— И? Говори или убирайся.
Тот вновь прикрыл глаза.
— В крови обнаружено некое соединение, которое мы знаем как камаиларионат. Он может содержаться в разной дозировке в совершенно не родственных носителях. Будь то растения группы…
—… дальше! Мне не нужна лекция по галактической ботанике! Что с девчонкой?
Кайи нервно выдохнул:
— Мне все же придется сопроводить свои выводы некоторой необходимой информацией.
Я сдался, чувствуя, как от злости припекает в затылке:
— Сопровождай.
Тот облизал губы:
— При исследовании мозговой активности и зон памяти я обнаружил некоторое количество пробоин в неосязаемых материях.
— Что это значит?
— Это означает, ваше высочество, что поведение пациента может быть продиктовано не личностными и осознанными импульсами, а недостатком информации, на которую ссылается краткосрочная и долгосрочная память. Либо заменяется ложной информацией. Таким образом, реакции, демонстрируемые пациентом, могут быть отличными от его привычного поведения.
Я молчал, пытаясь переложить сказанное на подвластный пониманию язык. Кайи расценил мое молчание, как позволение продолжить.
— Диагностировав многослойные пробоины, я принял их за старую работу кого-то из меморов. Что было бы весьма удивительно. Но, выделив из крови остатки камаиларионата, понял, что это свежий след. Камаиларионат — вещество, которое используют в своей работе меморы. Высокой очистки и ювелирно точной дозировки, разумеется. Здесь же было обнаружено вещество дикое, имеющее примеси и дозировку, о которой теперь можно лишь догадываться, потому что оно бесследно распадается в организме суминов за считанные часы. К счастью, мне удалось уловить хотя бы следы. Его часто используют отсталые народы в шаманских ритуалах и прочей дикости. Остальные — как нелегальный наркотик, снотворное, транквилизатор и далее по списку… Разумеется, кустарно. В итоге оно оставляет хаотичные пробоины, лишенные всякой однородной структуры, во всех слоях. И ущерб, нанесенный подобным действием, невозможно предугадать. Он может быть как минимальным, так и полностью разрушить личность.
Я подался вперед:
— Ты хочешь сказать, что она ничего не помнит?
— Я не стану это утверждать. Судя по ее реакции, последние несколько дней зафиксированы вполне хорошо. Это добрый знак.
— Возьми мемора и к истечению суток вправь ей мозги. И чтобы я об этом больше не слышал.
Кайи печально покачал головой:
— Теперь вмешательство мемора противопоказано. Его нельзя спрогнозировать. Реакция всегда окажется непредсказуемой. Камаиларионат способен как саморазрушить, так и самовосстановить. Я буду наблюдать за ней и фиксировать возможные ухудшения.
— Это все? Ответь мне: она не девственница?
Кайи покачал головой:
— Нет, ваше высочество. Увы.
— Их было много?
Доктор вновь облизал губы:
— Судя по всему, нет, но… я не могу этого знать. Хочу лишь добавить… В диком виде вещество довольно токсично. Слабость, головокружение, тошнота, светобоязнь, мышечная ломота…
— Куда ты клонишь?
Он вдруг поднялся на ноги, спрятал руки в рукавах:
— Было бы лучше, ваше высочество, чтобы этой женщине на какое-то время дали покой.
— Иначе что?
— Иначе негативные эффекты могут усилиться.
— Это отразится на ее памяти?
Кайи повел бровями:
— Возможно, на прошлом.
Я поднялся:
— Главное, чтобы она запомнила меня в настоящем. А то, что было до меня — теперь не имеет никакого значения.
15
Этот сад будто преследовал меня. Я снова видела его. Точнее, ощущала. Но теперь чуть яснее. Абсолютно бесформенные цветные пятна хоть и стремились к едва уловимым силуэтам, были все так же неразличимы. Но запахи одуряли и пьянили, казались реальнее, чем в прошлый раз. Представлялось, что я даже чувствовала ветер, который касался кожи. Теплый и влажный. Ласковый. Окутывающий тончайшей невесомой вуалью.
— Я здесь!
Внезапное эхо многократно повторило отзвуки чистого задорного голоса:
— Я здесь!.. Я здесь!.. Я здесь!.. Я здесь!..
