— Где больной? — с порога интересуется мрачный мужчина с оранжевым чемоданчиком. Позади него девушка, — Пройдемте к ребенку, по пути объясните что произошло.
— Пусть мать объяснит! Если господа полицейские не будут возражать, — цежу сквозь зубы, но тут у полицейских возражений нет. Катя, всхлипывая, на ходу рассказывает о Коте. А между тем ребенок один уже минут пятнадцать точно. Оставив мать и одного из сотрудников, я, врачи, Катя и второй полицейский бежим на второй этаж. Котя лежит в кроватке и тихо плачет. Он весь красный и мокрый. Врач опускает чемоданчик на пол и касается рукой лба ребенка.
— Горячий. Так что там вы считаете имело странный вкус или запах? — он переключается на Катю, по пути открывая свой чемодан.
— Пюре, — Катя берет в руку небольшую пиалку с какой-то кашицей. Доктор нагибается, аккуратно нюхает и переводит взгляд на второго медика:
— Яркий запах йода. Что вы туда добавляли, мамочка?
— Ничего! Мне обед приносят с кухни.
— То есть пюре делали не при вас?
— Нет, — мотает головой, на что доктор, качая головой, достает градусник и произносит:
— А кто готовит? Папа? Вы же папа? — поглядывает на меня.
— Прислуга готовит, — цежу сквозь зубы.
Доктор измеряет температуру Коте, который продолжает хныкать. Видно что его крохотное тельце болит, изнывает. Катя же стоит, не шевелясь, как изваяние, не спуская глаз с ребенка. Раздается писк, и доктор забирает градусник:
— Тридцать девять. Сейчас сделаем жаропонижающий укол, и едем в больницу, — затем он кивает коллеге, — Оксана, упакуй немного этого пюре на всякий случай. Мы его заберем с собой на экспертизу. Лейтенант, следи чтобы никто ничего не трогал, особенно миску, и вызывай коллег, есть подозрение на отравление. Мы составим заявление в полицию, все документы и результаты заберете в больнице, мы едем в областную.
Короче без полиции точно не обойтись. Класс! С другой стороны, ну не могли же отравить ребенка? В моем доме! И кто? Но… Почему-то пюре пахнет йодом… В этот момент мне звонит адвокат. Наконец-то! Пусть разбирается законны ли действия правоохранительных органов и насколько кого они имеют право задерживать. Мне же надо на работу. Давно уже надо…
— Так вы ребенка в больницу? — Катя одевает малыша, которому только что сделали укол. Он совсем тихий, и это настораживает.
— Именно. Мать поедет с нами. Приготовьте все документы на ребенка, одну смену белья и гигиенические средства.
— Полиция не отпускает, — кисло отвечаю. Врач на меня смотрит, затем качает головой:
— Значит поедет не она, а вы.
Мы спускаемся на первый этаж… Там уже мой адвокат бодро ругается с полицией. А мама орет и кроет окружающих на чем свет стоит. У меня голова идет кругом от этого всего. Если так выглядит семейная жизнь, то, боюсь, я к ней не готов.
— А можно я поеду с ребенком? — Катя тщетно пытается уговорить полицейских, а я… Отвожу одного из них в сторону и очень тихо сообщаю:
— Эта девушка, она мать… А ребенок очень болен… Без матери сами понимаете… Там рядом доктор…
— Вы поймите нас правильно, нам поступил сигнал, что она вредит ребенку, и ребенок действительно болен, более того, вероятно отравлен, — упирается мужчина. На что я, отведя его еще дальше, произношу, шепотом:
— Это будет на моей совести. А вам полагается компенсация. Согласитесь, Екатерину можно будет допросить и потом, куда она денется?
Я кладу в руку мужчину ту самую «компенсацию», которая тут же решает все вопросы. Он откашливается, после чего кивает на мою мать:
— А она?
— Допросите, — выдаю, сам себе удивляясь, — Ее можете сразу забрать с собой, а Катю допросите в больнице, съездите вместе с ней и ребенком, заодно сразу заберете все документы и проведете опрос. Не разлучайте их, пожалуйста. У меня нет документов на ребенка, я не могу остаться с ним в больнице, у меня работа. Родственников у Кати здесь тоже нет. Я вообще не факт что являюсь отцом ребенка.
— Андрей, — полицейский подходит к напарнику и, сделав самое что ни есть печальное выражение лица, произносит: — Ребенку нужна мать. Других опекунов нет, поэтому Екатерина поедет со скорой, я с ней, а ты остаешься здесь, я сигнал в отделение передам. Бригада подъедет, ты их встретишь. Пока опечатай комнату и сними показания с присутствующих дома. Мы ее тогда завтра опросим, а с Елизаветой Сергеевной побеседуем прямо сейчас.
Катя, услышав эти слова, тут же кидается следом за врачами, а моя мать начинает орать еще громче, требуя справедливости. Я же смотрю на эту картину и сам не знаю, зачем так поступил. Но моя чуйка подсказывает, что ситуация странная. И странной ее делает не Катя.
Кстати адвокат мой. Мой — это в смысле мой личный, а не матери. Так что если интуиция меня не подводит, если мать наговаривает на Катю, воду мутит, я это очень быстро узнаю. Но что, если кто-то отравил пюре по просьбе мамы? Да нет, этого просто не может быть! Или может? А если Катя все-таки отравила? Нет, к такому жизнь меня не готовила. Но жизнь та еще дрянь, и не то устраивает.
Поэтому я звоню помощнику, который также отвечает за безопасность:
— Антон, выгоняй всех из кухни, есть вариант что кто-то добавил отраву в детскую пищу. И отсмотри камеры. Со звуком. Как можно скорее.
Глава 21. Герман
Глава 21. Герман
Катя уезжает вместе с ребенком на скорой, мать остается общаться с полицией, а я, наскоро дав показания, отправляюсь на работу. Однако мои мысли о том, что же сейчас происходит с детьми. За взрослых-то что беспокоиться? Хотя нет, Катю мне все-таки жалко. Двое детей, и оба… В голову снова лезут плохие мысли. Неужели Котю отравили? Но зачем?
Мать конечно высказала жизнеспособный вариант… Но есть одно «но». Если бы не было Миши, то может и стоило бы принять этот вариант во внимание. А так это однояйцевые близнецы! Даже если погибнет один, всегда можно сделать тест у другого. Кстати о тесте. Надо узнать когда он готов будет.
Я доезжаю до работы и захожу в кабинет, однако приступить к делам не успеваю. Дверь распахивается… На пороге я вижу Андрея. Он очень зол. Я хорошо знаю это его выражение лица. Он так смотрит когда считает что я сделал какую-то глупость… Или нашел себе очередную девушку. И я кажется уже знаю что сейчас будет.
— Ты с ума сошел? — он с чувством захлопывает дверь, а я откидываюсь на спинку своего кожаного кресла.
— Не порть мебель, — не свожу глаз с брата. Ну давай, начинай свою очередную демагогию. Только времени чтобы тебя слушать у меня нет.
— Да ну? За мебель беспокоишься. А за мать нет? Все в порядке? Оставил ее объясняться с этими идиотами в погонах, а эту проститутку значит отпустили?
— Во-первых не стоит называть сотрудников правоохранительных органов идиотами, — объясняю медленно и спокойно, — В конце концов, если бы не они, на улицах был бы бардак…
