Я была предоставлена сама себе, запертая в ограниченном пространстве, словно насекомое в банке. Подвесное ложе, стул, о который навернулась тогда Разум, и нечто вроде маленького столика, выползающего из стены вместе с наполненными тарелками. И сортир, разумеется. Ни проема, ни окна, ни приборов, позволяющих хотя бы сориентироваться во времени. Никогда не подозревала, что это чувство может быть настолько поганым. Словно тебя отрезали от мира, перекрыли любую лазейку, даже воздух. Порой казалось, что его не хватало, и я задыхалась.
Но хуже всего были мысли. Они изводили, отравляли, уничтожали. Я закрывала глаза, сжавшись на своем ложе, надеясь снова оказаться в прекрасном саду, услышать уже знакомый чистый голос, зовущий меня, почувствовать свежесть воды, запах листвы и цветов. Хотела убежать туда. Но это желанное видение не приходило. Неизменно являлось другое…
Я видела лишь его — Тарвина Саркара. Проклинала, но видела снова и снова. Чувствовала его присутствие, его запах, слышала его голос. Порой настолько реально, что вздрагивала и открывала глаза. Лихорадочно озиралась, убеждаясь в том, что это был лишь дремотный морок. Но едва ли становилось лучше. Я горела от стыда. Порой эта жгучая волна поднималась так яростно, что я покрывалась испариной, чувствуя фантомные прикосновения его пальцев. И ответы собственного тела. В эти невыносимые моменты я зажимала в кулаке амулет Гихальи. Настолько сильно, чтобы ребро впивалось в ладонь, причиняя боль. Казалось, теперь этот металлический кругляш остался единственным, что напоминало о другой жизни. О доме, о Гихалье, об Эйдене. Об отце… Все это представлялось таким далеким, что в моменты особого отчаяния я даже сомневалась в их реальности. Но все это было, и это — мое прошлое.
Я не могла понять, что Саркар сделал со мной. Да и не слишком хотела. Жаждала лишь одного — чтобы он исчез, и все стало, как прежде. Чтобы его не было, не существовало. Я затаенно надеялась, что оскорбила его. Настолько, что ублюдок потерял всякий интерес… но сама тут же рушила эти надежды, словно откуда-то знала наверняка: он бы не медлил с расправой.
Я поняла, что судно причалило. Это всегда чувствуется. И становится непривычно тихо, потому что больше не раздается едва уловимый, но вездесущий шум двигателей, не расползается по перекрытиям. Говорят, после долгих перелетов этого гула не хватает до какой-то ненормальной ломки. Но для меня… эта тишина значила только одно: мы перестали болтаться в космосе и причалили на одной из обитаемых планет. Где именно и как надолго? Мысль была настолько очевидной, насколько и бредовой — бежать. Лишь бы была самая крошечная возможность. Я ее не упущу.
Я вцепилась в эту мысль с остервенением изголодавшегося животного. Даже бросило в нервную лихорадку. Я сидела на ложе, раскачиваясь вперед-назад, теребила пальцы, живо и красочно рисуя в воображении, как я ловко сливаюсь с портовой толпой и бегу, не разбирая дороги. Воздух, свет, простор… Я не заглядывала дальше, не задавалась вопросом: «А что потом?» Если разматывать дальше этот клубок — можно лишиться всех надежд.
Я даже покачала головой, удивляясь своей непредусмотрительности. Нужно было с самого начала изображать болезнь, немощь, слабость. Жаловаться этому чокнутому доктору на вечное недомогание и провалы в памяти. Может, он мог бы посодействовать моему выходу на свежий воздух… Вместо этого я подралась с Тенью… И кто знает, сколько придется здесь просидеть?
Я подошла к стене, приложила ухо, задержала дыхание. Сама не знаю, что хотела услышать. Полнейшая тишина. Я прошла к тому месту, где по моей памяти был дверной проем. Скребла металл ногтем, но не прощупывалось ни малейшей выемки. Наверняка была возможность открыть изнутри, но я не знала, как. Ни единого датчика, светового индикатора, или чего-то другого. Вероятно, система работала как-то иначе. С устаревшими технологиями на Эйдене было гораздо проще. Порой замок состоял из простой щеколды на магнитном ключе. Ну и что, что крепкий мужик мог запросто выбить ее хорошим пинком.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Вдруг под пальцами что-то дрогнуло, и я попятилась, наблюдая, как одна из служанок прошла прямо насквозь, шагая в мое узилище. Проем двери стал чуть прозрачным и подсвеченным. Все это мне живо напомнило обманку в заведении гадины Нимаины. Но здесь, похоже, это работало в обе стороны. Служанка положила на кровать какой-то черный матерчатый сверток и черные туфли на высоких каблуках. Посмотрела на меня пустыми глазами:
— Приказано надеть.
