным макияжем и элегантными украшениями из золота с рубинами. Ну и, конечно же, лакированные туфли на шпильке, отлично наблюдаемые в свете того, что платье спутнице Государя доходило до щиколотки, открывая часть голени и ступни с аккуратно постриженными и покрашенными ногтями. Минимализм, изящество и красота линий сочеталась с грамотно подобранными цветами и общим культурным шоком, который несла их одежда, особенно ее, буквально кричащая для той эпохи, бесстыдно оголяющей груди декольте, но стыдящейся показать даже обнаженную ступню.
Эффект оказался настолько неожиданным, что вся публика притихла и замерла, разглядывая Петра Алексеевича и его фаворитку, а также пытаясь переварить увиденное. Юный царь же, не тратя время, кивнул музыкантам, которые вновь заиграли, и торжественно прошествовал к своему месту, ведя под руку Анну. Его даже забавлял этот эффект и лица… особенно у бояр, что разоделись в меха, и страдали неимоверно от этого. Государь ведь специально распорядился топить сильнее, чтобы они сами решили скорее переодеться в более приличествующие одежды.
— Друзья! — Наконец подал голос Петр, когда до полуночи осталось пара минут. — Я очень рад, что вы все откликнулись на мое приглашение и составили мне компанию в праздновании Рождества. А потому я от всего сердца желаю вам всем удачу в делах, здоровье и радостное настроение. Всем нам! С Рождеством, друзья! Счастья вам!
С последними словами Петра, массивные часы, что стояли на полу в зале, начали отбивать полночь, открывая первую в истории Российского царства светскую рождественскую «вечеринку».
Играла музыка. Звучали тосты. Вкушались изысканные блюда. Время от времени хлопали малые ручные хлопушки на бертолетовой соли. Сверкала игрушками ель. В общем — все шло своим чередом. По крайней мере, для первого раза. А гвоздем всего этого представления стало то, что где‑то в районе двух часов ночи, Его Царское Величество изволил танцевать с Анной. Вальс. Под музыку «На сопках Маньчжурии», которая была названа «Преображенский вальс» или просто «Вальс» за неимением иных в конце 17 века. Казалось бы мелочь. Однако только танец со своей подругой он репетировал полгода. Да еще оркестр буквально взращивал пять лет, не говоря уже о другой работе. Однако эффект был достигнут правильный. Верный. Англичане, французы, шотландцы, немцы всех мастей, голландцы и прочие, присутствовавшие на приеме были поражены альтернативным вариантом аристократической эстетики, которая совершенно не походила на французские парики с буклями, да странные танцы, больше напоминающие ритуал. На них пахнул другой мир. Другая эпоха.
После танца Петр Алексеевич распрощался с гостями и удалился с Анной в свои покои. Почивать. Оставив всех желающих переваривать и обдумывать увиденное и услышанное под тихую музыку оркестра. Да беседовать свободно, обсуждая приборы из нержавеющей стали (или серебряной, как значилось в торговом наименовании), российские фарфоровые тарелки с красивой гербовой глазурью и прочие необычные вещи. Чего стоили только одни свечи Яблочкова, забранные матовыми плафонами из стекла, ярко освещающие залы? Сил и средств это съело изрядно. Хорошо хоть загодя озаботился созданием гальванической лаборатории, из которой получилось на время забрать генератор постоянного тока[24] на золотой обмотке[25] с приводом от простенькой паровой машины в десять «лошадей». Разовая акция, конечно. Но эффект имела невероятный для аборигенов, которые так и не поняли, что же так ярко светит внутри этих матовых стеклянных ламп.
