И вновь болезненная тишина, ставшая отравленной от присутствия этого чужака. Гул вибрировал назойливее, воздух будто уплотнился и резонировал звуки. Я слышала дыхание Саркара. Словно дыхание опасного хищного зверя. Слышала неровное биение его сердца. Эти удары пульсацией будто проталкивались в загустившемся воздухе. Казалось, их можно было увидеть, если постараться. Шаги оглушали, отдавались гудением в палубном настиле. Саркар будто занимал собой все пространство. Душил. Здесь было место лишь для него одного.
Я, вдруг, осознала, что все еще сижу на полу. Смотрю снизу вверх, едва не с колен. Я не встану перед ним на колени! Я хотела подняться, но ноги не слушались. Задеревенели, онемели. От тщетных попыток бедра закололо, и я едва сдержала слезы. Я чувствовала себя беспомощной. С замиранием сердца смотрела, как он подошел. Приблизился почти вплотную и коснулся сухими пальцами моего лица. Тронул подбородок и надавил, вынуждая поднять голову. Смотрел на меня, и внутри все переворачивалось. У асторцев странные гипнотические глаза. Или мне лишь казалось? Но это никак не меняло их сути.
Его губы презрительно дрогнули:
— Хотя бы что-то… — Саркар стиснул пальцы, — но недостаточно. Повтори.
Я пыталась отвернуться, но он не позволил. Мне не нужно было пояснений. Я каким-то звериным чутьем понимала, что он имел в виду. Прежде всего, что я почти стояла на коленях. Ему это нравилось. И он хотел вновь услышать то, что я говорила: что он псих и чудовище. На этот раз — в лицо. Но я еще не выжила из ума. Я ни за что не захотела бы забирать эти слова обратно, но и совершать откровенную глупость тоже не стану, как бы ни был велик соблазн. Между смелостью и безумием все же существует вполне понимаемая разница. Я не его Тень. К огромному счастью. По крайней мере, пока… Но это, судя по всему, мало что меняло. Так же, как и Разум, я была заперта на этом проклятом корабле. Вокруг — лишь безжизненный космос.
Саркар вновь стиснул пальцы:
— Не заставляй меня ждать. Повторяй.
Я упрямо молчала.
— Теперь не хватает смелости? Ты труслива?
Он откровенно провоцировал. Внутри кипело. Хотелось высказать все, что я о нем думаю, выплюнуть в лицо, но я держалась. Потому что именно этого он добивался. Но для чего? Мое положение и так было незавидным.
Он, вдруг, едва заметно усмехнулся и убрал руку:
— Надо же…
Я не поняла, к чему это относилось. К тому, что я промолчала?
Я воспользовалась моментом и вновь попыталась подняться на ноги, но не успела. Он метнулся со скоростью хищника, схватил меня за волосы и ловко намотал прядь на кулак. Теперь я действительно вынуждена была встать перед ним на колени, чтобы загасить разлившуюся боль.
Саркар смотрел на меня сверху вниз. Вдруг склонился к самому лицу:
— Я чудовище?
Никакого сомнения — он все слышал. И Разум, скорее всего, это знала. Возможно, я еще должна благодарить ее за то, что не успела наговорить еще чего-нибудь.
— Я чудовище?
Казалось, он смаковал это слово, перекатывал во рту, как конфету. И к этой ярости примешивалось какое-то нездоровое удовлетворение. Смел ли кто-то из его приближенных говорить подобное? Едва ли.
— Я чудовище?
Будь, что будет:
— Да! — мне даже стало легче от этого выкрика.
Он повалил меня на пол, так же удерживая за волосы. Склонился. Гипнотизировал взглядом.
— У меня никогда не было дикарки, — он навис надо мной, волосы свесились на лицо. — Тем более дикарки, за которую заплатили. Можно ли сделать из дикарки хотя бы отдаленное подобие женщины? Как ты думаешь?
Я не понимала, что это было. От него будто исходило какое-то энергетическое поле. Оно заставляло цепенеть, запускало под кожей неведомые импульсы. Острые и томительные. Они будто отрывали от реальности, отупляли.
Я мотнула головой, дернулась, стараясь вырваться. Разумеется, безрезультатно. Стиснула зубы:
— Я не дикарка! — Не удержалась: — Это вы — дикари.