Она тут же вышла тем же путем, а я лишь наблюдала, как стена приобрела прежний вид, едва женщина миновала ее толщину. Я попробовала пройти следом, но предсказуемо уперлась в холодный полированный металл. Бесполезно — это было бы слишком просто.
Я подошла к кровати, покрутила в пальцах туфлю, недоумевая от высоты тонкого каблука, увенчанного массивной набойкой. Поставила на пол и примерила. Туфли были впору и казались даже удобными… если бы не каблук. Никогда в жизни не носила таких. Самая ходовая обувь на Эйдене — грубые ботинки с бронированным мысом. На случай, чтобы внезапно сорвавшийся камень не отдавил пальцы.
Но я, все же, обулась. Лучше, уж, хотя бы такие туфли, чем ходить босой. Но, сделав пару шагов, я, кажется, поняла, почему мне принесли именно их. Далеко уйти на таких каблуках было просто невозможно, а набойки издавали громкий звук, будто сообщали всем, что я иду.
Я присела на кровать, нервно постукивала каблуком по полу, слушая грохот. Выходит, Саркар боится побега? Других вариантов я не видела. И точно помнила, что на его Тени подобной обуви не было. Но, если он боится, значит, такая возможность существует… Существует! Кажется, ему невдомек, что эти идиотские туфли можно просто снять. Сердце заколотилось, даже настроение поднялось. Похолодевшими руками я стала разворачивать ткань. Обнаружила черный балахон с длинными широкими рукавами и огромным капюшоном, больше похожим на колпак с прорезью для глаз, надежно закрывающий все лицо. Послушно надела. Не важно, что это: их глупая традиция или блажь этого ублюдка. Сомнений не осталось — мне позволят отсюда выйти… И главное — не зевать. И я не прозеваю! Один раз уже ошиблась.
Я вздрогнула всем телом, услышав шаги. На этот раз это был коренастый асторец, которого Саркар тогда назвал Селасом. Но это появление меня удивило. Мне показалось, что этот Селас имеет отношение скорее к его охране, и уж точно никак не должен заниматься женщинами.
Тот окинул меня беглым взглядом и тут же отвернулся:
— Надень капюшон.
Я не спорила, выполнила беспрекословно. Селас кивнул куда-то в сторону:
— Иди за мной.
Я не заставила просить дважды, но идти было не так просто. Я так сосредоточилась на туфлях, что даже не обратила внимания, как мы оказались в коридоре, пройдя сквозь стену. Я ничего не чувствовала, кроме собственных ног. Каждый шаг знаменовался оглушительным звоном и давался так тяжело, что порой я держалась за стены коридоров. Мой провожатый видел это, но не делал ни малейшей попытки меня поддержать. Он даже не смотрел на меня, и мне показалось, что он не смотрит по одной причине — ему запретили. Может, после того, как он невольно увидел меня голую на полу? И теперь мои туфли приобретали особый смысл — он слышал мое присутствие. Как и остальные, которые расступались и отводили взгляды. Им запретили на меня смотреть… Или они знали, что нужно отводить глаза, при звуке этих туфель.
Я повернулась к Селасу:
— Что это за планета?
Он проигнорировал вопрос.
— Я не имею права это знать?
— Ты знаешь ровно столько, сколько нужно.
Он не станет отвечать… Я оступилась, и чтобы не упасть, ухватилась за его руку. Удержалась, но заметила, что асторец отстранился. А у меня исчезли последние сомнения — он увидел то, чего не должен был видеть. Меня и его драгоценного господина. Значит, даже если я побегу… он не будет иметь права схватить меня!
Мы, наконец, достигли лифта, спустились на нижний ярус этого корабля-небоскреба. Сердце бешено плясало, руки похолодели. Я готовилась в нужную секунду сбросить туфли и бежать прочь. Знать бы, какое на этой планете время суток… Впрочем, все это показалось такой мелочью. Вскоре я стала улавливать, что воздух становился другим, а это значило, что выход совсем близко.