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я снова шарила ладонями по кустам, пытаясь найти ориентиры. Ощущала под пальцами мелкую жесткую листву и ловила какое-то необъяснимое блаженство, спокойствие. Точно эти листья что-то значили. Это место что-то значило — мне так казалось. Но разве может что-то значить то, о чем не имеешь понятия? Ведь это просто сон, который рассеется, едва я открою глаза. Просто сон… И как же странно пребывать в нем и точно знать, что он лишь плод воображения.
— Я здесь!
Я предельно реально ощутила, как нога оторвалась от садовой дорожки с мягким приятным покрытием и переместилась вперед. И вот я уже переносила свой вес с ноги на ногу, ликуя от возможности сделать первый шаг. В сравнении с прошлым разом это было заметным достижением. Я наверняка смогу сложить шаги в скорый бег и разыскать эту девчонку! Я чувствовала, что это почему-то важно. Так важно, что стоит любых усилий. Я должна была, во что бы то ни стало, разыскать ее. Прежде, чем проснусь. Узнать, зачем она звала меня.
— Я здесь!
Еще один шаг почти вслепую, второй, но дался он с трудом, точно ступни стали липкими. Словно в клейкой смоле. Я изо всей силы цеплялась в куст, стараясь вновь шагнуть, но ноги уже не слушались, а голос казался совсем далеким:
— Я здесь!
Я перебирала руками, стараясь ухватиться за тонкие хрупкие ветви как можно дальше, чтобы подтянуться, но ничего не выходило. Листья обрывались и оставались в моих кулаках. Давились и ломались, источая одуряющий свежий запах зелени. Запах жизни. Как мне казалось, счастливой.
Я расслышала журчание воды, мягкий плеск, какое-то шипение. Повернулась на звук, и тут же в лицо ударили мелкие ледяные капли. Снова и снова. Нещадно и обильно. Я инстинктивно зажмурилась, открыла рот, стараясь набрать воздуха. Даже подняла руку. И тут брызги прекратились.
— Достаточно, — характерные жесткие согласные, чужой выговор.
Женский голос. Красивый и низкий, вибрирующий как музыкальный инструмент. Я уже знала, кому он принадлежал. Эту Тень называли Разум. Сад закончился — осталась лишь тюрьма. Как насмешка. У меня не было иллюзий. Я не осмеливалась тешить себя глупой надеждой, что стоит проморгаться — и все исчезнет. Не исчезнет… Я открыла глаза, понимая, что в противном случае они снова будут лить в лицо. Мои желания здесь не значили ровным счетом ничего.
Я увидела перед собой служанку с распылителем в руке. Молодую, худенькую, с убранными под шапочку волосами. Я уже поняла, что эта шапочка отличала у них прислугу. Девушка бегло посмотрела на эту Разум, дождалась кивка и отошла на несколько шагов. Я помнила лишь смутный образ этой Тени, толком не разглядела. Странный щуплый медик с невообразимой пирамидой из сине-серых волос на голове, который меня осматривал недавно, сразу выставил ее. Копошился надо мной в одиночестве, порой будто разговаривал сам с собой. Выкачал из меня литры крови. Мне показалось, что он чокнутый, и от этого стало еще страшнее. Что может быть хуже, чем оказаться во власти безумца? Впрочем, они все здесь были ненормальными. Все эти чужаки. Все до единого.
Медик, конечно, не казался безобидным, но был хотя бы научно-сосредоточен. Тогда меня уже морило нездоровым сном, а доктор все пытал, чтобы я досконально вспомнила все, что ела, пила, нюхала, колола или принимала в последние несколько дней. Он не отвечал на мои вопросы, при любой попытке пресекал, заявляя, что я не имею на них права. Но сам спрашивал, спрашивал, щупал, копался в приборах. Про воду в подвале борделя Нимаины он спрашивал трижды. Одно и то же. Спрашивал про вкус, послевкусие, ощущение во рту и гортани. Да, я даже не сомневалась, что эта сука опоила меня. Видно, подстраховалась, чтобы я не надумала бежать. И если бы не ее подлое дерьмо — меня бы здесь не было. Я бы перебралась по крышам и давным-давно ушла в штольни.
Чокнутый доктор делал странные манипуляции. Заострял мое внимание на какой-то вещи, жесте, цвете. Совсем невпопад. А через какое-то время вновь спрашивал, так же невпопад, помню ли я это? Разумеется, я помнила! Но теперь казалось, что я сглупила — нужно было отрицать, чтобы он счел меня больной. Кто знает, что у него на уме, но вдруг он по медицинским заключениям счел бы меня негодной? Бракованной. Непригодной… И меня бы оставили в покое, позволили вернуться домой.