Он усмехнулся, и в этой усмешке сквозил, скорее, азарт, чем гнев. Казалось, все это развлекало его. По крайней мере, пока. Пока ему не надоело, или пока я не переступила какую-то черту. Он даже отпустил мои волосы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Женщине распоряжаться своим телом, как попало? Разве это не признак дикости? Женщина не имеет на это право. Большинство женщин на Эйдене — шлюхи. Почему?
— Потому что для них нет на этой планете другой работы. Они выживают, как могут. Но не все шлюхи!
— А ты?
— Я не шлюха
Его пальцы потянулись к вороту моей рубашки, медленно расстегивали крючки. Я только теперь осознала, что одежда на мне была другой, чужой. Лишь длинная серая рубашка. Или платье… Я цеплялась за его руки, но это не имело смысла. Саркар распахнул полы, обнажая грудь. Припечатал обжигающую ладонь к голой коже, будто ставил клеймо. Стиснул пальцы, зажимая сосок. Ощущение было настолько острым, что я дернулась. Чувствовала, как вспыхнули щеки, кровь ударила в виски.
— Не надо, прошу!
Он проигнорировал мои слова. Мял грудь, слегка царапал навершие полированным ногтем. И меня лихорадило, потягивало между ног. Я глохла от накатывающей паники.
— Кому ты отдавала это тело?
Во рту пересохло, вздох застрял в горле. Он еще ничего не сделал, но никогда в жизни я не чувствовала такого стыда, такого… я не могла подобрать нужное слово. Исчезнуть, раствориться, умереть, но не видеть перед собой это чудовище. Лучше пройти голой по улицам Эйдена, чем оказаться в руках Саркара. Мне казалось, что я тону, погружаюсь на самое дно.
Он распахнул рубашку до конца, ладонь соскользнула на живот, коснулась внутренней стороны бедра, задержалась на колене. Вдруг он тряхнул меня:
— Сколько их было?
Я снова дернулась, пытаясь отползти, но он удержал за ногу и снова намотал волосы на кулак. Прошипел прямо в лицо:
— Сколько членов в тебе побывало?
Я с трудом сглотнула, попыталась улыбнуться:
— Много! Половина Эйдена!
По его лицу прокатила грозовая волна, глаза сверкнули и, как мне показалось, даже потемнели от гнева. И в них еще ярче стали заметны лихорадочные блуждающие вспышки. Он отстранился, и мне на мгновение показалось, что оставит меня в покое. Но Саркар поднес к губам правую руку, демонстративно облизал средний палец. Я поняла, что он хочет сделать, вновь попыталась отползти, закрыться, но он лишь сильнее дернул за волосы. Рука нырнула в пах, и я почувствовала, как в меня входит палец. Медленно и туго.
Губы асторца дрогнули:
— Здесь не было половины Эйдена. — Он несколько раз мягко толкнулся пальцем, глядя в мое лицо. — Не было и четверти… Ты солгала мне.
Я хотела умереть. Здесь и сейчас. Меня колотило, едва уловимое движение во мне отзывалось в теле мощной волной, достигало самых корней волос. Я невольно облизала губы, лихорадочно осматривалась, будто искала спасение. Но не находила.
Саркар наклонился, втянул воздух у моего виска:
— Я не зря ждал… Это мое. Ты хочешь меня, дикарка, потому что ты предназначена мне. И только мне. Даже если не понимаешь этого. Но ты поймешь — и это понимание будет крепче любых цепей. Крепче преданности Тени. Ты мокрая… и будешь мокрой всегда, когда я этого пожелаю.
Толчки стали резче. Другим пальцем он нащупал чувствительную точку, надавил, сделав несколько круговых движений, и меня выгнуло. Я запрокинула голову, жадно глотая воздух, сжимала кулаки и кусала губы, чтобы не застонать. Его слова я слышала словно через тягучий фильтр. Они стелились по телу, они заполнили разум. Я будто переставала быть собой. А от виска к виску точно пружинил легкий маленький шарик, издававший один единственный звук: «Нет!»
Нет! Нет!
Не понимаю, что он делал со мной. Как именно. Но его слова были невыносимы. Я сцепила зубы, собрала последние силы и дернулась так яростно, что он не успел удержать. Отползала, запахивая рубашку:
— Нет! Нет!
Он настиг меня в два счета. Навалился всем телом, и я отчетливо чувствовала налившийся бугор.
